Страница 2 из 52
— Я понял, — выдохнул я, понимая, что слова про фарш — это не в переносном смысле. Действительно нарубит, на самом деле.
— У тебя ровно три дня.
— Хорошо.
Мы попятились назад, не смея повернутся к Бартынову спинами. Казалось, едва так сделаем, как в нас начнут стрелять.
Так и вышли из комнаты.
В прошлой своей жизни, когда я был инвалидом, я умел радоваться простым вещам: добрался до кухни — отлично, смог перебраться с коляски на кровать — здорово, вышел на улицу — великолепно.
Но сегодня я радовался просто тому, что могу подставить свое лицо солнцу. Ощутить дуновение ветерка. Почувствовать, как он треплет волосы. Насладиться пением птиц. Даже в прошлой жизни это не могло меня осчастливить. А тут — как доза концентрированного серотонина в голову.
Вяземский-старший тоже жадно дышал и не мог надышаться.
Так мы и стояли, глядя в небо, пока не подъехала наша машина.
Мы сели на задние места и долго молчали, просто слушая урчание двигателя. Так и доехали до дома, в молчании.
— Я подключу лучших своих сыскарей, — наконец произнес отец.
И сморщился.
Я глянул на Вяземского.
— Все в порядке?
— Сердце пошаливает. Ерунда, скоро отпустит. Я подключу лучших своих сыскарей. Как только поступит информация от Бартынова, они все внимательно изучат и найдут убийцу.
— Нет, я сам, — ответил я. — Я сделаю это сам. И убийцу искать не надо — он и так известен. Нужно только доказать это.
— Ты не сыскарь, мой мальчик. Этим должен заниматься профессионал. Ты сегодня показал себя как никогда отлично. Ты практически вытащил нас из лап смерти. Дал отсрочку на три дня. Мы сможем… мы сможем за это время спрятаться. Если все же сыскари не справятся.
— ЧТО?!
— Спрятаться, сынок, — было видно, что говорить это Вяземскому было крайне тяжело. — Нам нужно уехать как можно дальше, на окраину Российской Империи. Например, в Усть-Абаканск. У меня там есть хорошие друзья. Фамильные деньги помогут обустроиться, обжиться.
— Бежать?! Я не собираюсь бежать!
— Ты не понимаешь. Иного выхода нет. Карательная машина уже запущена. Наш род обречен. Бартынов не будет говорить остальным аристократом, что его сына убил Герцен, даже если мы сможем это доказать. Это может всколыхнуть очень неприятные последствия — разборки в парламенте и, возможно, полную смену всех палат — Нижней и Верхней. Император давно намекает на то, что бояре распоясались вконец. А тут такое — убийство! Терпеть такое никто не будет. Всех погонят грязной метлой. Нет, до добра это не доведет. Бартынов это понимает и потому ему проще оставить нас крайними и тихо убрать.
— Что за чушь?!
— Это не чушь, ты абсолютно ничего не смыслишь в клановых интригах и играх! — не выдержал Вяземский. — Это как паутина, только задень одну ниточку и она потянет за собой другие.
— У Герцена не те козыри, чтобы воевать с Бартыновым.
— Герцену и не надо с ним воевать. Все наши доводы и улики он не примет. Скажет, что мы просто хотим убрать его самого. Вот и все. Нам не надо в это залезать — только хуже себе сделаем. Лучше уедем, тихо-мирно, и никто нас не кинется.
— Нет, я останусь!
— Ты что, умереть хочешь? Бартынов не остановится ни перед чем.
— Я докажу, что Никиту убил не я, а Герцен!
— Лучшие сыскари не смогли!
— Не смогли — потому что косвенные улики показали на меня. Зачем искать дальше? Но ведь я знаю, что это сделал не я. Поэтому и найду его!
— И вновь ты споришь со мной… Ох!
Отец вновь схватился за грудь.
— Тебе плохо?
— Колит сердце. Это от нервов. Никогда так не нервничал, даже когда на прием к Его Величеству Императору ходил, так не переживал. Ничего, все хорошо, выпью лекарств, отпустит.
— Отец, эта просьба покажется слегка страной для тебя, но я прошу показаться тебе Стахановой.
— Это еще зачем? Из-за сердца? Не переживай, пустяк.
— В башне, помнишь, мы с тобой… слегка повздорили.
— Повздорили?! — усмехнулся отец. — Подрались — это правильней будет сказать.
— Верно. И я невольно воспользовался атрибутом.
Повисла пауза.
— Я знаю, — наконец ответил Вяземский.
— У тебя остался след на груди?
— К чему ты все эти вопросы ведешь? Я тебя не понимаю.
— К тому, что твое здоровье надо проверить.
— Без твоих советов разберусь. Пошли, мы уже приехали.
— Отец, у меня есть еще одна просьба.
— Какая?
Вяземский глянул на меня.
— Я прошу не мешать мне в расследовании.
— Да чего тебе это расследование?! — не вытерпел отец. — Я же сказал, что мы…
— Ты можешь бежать, если тебе будет так угодно. Я — остаюсь. И я выполню то, что обещал. Прошу лишь об одном — просто не мешай мне и не суй палки в колеса. Просто обещай мне это.
— Хорошо, — хмуро ответил он. — Но знай, мы все равно отсюда уедем. Сегодня и завтра мне понадобятся на то, чтобы оформить все необходимые документы и собрать деньги для подушки безопасности. Потом ты едешь вместе с нами.
— Неужели ты готов все бросить? Свое имение? Свою работу? И всю оставшуюся жизнь прозябать где-то на окраине, боясь агентов Бартынова?
Отец ничего не ответил, махнул лишь рукой, мол, без тебя разберусь. И вышел из машины.
Я же продолжал сидеть внутри, погруженный в думы. Потом, когда отец отошел от машины на пару шлагов, я бросил водителю:
— Поехали!
И машина рванула вперед.
— Эй! — раздался позади крик Вяземского. — Куда ты? Выбрось эту дурь из головы!
Нет, это была не дурь. Герцен затеял игру по-взрослому, значит играть будем соответствующим образом.
Но сейчас я ехал не к Герцену. Я мчал к Агнете. Не ради встречи — хотя и это хотелось тоже, — но для важного дела.
Машина остановилась возле знакомого дома. Именно отсюда меня и похитили отцовские бойцы, прямо из кровати вытащили.
Я вышел из авто, водителю приказал встать где-нибудь рядом, в закутке, не отсвечивая сильно. Не хватало еще, чтобы машину Вяземских заметили на чужой территории.
Некоторое время я стоял у дверей, не смея войти внутрь.
Агнета жила не в фазенде, а в простом, хоть и элитном, многоквартирном доме. Ряд кнопок с номерами квартир и видеокамера располагались слева от входа и я долго смотрел на заветную белую цифру «53», не смея ее нажать.
— Зачем ты пришел? — внезапно раздалось из динамика и я аж вздрогнул.
Агнета, ее голос.
— Я… поговорить с тобой хотел, — ответил я, глядя зачем-то в камеру — мне казалось, что говорят именно оттуда.
— О чем нам говорить? Мне кажется, что совсем не о чем.
— Послушай, в ту ночь я не сбежал от тебя, там… послушай, можно мне войти? Не хочу у порога все выкладывать. Тебя хочу увидеть. Поверь, не от меня зависело то исчезновение.
В ответ — тишина.
Потом дверь сухо щелкнула и открылась. Я вошел внутрь, быстро забежал на нужный этаж.
Агнета стояла снаружи, все такая же красивая, в пижаме. Спала?
— Чего тебе надо? — выдохнула она, едва я подошел к ней.
И отвесила звонкую пощечину.
— Козел!
— Послушай, прежде чем обвинять…
— Не хочу тебя слушать! Сбежал, как… как…
— Я не сбегал. Меня похитили.
— Похитили? — глаза Агнеты округлились.
— Да, стражи моего отца. По его же приказу. Я как на поводке у него.
Девушка не стала упрекать меня в моих словам — для нее они были весьма убедительными.
«Видимо и сама на таком же поводке у своих родителей», — понял я, вспоминая слова сестры о том, что девушку сосватали с Герценым без ее воли, просто потому, что так можно поправить положение рода и укрепиться в аристократическом поле.