Страница 2 из 11
Ножовкин дёрнулся к мужику:
– А ну постой!
Но лысый, бросив документы на колени водителю, выпрыгнул вон.
– Что за сволочь?! – крикнул Ножовкин.
– Наш это! Контролер! – Водитель со скрежетом врубил передачу. – Он всегда такой, как ошпаренный!
Ножовкин вернулся на место. За хамство надо бы плюнуть в харю этому, а потом спросить, почему автобус грязный. Вовремя выскочил.
Грибники между тем бормотали теперь про погоду, забыв про мужика. Потянулись пригородные дачи, и грибники на первой же остановке, прихватив тару, освободили автобус. В салоне осталось с десяток пассажиров. Ножовкин пересел ближе к выходу и теперь любовался дорогой. Вот автобус проскочил мимо старой лесной дороги, по которой когда-то пришлось брести в зимнюю стужу. Хорошо вспоминать, когда сидишь в теплом автобусе. Он мчит тебя ближе к дому и, если не сломается, то скоро уж встреча…
В восемь утра Ножовкин выбрался из автобуса, огляделся вокруг. Тот же вокзал среди улицы, приземистый, из белого кирпича, те же бараки в два этажа вдоль дороги, те же тополя – в зеленой листве. Выходит, мороз здесь пока что не буйствовал.
Раньше у матушки был здесь дом, пока не случилось несчастье. Мать в ту ночь сторожила торговую базу. Огонь сожрал начисто дом, а мать осталась в том, в чем ушла на дежурство. Ей предоставили временное жилище – в двухэтажном бараке, а позже, в связи со сносом барака, переселили в другую квартиру – в деревянном доме в один этаж. Хорошая теперь у матери квартира – с водой, центральным отоплением, огородом и соседями по углам.
Ножовкин, шагая наискосок среди бараков, подошел к материнскому углу и встал у ворот. Правильно мать писала – завалинку надо менять, стены конопатить. Он постучал кулаком в ворота. Мать любила поспать под утро – из-за астмы.
В сенях послышался шум. Громыхнула цепь. Раздался знакомый, с надрывом, радостный плач.
– Сыночка мой! Золотиночка!
– Мама…
Ножовкин обнял старуху, целуя дорогое лицо. Вот и встретились. Мать радёхонька, торопится.
– Слышу, кто-то стучит. Думаю, Карась скребётся. Они, чуть что, бегут, похмелиться просят. Бывает, налью иной раз… Телеграммку не дал вот. Я бы знала… Вдруг, думаю, Оля отговорит.
– Мы опять разбежались…
– Боженька, неужели опять?! А как же дети?!
– В том-то и дело…
Ножовкин стоял теперь на кухне. После шаткого вагона из-под ног уходил временами пол.
– Ты-то как, мама?
– С божьей помощью. Как ты уехал тот раз, так я стала болеть и болеть. Из больницы не вылезала… Картошку вот надо с полей привезти – с Иваном Гуськовым договорилась.
Мать принялась готовить на стол, а Ножовкин, отнеся дорожную сумку в зал, вернулся на кухню. Над столом здесь висели Георгий Жуков, Георгий Победоносец, вырезки из библейских журналов и фотокарточки разных лет.
Хозяйка и гость присели к столу, выпили за встречу и закусили. Разговор тянулся долгий – с пятого на десятое. Мать вспомнила про соседку с другого угла: накрыв стол, та ушла приглашать гостей и не вернулась – ее квартиру потом прибрал к рукам Шурка Карась, увеличив владенье ровно в два раза. Расширил и двор. В нем хоть футбол гоняй. И огородик присвоил. Ничего не поделаешь – хозяин…
– Сынок. Я не успела тебе написать.
Ножовкин насторожился. Что-нибудь с бабушкой? Но всё оказалось намного проще – с Алтая вернулась Манька. С семьей из семи человек.
Мать возбужденно рассказывала:
– Бабуля с Натолий Егорычем давно планы строили, чтобы переманить. Вот и сманили на свою голову. Манька приехали, пожили у бабушки с недельку, потом подогнали машину и отвезли ее к Натолию. Так что бабушка теперь у братца живет моего. Со снохой…
– Ну, Кутузов! Ну, полководец!
– А на Варвару они наплевали. Вроде слова теперь не имеет. Но не в том дело. Я хотела про соседа сказать.
– Про Карася, что ли?
– Про другого. Про Николая. – Она указала в сторону входной двери. – У нас же с ним целая война тут была.
Мать сплющила губы, соображая, потом продолжила:
– Он недавно тут появился. Не успели они с матерью переехать – он и давай переть, и давай. Она в Шанхае сначала жила. Я же там сторожила на базе, не помнишь, что ли?
– Как же…
– В общем, они развелись в женой. Она его попёрла из квартиры. Такая же история, как у тебя. Не работаешь, говорит, денег мало ей, видите ли. И ему, этому Коле, теперь понадобилась моя земля – спорил из-за каждого сантиметра. Вот такой он человек. Но я ему спуску не дала – не на ту напал! Он даже притащил сюда землемера, и с этим землемером они тут без меня командовали. А что они тут намерили – кто их знает. Потом оставили мне бумажку, что я должна вроде как подписать. Я им говорю: почему без меня мерили, почему со старухой так обошлись?! Вы молодые, грамотные, а я чурбак неотесанный. Значит, со мной можно мудровать?! В общем, я никакую бумагу подписывать не стала. Так что займись этим барином, а то он совсем обнаглел, распоясался.
– Попробую…
– Ему Карасев сказал про тебя. Услышал, что у нас шум идет в огороде – и за меня! «Ты, говорит, знаешь, кто у нее сын?! Он прокурором работает. Так что, говорит, прижми хвост». Вот он теперь ждет, что ты приехал и станешь сарай переносить, загородку… Но ты его припугни. Обязательно. Его матери ничё не надо. Она спокойная женщина, а сын буйный…
– Разберемся…
– Прибавкин ему фамилия, – продолжала мать. – А то он сараем замучил. На его территории оказался.
– Поговорю. Обязательно.
– Карась сказал, чтобы мы его пригласили, как только приедешь. Вы же с ним друзья детства были. «Я, говорит, помогу, как он приедет. И с ремонтом помогу. Только позовите…»
Ножовкин качнул головой. С ремонтом надо в первую очередь. И спросил про снег.
– Был маленько, – сказала мать, – но сразу растаял.
– Я пораньше мечтал, да не смог. Из-за дачи.
– А книга?
– Сяду писать – орет: «Иди в свою квартиру и долби там!»
– Ребятишки потом поймут. Ты же не бросил их. Помогаешь.
– Уроки делаю. Деньги отдаю до копейки… – Ножовкин задумался. – А что же с соседкой-то. Накрыла, говоришь, на стол и ушла приглашать подруг?
– Интересная женщина. Говорят, учительницей раньше была. Ушла. Её, по-моему, и не ищет теперь никто…
Глава 2
МАРТА
Эмма Ивановна, поднявшись на площадь из вокзальной низины, наняла такси и направилась к брату – на окраину города в районе аэропорта. Личные вещи лежали теперь в багажнике, мимо неслись дома с темными окнами, город давно спал. И братец, должно быть, спал, несмотря на уговор.
Яркий город под конец ушел в бок, уступив место темноте. Эмма смотрела по сторонам, узнавая окрестности. Вот поворот, где они познакомились с мужем. Причиной знакомства оказалось переднее колесо. Пришлось тормозить у обочины и голосовать. И вскоре запаска стояла на месте. Эмма кинулась было за руль, но добровольный помощник вдруг прилип – не желаете ли проездиться на танцы. Потом была совместная жизнь, рождение дочери и тяжелый развод в конце. А позже – переезд в Германию вместе с дочерью. Тяжёлым оказался переезд. Она дал материальное благополучие, забрав что-то важное, ценное, иначе не было бы этой тоски. Здесь всё родное, каждый куст, каждый поворот на дороге. Не зря остальные остались в России…
Вот и поселок. От перекрестка до дома всего метров сто. Кнопка звонка на косяке у ворот, собачий лай у соседей. Как это всё знакомо!
Брат, в одних трусах, вылупился как из яичка. Сеструха! Наконец-то…
– Феденька!
Эмма бросилась брату на грудь. А тот, обняв, подхватил от земли.
Сноха стояла сбоку и тоже тянула руки.
– Дай хоть я обниму. Эммочка! Родная моя!
– Фрида!
Слёзы текли у женщин ручьями. Таксист стоял у машины и не торопил. И даже помог занести Эммины чемоданы. Замечательно. Эмма теперь вроде как дома.