Тайный гость

Глядя на неё, Константин вдруг почувствовал, как поперёк горла встал тяжёлый, не дающий дышать ком. Ему захотелось прижать Марту к себе и посидеть так, чувствуя, как быстро бьётся детское сердечко. У него восемь лет был ребёнок. Все эти восемь лет Константин в редкие свободные минуты только и делал, что читал журналы для родителей и медицинскую литературу, надеясь найти то, что поможет их со Светланой сыну. Не нашёл, конечно. Зато теперь точно знал, что детские сердца бьются быстрее, чем у взрослых. Может быть, именно поэтому дети часто живут так, будто каждый их день и даже миг – последние. Дышат полной грудью, любят всем своим существом и страдают тоже так, будто каждая их клеточка корчится и кричит от боли и обиды. Обнимать славную маленькую соседку Константин не стал, зато протянул ей ладонь и со странным тёплым чувством ощутил, как маленькая ручка ткнулась в неё и тоненькие пальчики неудобно, но цепко схватили его за большой палец и затихли.

До обеда они успели вернуть на место упавший карниз на веранде, починить ступени крыльца, смазать петли во всех дверях и прочистить забитые водопроводные трубы на кухне старого дома соседей. Марта каждый раз сосредоточенно замолкала рядом, когда Константин закручивал саморезы или стучал молотком, – боялась помешать. Его эта деликатность маленькой девочки страшно умиляла. Когда же она по его просьбе кидалась помогать, сопела от усердия и высовывала кончик языка, то снова в горле появлялся этот ком, который он уже и не пытался прогонять.

В итоге к трём часам дня все мелкие проблемы были устранены, и Константин с Мартой, довольные друг другом и результатами проделанной работы, уселись обедать у него в беседке. Проглотив последнюю ягоду клубники, которую она по собственному почину нарвала, помыла и выставила в красивой мисочке на стол, пока её временный опекун грел суп, Марта раззевалась так заразительно, что Константин тоже зевнул и скомандовал:

– После сытного обеда, по закону Архимеда, полагается поспать!

– А книжку почитать? – то ли попросила, то ли напомнила девочка.

– Обязательно, – кивнул он. И они вдвоём завалились в огромный гамак, который висел у соседей между соснами и в котором, как сообщила ему Марта, она всегда спит днём. Гамак был хоть и гигантский, но то ли одноместный, то ли просто Константин не умел в нём лежать, потому что маленькая его подопечная всё время заваливалась на него, и читать было не слишком удобно. Но он изо всех сил старался и книжку про Элли, Страшилу, Тотошку и остальных их друзей читал в лицах. Марта слушала, затаив дыхание и живо откликаясь на каждый поворот сюжета. В итоге они читали целый час, и заснула девочка уже после четырёх.

Константин, демонстрируя чудеса ловкости и чувствуя себя то воздушным гимнастом, то эквилибристом, то гигантским пауком, застрявшим в собственной паутине, выбрался из гамака, умудрившись не уронить и даже не разбудить малышку. Несколько мгновений умилённо постояв над ней, он пошёл к себе в дом, где в кухне-столовой-гостиной от старых хозяев остался большой шкаф с книгами.

Ещё накануне вечером, разбираясь в своём новом пристанище и слушая голоса соседских детей, он вдруг ощутил вместо ставшей за последние десять лет привычной боли, жгучее чувство счастья и любви к жизни. И неожиданно ему, человеку, хоть и любящему читать, но далёкому от литературы, вспомнился толстовский князь Андрей с его дубом. Вспомнился так остро, будто он недавно читал «Войну и мир» или смотрел потрясающий фильм Бондарчука.

И вот сегодня Константин нашёл среди других книг, оставшихся от прежнего хозяина, две толстенные серо-голубые, в каждой по два тома, и вытащил их в сад. В тридцать пять лет он, удивляясь сам себе, решил добровольно прочитать то, что когда-то, в девятом классе, поначалу читал из-под палки. Пока не пришла к ним однажды на замену Валерия Алексеевна.

Сидя на крыльце в тени куста орешника, Константин бережно, не спеша, одну за другой перелистывал страницы про салон Анны Павловны Шерер, про смерть старого графа Безухова, про именины Наташи. И узнавал. И радовался этому узнаванию. А когда дошёл до военных глав, вдруг вспомнил то, о чём, казалось, давно забыл.

… В их маленьком подмосковном городке все были на виду. А уж врачи и учителя – особенно. И поэтому, когда в их воинскую часть приехал капитан с молоденькой женой-учительницей, местные сплетницы тут же принялись судачить.

Капитан был высок и красив. А его молодая жена казалась всем совершеннейшей серой мышкой. И Косте Соколану и его приятелю Жорке Частичкину тоже. Светленькая, невысокая, в очках. На лице у неё было несколько родинок, которые могли показаться пикантными, если бы их не было так много. В общем, не уродина, конечно. Но если и запомнишь такую, то только из-за довольно крупных – с чечевицу – коричневых пятнышек у губы, над левой бровью и на щеке. Всё остальное в её внешности было совершенно заурядным.

Все откуда-то знали, что капитан в части ненадолго. Поэтому его жене вместо постоянной нагрузки в их школе отвели роль учителя на заменах, неблагодарную и непростую. Для многих учеников не было большего счастья, чем утром на стенде, специально повешенном внизу у раздевалок, обнаружить листок с фамилией своего учителя в графе «Замены». Больше везло тем, у кого заболевший учитель вёл первый или последний уроки. Тогда можно было надеяться на то, что занятия будут отменены. Остальным приходилось с тоской тащиться к заменяющему учителю.

Обычно такие уроки проходили однообразно. Педагог предлагал ученикам заниматься своими делами и требовал только одного – тишины. Но в тот раз к ним вместо их заболевшей учительницы литературы Зои Марковны пришла молоденькая жена капитана. Пришла с двумя книгами «Войны и мира» и какой-то тетрадью. Их класс недовольно загудел. Меньше всего они хотели слушать о Пьере Безухове и Наташе Ростовой, которые за десять дней или около того, что они уже изучали роман-эпопею, им порядком надоели. Но учительница сделала вид, что не замечает их недовольства, и весело, но решительно начала вести урок.

Когда прозвенел звонок на перемену, никто в классе не вскочил и даже не дёрнулся. А главный заводила Серёга Москвин недовольно протянул:

– Ка-а-ак? Уже всё?

В тот день они впервые поняли, что это такое – любить русскую литературу и гордиться ей.

Нет, Зоя Марковна была чудесная, невредная старая дева, они относились к ней с симпатией и несколько свысока. Но жена капитана вдруг задела в их подростковых душах, привыкших всё в жизни воспринимать сквозь призму скепсиса и иронии, какие-то неожиданные для них самих струны. Вернее, задел, конечно, роман Толстого. Но помогла ему в этом молодая учительница.

Константин навсегда запомнил, когда они обсуждали военные сцены, она, совершенно преобразившаяся и показавшаяся ему вдруг почти красавицей, спросила:

– А какая разница, на ваш взгляд, в том, быть ли артиллеристом или идти в рукопашную?

Они задумались ненадолго, а потом всё тот же Серёга Москвин ответил:

– Ну, в артиллерии, наверное, меньше шансов погибнуть. Ненамного, но всё же…

– И это тоже, – кивнула учительница, – но не главное. А что ещё?

И тогда Костик, который обычно на литературе предпочитал отмалчиваться, сказал:

– Убивать издалека проще. А когда видишь лицо врага и то, что это такой же человек, как и ты, гораздо сложнее. Для многих – почти невозможно.

В классе повисла тишина. Жена капитана внимательно посмотрела на него, и в глазах её засветились уважение и симпатия.

– Вам надо стать военным…

– Костя, – с готовностью подсказала ей староста Жанка Грядкина.

– Костя, – чуть улыбнулась учительница. – Вы будете настоящим русским офицером…

Тогда жена капитана заменяла Зою Марковну ещё две недели. И впервые Костик и его одноклассники не чувствовали себя так, будто уроки литературы – это повинность. И впервые не хотели поскорее уйти с них. Оказалось, что юношам вполне могут быть интересны сцены мира, а девушки готовы читать и про войну, а не, как в основном бывает, избирательно.