Книга Авроры

– Под конец она много чего говорила – вздохнул отец – и не только мне. Но не она первая и не она последняя. Старость скашивает любого, Атиль, не следует так эмоционально к этому относиться. Считай, что ты просто получила новую сказку.

– Мне не нравится эта сказка – честно призналась я – эта история.

– Тогда просто забудь о ней – посоветовал он.

Я ушла в свою комнату и положила блокнот в шкафчик. Конечно, можно было изменить бабушкино имя на какое-то другое, и посмертно выпустить ее последнюю историю в знак памяти о ней, но мне правда она не нравилась. Она показывала – лично мне – насколько бабушка была не в себе. Здесь уже работало не ее воображение, а ее болезнь. И поэтому вряд ли это можно было назвать ее творчеством.

К тому же, многое для публикации в этой истории оставалось непонятным и незаконченным, хотя бабушка всегда считала – что самое главное, это свести все ниточки в финале. Здесь же не сводилось большинство ниток, отсутствовал сюжет, как таковой, и многое было непонятным. Именно что записки сумасшедшего, но никак не цельное произведение.

– Пусть остается 120 книг – буркнула я себе под нос, закрыв шкафчик – еще одна ни к чему.

-4-

Следующий раз про блокнот я вспомнила лишь тремя неделями спустя, когда дом бабушки уже окончательно был передан (продан) той самой семье, с которой ранее был заключен предварительный договор. Если до этого момента родители еще могли передумать, заплатить штраф или что-то там, положенное после принятия залога, то теперь наша семья не имела никакого отношения к сооружению у озера, в котором целых сорок лет жила моя бабушка, известная миру больше как писатель-фантаст Аврора Онрат.

Мама не скрывала своей радости на счет этой сделки, отец предпочел в тот день сохранять нейтралитет, потому что, очевидно, какой-то своей частью все-таки был бы не против переехать в дом своей матери. Я же открыто демонстрировала свою неприязнь к завершению этой продажи.

Конечно же, никому не было до этого дела. Мама продолжала лелеять свою мысль на тот счет, что пора бы мне и переехать уже, начать самостоятельную жизнь, а не пытаться влиять как-то на решения своих родителей. Я бы согласилась, если бы речь шла о покупке какой-то мебели или даже перепродажи их собственного дома, но все-таки к дому бабушки мы все имели одинаковое отношение.

– На следующей недели поедем выбирать обои – сообщила мне мама.

Она была высокая, как я говорила, у нее были светлые волосы. Мой темный оттенок передался от отца. Она была стройная, черты лица у нее были слишком резкие и жесткие – выпирающие скулы, массивный подбородок, а так же широта ее плеч отнимали всякую возможность именовать ее красоткой. Но какая-та прелесть в ней все равно была. Волосы она всегда забирала в конский хвост, вечно сухие губы смазывала различными помадами и надевала блузки и футболки именно с треугольным вырезом, хотя с ее плечами именно этот вырез ей меньше всего шел.

Папа был даже чуть выше ее, но его черты были мягче, хотя он и мужчина. Не такие угловатые, что ли, зато были выразительные зеленые глаза. Но конечно же, мне передался карий от матери.

– Ага – отмахнулась я.

Мое «ага» означало не больше, чем «нет», но с вариантом на отвали. Типо, и отказала, и не пришлось при этом далее выслушивать все подряд. Обычно к одному и тому же вопросу мама не имела обыкновения возвращаться дважды, если он действительно ее не волновал.

И вот когда они и поехали за обоями, мне стало особенно тоскливо. Почему-то печаль по утрате человека приходит всегда запоздало. Не когда он умирает, не когда его хоронят, а лишь потом, когда отсекают последнюю нитку от связи с ним. Моей ниткой стал бабушкин дом. Теперь, кроме книг, у меня от нее ничего не осталось.

Но поскольку взятые из шкафчика пара книжек была мне слишком хорошо знакома, я вновь вернулась в комнату и достала из шкафчика тот самый блокнот, о котором на время забыла.

Теперь я принялась изучать его более внимательно, и пролистывая каждую страницу, обнаружила еще одну схему. Она была в кипе пустых листов. Таковых в конце блокнота оставалось порядком тридцати и раньше я туда не заглядывала, думая, что пустые все, но теперь от нечего делать пролистала и их, потому нашла эти каракули.

Конечно же, так же принадлежащие бабушке.

«Иерархия.

Финубус – создатель.

Капитолий – сб серафимов, упр

Серафимы – высшие ангелы, наиболее приближенные к Финубусу

Архангелы, ангелы – ниже

Сатана – вл. ада

Архидемоны – приближенные ст.

Демоны – низшие

Васпес – др серафим, Капитолий, 1 из 5»

Большинство из криво написанного мне было непонятно. Слишком краткие сокращения, никакой возможности понять, что они означают. Да и, если честно, я сомневалась, что они означали хоть что-то даже для бабушки. Судя по нехронологическому неполному изложению, даже она не могла толком понять, какую историю хочет написать. Ах нет, точнее рассказать. Она ведь была в том состоянии, когда стена вымысла и реальности уже стерлись.

У нее получилась бы неплохая книга, если бы она выливалась из нее чернилами на листы, а не если бы бабушка сама прыгнула туда с головой, забыв где выход.

Я покрутила ее в руках.

Было такое чувство, словно бабушка начала мне рассказывать сказку, но очень скоро сама забыла, о чем говорила, и в итоге получился кавардак. Теперь я уже точно обмотала блокнот небольшим бантиком и окончательно уложила в шкафчик. Вряд ли он поможет мне напоминать о бабушке.

Только если о том, что к концу своих дней она была не в себе.

И я решила прочесть опубликованную версию Вурдалаков, до которой раньше не доходили руки. Здесь все было понятно, и здесь в каждом слове и обороте я узнавала свою бабушку. Даже представляла, как на том или ином предложении она бы улыбнулась, рассказывая это, или что-то вкрадчиво добавила. Или вот здесь, например, когда читателям только предстает образ Вурдалака Биргера, она наверняка вкрадчиво хихикала, описывая его большие клыки и представляя, какой ужас они наведут на детей. Сама уже зная, что Биргер окажется тем самым героем, который всех в конце спасет.

Закрыла книгу я только тогда, когда раздался характерный гудок ниссана. Значит, мама с отцом приехали и мне надо было спуститься и помочь разгрузить им машину с ремонтными покупками.

-5-

Ремонт продвигался вовсю, потому я зачастую старалась незаметно исчезать из дома. С одной стороны (рациональной, что досталась мне от матери) я понимала, что может ремонт в доме и необходим. Конечно, может необходимее только новый дом, но если выбора нет, то и ремонт подойдет – уже даже обои начали кое-где расходится. С другой стороны (эмпиричной, что досталась от отца, а ему от бабушки) я не хотела никаких изменений в доме, потому что те же обои в гостиной ассоциировались у меня с детством. Там, внизу, возле плинтуса, я разрисовала их в розовые цветы, а мама тщательно пыталась оттереть тряпкой и говорила, что следующий раз я за это сильно получу.

Конечно, мне ведь было уже не четыре, а семь.

А с чем у меня будут ассоциироваться новые обои? Ни с чем. Полное ничего. Я была тем, что не любил перемены настолько же, насколько любил. Я словно противоречила во всем и всегда самой себе в первую очередь, а с этим ой как непросто жить.

Противоречить другим – раз плюнуть. Ты зато всегда знаешь, чего именно хочешь ты. А вот вступать в конфликт с самим собой – работа затратная и тягостная. Подозреваю, всю жизнь не я воевала сама с собой – а мамин и отцовский характеры внутри меня боролись за право первенства. Что ж, за 20 лет пока никто из них не смог одержать безоговорочную победу. Подозреваю, война эта будет пожизненной, так как к примирению они не сделали и шага.

Потому я и старалась исчезать из дома в особо масштабные работы, как сейчас, когда отец с матерью драли старые обои в своей спальне. Денег с бабушкиного дома у нас было достаточно – но они не захотели нанимать рабочих.