Страница 6 из 15
– Коженников Константин, – сказал преподаватель за дверью. Сашка зажмурила глаза так плотно, будто пыталась веками загнать их в глубь черепа: Костя сдал. Костя выжил.
– Коротков Андрей. Мясковский Денис, – глухо слышалось из-за закрытой двери. – Онищенко Лариса. Павленко Елизавета…
Следующей в списке значилась Сашка. Все еще зажмурившись, она еле слышно стукнула в дверь костяшками пальцев, услышала короткое «Да», переступила порог и только тогда, не сразу, открыла глаза.
Аудитория, похожая на школьный класс, выглядела ровно так же, как Сашка ее помнила. Фигурная решетка все так же прикрывала окно, столы со стульями так же стояли в два ряда. За столами неподвижно сидели люди; Сашка осмелилась – и поглядела в лица своим однокурсникам. А они все как один смотрели на нее.
Человеческие живые глаза. Потрясенные взгляды. Сашка увидела себя во многих ракурсах – будто вместо единственной девушки на пороге аудитории появилась толпа теней, воспоминаний и стертых образов. Закружилась голова – показалось, ее размывает этими взглядами, разносит по ветру, как столб дыма; ее однокурсники сомневались, что она не наваждение и не бред, Сашка на секунду и сама в этом усомнилась.
Под ногами покачнулся пол. Сашка потупилась, не то чего-то стыдясь, не то отрезая от себя их взгляды, как кровельными ножницами режут проволоку.
– Самохина Александра, – сказал тот, кто сидел за преподавательским столом, и Сашке ничего не оставалось делать, как наконец-то посмотреть и на него.
Сперва не узнала. Потом задержала дыхание: два с половиной года она, да и весь курс, считала его физруком, юным и обаятельным профессиональным спортсменом. Милый Дим Димыч, любимец девушек, с которым многие флиртовали, а он героически не поддавался на провокации. Уже на третьем курсе, на экзамене, Сашка впервые увидела настоящую сущность физрука – сложную, мощную, жутковатую структуру. Теперь его молодое лицо казалось бесстрастным, нечеловечески-отстраненным, будто газовая маска, надетая на манекен. Глаза стеклянно поблескивали, черные зрачки пульсировали, то сужаясь, то растекаясь по радужной оболочке.
– Самохина Александра, – повторил бывший физрук, на этот раз с оттенком сомнения. – Вы опоздали.
Сашка ничего не ответила – во-первых, оправдываться было бесполезно, во-вторых, у нее отнялся язык.
– Садитесь, – сказал бывший физрук. – На любое свободное место.
От этих ли слов – либо от чего-то еще – Сашка заново ощутила твердость пола под ногами, напряжение сухой кожи на губах и тяжесть рюкзака в руке. Она, пожалуй, могла бы сейчас сделать шаг или даже произнести слово…
– Самохина, – он чуть повысил голос. – Садитесь! Идет занятие!
Покачиваясь, как теплоход на волнах, она двинулась по проходу между столами, к последнему ряду, к окну. Прошла мимо Дениса и Андрея, мимо Лизы, мимо Кости; всех их она знала как облупленных, видела боковым зрением, различала по запаху. Девятнадцать человек, включая Сашку, были зачислены в группу «А» на первом курсе…
И после Сашкиной фамилии в списке значилась еще одна.
Сашка резко обернулась, будто ожидая, что преподаватель скажет все так же размеренно – «Топорко Евгения». Но бывший физрук листал бумаги на столе, явно не собираясь продолжать перекличку. Потому что перекличка закончена. «Как обычно – кто-то сдал, кто-то нет…»
Сашка опустилась – упала – на место под самым окном, у свободного стола. Ее однокурсники смотрели на нее, повернувшись на стульях, не в силах отвести взгляд. Преподаватель выдержал паузу, записывая что-то в журнале, и только потом одернул их, вполголоса, веско:
– Группа «А»! Я вам не мешаю?
Они нехотя, через силу повернулись к доске и уселись, как подобает прилежным студентам – лицом к преподавателю, затылками к Сашке. Только Костя продолжал смотреть; у него были странно-отрешенные глаза, будто он никак не мог узнать свою прежнюю однокурсницу.
Жени здесь нет, потому что она не сдала экзамен. Первокурсница с косичками, так легко отбившая у Сашки Костю, просто переспав с ним в ночь под Новый год. Сварливая, ревнивая Костина жена. Бывшая жена. Теперь ничто не имеет значения. Они перестали быть людьми, какая разница, кто с кем трахался…
– Коженников, – кротко сказал бывший физрук. – Вам нужно особое приглашение?
Костя оторвал взгляд от Сашки, понурил голову, всем видом показывая, что нет, приглашение не требуется. Это был такой человеческий, такой привычный Костин жест, что у Сашки заныло сердце.
Все в этой комнате – кроме нее, может быть, – функции, части Речи. Почему же от Костиного взгляда у нее бегают мурашки по спине?!
– Итак, четверокурсники, в этом семестре нас ждет гораздо больше практики, чем теоретических занятий, – бывший физрук говорил бесстрастно, но не как машина, а как опытный, давно растерявший эмоции преподаватель. Олег Борисович Портнов, прежде сидевший за этим столом, умел бесить студентов самыми обыденными фразами и запугивать одним взглядом поверх тонких очков. Бывший физрук, похоже, не сомневался, что не потеряет внимание аудитории ни при каких обстоятельствах – даже если уснет за столом.
– В основном мы будем работать с моделями в рамках специализации каждого из вас, – он по-прежнему перебирал документы на столе. – Сегодня вводное занятие для всего курса, внимание на доску…
Он поднялся из-за стола – высокий, мускулистый, будто отлитый из каучука. Сашка привыкла видеть Дим Димыча в спортивном костюме, теперь на нем были серые брюки скучного покроя и светлый пиджак, чудом сходившийся на атлетических плечах.
Вместо прежней доски с тряпкой и мелом в аудитории висела теперь другая, белая доска с набором маркеров в магнитном стакане-держателе. Сашка вспомнила, как в самом начале занятий, на первом курсе, Портнов заставил Костю провести горизонтальную черту на доске – и с этого все началось…
Она мигнула. Бывший физрук, не снисходя до объяснений, чертил на доске знаки и символы. В первую секунду Сашка обрадовалась, узнавая многомерную структуру – нечто подобное когда-то показывал ей Портнов. Но маркер чертил дальше, и линии переплетались, усложнялись, наливаясь непостижимым смыслом.
Сашка почувствовала, как медленно гаснет свет вокруг, и освещенной остается только доска и только система, нанесенная на плоскость – и вломившаяся в третье измерение. А потом и в четвертое. В пятое; Сашку явственно затошнило.
– От простого к сложному, – негромко говорил физрук. – Считывание, анализ и синтез. Грамматический разбор – на троечку. Верификация – на четверку, визуализация – на пять. Смотрите внимательно, повторять не буду.
Сашка глубоко дышала ртом. Она не могла ухватить ни единого смыслового слоя – не успевала, а схема, нанесенная синим маркером на белое покрытие доски, развивалась, длилась, располагалась во времени и пространстве. Переплетение символов создавало дыру в реальности, открывало проем в мир хаоса, из проема – пролома – тянуло запредельным холодом. Сашке захотелось отстраниться, в этот момент схема, как живое существо, почуяла ее присутствие.
Схема ломанулась Сашке в голову, как железный спрут, запустила щупальца в глаза и уши, это было такое явственное, столь физиологичное ощущение, что Сашка чуть не вскрикнула. Ей показалось, что враждебная тварь проникла в мозг и дергает, пожирает, разрушает. Почти теряя сознание, Сашка успела закрыть глаза ладонями…
Пот катился по лбу, тонкий свитер прилип к спине. В аудитории было тихо, будто в вакууме, никто, кажется, не дышал. Сашка осознала, что сидит в куртке, что ей жарко, что под влажным свитером чешется кожа. Что резинка стягивает волосы, что во рту пересохло и мучит жажда, и все сильнее хочется в туалет. Тело, в котором Сашка заперлась, будто в крепости, предъявляло на нее права – но, как ни странно, сейчас это оказалось единственной защитой от того, что было написано на доске.
Она сидела, съежившись, прижав руки к лицу, пока не прозвенел звонок.
Когда, вымыв руки, покачиваясь, как в тумане, она вышла из туалета в коридор – снаружи ее ожидали. Ей показалось это верхом унижения – вот так толпой стоять у двери женского сортира? Все семнадцать человек? И Костя?