Эксперимент

— Тоже мне ангел-хранитель… — пробурчала еле слышно.

Горечь потери, разочарования и обиды, такую смесь проглотить она не в силах. Проиграла по всем фронтам. Не скоро оправится, не скоро. Молча направилась на выход. Андрей не останавливал, только пристально смотрел в спину.

— Про обещание только не забудь, — напомнил Уимберг.

Дура! Ну она и дура! Просто развёл её, как малолетку. А она и есть глупая малолетка. Дала обещание пока парочку изображали, что доучится и сдаст сама на права, без попыток купить. Дура..

— Я помню, раз сказала, значит так и будет.

Совсем разбитая ушла, одна ночью. Несколько часов добиралась домой пешком. Телефон молчит, никто не звонит и не пишет, никто не ищет. Совершенно одна в целом мире, раздавленная и разбитая. Уимберг гад, добил всё-таки, кулаки сжались сами собой. Но нет былой ярости, и слёз нет, только тугой узел в солнечном сплетении. Проиграла по всем фронтам, может действительно заигралась, упуская, как мимо проносится реальная жизнь.

Глава 24

На небе солнце, а в душе туман, А ветерок развеет всю усталость. Сама себя окутала в дурман, Вот если б разобраться в нём хоть малость.

Как кони, мысли копытами бьютВ извилины, которые живучи. И ноет сердце, рвётся вон из пут, Таких волшебных, но таких колючих.

Как змеи, размышленья жалят вновь, Кусая за ещё живые раны. Слова всё жгут, подогревая кровь, Что выступает там, где бьют тараны.

Собравши волю в крепкий свой кулак, Пройдя по бездне, что зияет в сердце, Я поднимаюсь в небо, дико так, Как лучик, угасая между терций…

Лео Лея

Пролетали дни и будто ничего и не было, никто не напоминает, не заводят разговоров. Только память девичья помнит, сердце неугомонное помнит, а она знает наверняка забудет не скоро А было ли что-то или они все заигрались, каждый с разной целью, делая друг другу больно. Осталось много недосказанного, бьющегося в груди, просясь на волю. Но шансов нет договорить, точки уже расставлены. Каждый своим путём и упрямо только вперёд ни теряя ни минуты, ни секунды драгоценного.

Собрав волю в кулак улыбается, стараясь забыть, каждый взгляд, касание, обидное или пленяющее слово. Ночью звёздное небо напоминает о времени проведённом в её комнате. Задёргивает шторы, спрятавшись, но зато есть возможность уснуть. Ночь враг, мучает тоской и издевается, подкидывая яркие картинки воспоминаний. Где наша не пропадала, переживём, обязательно, придёт солнце и развеет прах по ветру.

С матерью отношения всё так же не клеились и за советом летела к Виктории. Вот и сейчас взвинченная и грозная шагала, снова пешком, к дому Нестеровых. Телефон разрядился, отключился. Уимберг бесит до белого каления, так часто хочется кинуться на него и набить самодовольную рожу, да только сдерживает опасный холодок в его глазах. Нет там никакого поводка и тем более ошейника, Уимберг поступает по своему усмотрению и снова поучает и пытается строить. А папашка открыв матери два магазина смотал удочки и укатил восвояси. Откупился. Общаться он хочет. Знаем мы таких, которые много хотят и мало получают.

Возле ворот брошенная, чуть ли не посреди дороги, машина Димки. По свойски входит в дом, тишина стоит, как в склепе. Значит Вики точно нету. Эх, а она так нужна. На кухне обнаруживается Нестеров младший.

— Чего в темноте сидишь? — щёлкает кнопкой.

Тот даже не обернулся.

— У-у… Что за праздник в одного?

Перед Димкой бутылка водки и стакан.

— Припёрлася, — вздохнул Нестеров.

Села напротив него, заглянула в лицо. А друг-то совсем разбитый.

— Дим, что за праздник, иль кого хороним?

— Лекс, езжай домой, — отмахнулся потирая устало лицо.

— Что с тобой, зануда?

Пыталась заглянуть в глаза, он упирался. Когда удалось, девчонка даже на секунду дар речи потеряла. В глазах стояли слезы. Не пролитые, но от этого не менее пугающие. Кожу мгновенно обдало кипятком.

— Что случилось!? — тон сменился на перепуганный. — Не молчи! Говори же!

Трясла его за руку. Нестеров на пару секунд прикрыл глаза, опрокинул очередную порцию водки и сказал:

— Ты знаешь с кем она? Даже представить не могу… Поверить не могу! Но факт.

— Дима, пожалуйста, говори ты уже.

— Она с ним! С ним спит, ест, целуется! С ним, ты понимаешь! Как так! Вот это она меня уделала… С полна получил по заслугам. Даже мне кажется с лихвой. С кем угодно, но не с ним!

— Кто она?

— Она, Лекс, всё опять она!

Алекса уже рычала, схватив Нестерова за плечо тряханула. У самой погано, ещё и этот из-за очередной девки сопли распустил. Куда мир катится и пожаловаться то некому.

— Алиса с Романец. Алиса спит с Романец.

— Алиса… Алиса значит. С Романец! Романец-то я понимаю, а Алиса? Какая ещё Алиса?

Историю многолетней войны с Димой Романец Алекса знала, а вот кто такая Алиса. Нестеров люто ненавидел Романец и приложил все усилия, чтобы выселить из города. Негодяй тёзка бежал, дабы не получить срок.

— Моя Алиса, Лекс, моя!

— Та самая девочка?

— Моя девочка с Романец. Все эти годы спит с Романец, созванивается с Романец, ест с Романец, обнимается с Романец.

— Приплыли… — села Алекса рядом.

Димка продолжал повторять ненавистную фамилию. Алекса чертыхнулась.

— Заело что ли! Прекрати, а то я тебе дурку вызову.

Нестеров закрыл лицо руками.

— Родители где?

— Не знаю…

— Давай и мне, — придвинула к себе бутылку девчонка.

— Хрен там! — выдернул из её рук стакан Нестеров. — Ты будущая мать, тебе нельзя!

— Нестеров, совсем перепил, какая ещё мать из меня. Я ребёнок!

— Тем более нельзя! Ты ещё ребёнок.

Придвинул бутылку и стакан к себе.

— Ты вообще какого припёрлась? От тебя нигде не скрыться.

— В собственном доме ты уж точно от меня не скроешься! Да и не к тебе пришла, гостеприимный ты наш.

Алекса хмуро на него смотрела. И что с ним делать?

— Хорош сопли распускать. Она давно не твоя. И может быть с кем захочет. Конечно удивительно, как она с таким мудаком связалась. Да и явно не нарочно, иначе ты бы давно об этом узнал, а не спустя столько лет. Хотя… Эффект-то вон какой, — задумалась девчонка.

— Как ты что ли, утереть сопли и терпеть. Как Богдан с девками спит, и рассекает по городу на твоей любимой "Брере" то с одной, то с другой? Пытаясь вытравить тебя из себя.

Алекса спрыгнула со стула и ощетинилась, он схватил её за плечо дёргая обратно на стул.

— Сидеть!

Она села.

— Какого хрена вы творите? А?

— Мы, сука творим? Или вы мудаки? — заорала Алекса на него.

— Вы суки?

— А-а-а, то есть Алиса виновата во всём, и в том, что ты спишь по пьяне со всеми подрят? Она виновата?

— Один раз! Один! А Богдан, что ли виноват, что у тебя дурь в голове и непонятно, что творишь? Он или ты? Ему нахрен бы не сдались эти все тёлки!

— Оно и заметно!

Свирепо смотрели друг на друга.

— Вот скажи мне за, что ты его? Он ни с кем не спал, ни по пьяне, ни по трезвому.

— Есть за что!

— Сказать нечего, просто так по дурости!

— Алисе то есть за что! Разве нет?

— Есть за что, есть. Но сука не с ним. Не с этим подонком! А Богдану за что?

— Ты сам то козёл ещё тот, а Богдан твой, грёбаный мудак, с самого начала думал только о себе. Хотел переспать и к Танечке метнуться обратно.

— Не сравнивай, да, я не ангел, но Романец…

— Меня тошнит уже от этой фамилии!

— Вернуться к Таньке? Да что за бред! Где ты это взяла?

— Не знаешь, так не ори тут! Понял! Никольская на пустом месте не мстит!

— Всё таки месть, — Нестеров расхохотался, — Богдан прав, он был прав. А ты дура, он любит тебя.

— Любит, любит он меня… — голос девчонки сорвался, быстро заморгала, выдохнула и отвернулась.

Нестеров уже был уверен уйдёт, дошла до двери. Притихла. И тут же снова ворвалась в кухню.