Страница 22 из 149
— Мне очень жаль, — сказала я. Мне хотелось бы добавить "Как я тебя понимаю", но я была именно тем, кто этого не мог понять. Я была бы счастлива выслушивать нотации моих родителей, если бы только они были рядом… Я попыталась отвлечь себя от накатывающей волны саможаления. — А ты пробовал имитировать солнечный удар или пищевое отравление? — как можно веселее спросила я. — Нападение бешеной белки или какой-нибудь приступ?
— Актёр из меня никудышный, к сожалению. Но я уже на переломном моменте, то есть на грани сломать себе что-нибудь, если это спасёт меня, не заставляя меня разорвать отношения с родителями, — грустно усмехнулся он.
“Break a leg…” — всплыло в памяти, когда я взглянула на свой учебник по английскому, что я держала в руках, читая на ходу до встречи с Димой. И меня посетила великолепная, как мне тогда показалось, идея.
— Мне тут в голову пришла идейка, связанная со сломанной ногой… — начала я и засмеялась, увидев его испуганное выражение лица. — Не в прямом смысле, не бойся, — успокоила я его, дотронувшись до его предплечья. — Это идиоматическое выражение, своего рода рабочий слэнг, у работников театра в англоязычных странах. Break a leg, что дословно переводится, как "сломай ногу", образно является пожеланием удачи. Мы можем разыграть сценку, что родители простят все твои обещания.
— Тогда я согласен на что угодно, только скорее, мои уже через пять секунд будут тут, — сказал он, выглянув из нашего укрытия и посмотрев на дорогу. Он подошёл ближе к сооружению, притягивая меня к себе, чтобы мы, очевидно, как можно дольше оставались незамеченными с дороги.
— Окей, — я всё ещё не была уверена в том, что делаю, но какой-то азарт занял место осторожности. — Твоя задача — держать рот закрытым, понял? — серьезно спросила я.
— Всё, что ты скажешь.
Тогда я бросила свою сумку на землю и положила книгу сверху. Распустив свои собранные в узелок волосы, я взбила их руками, чтобы они как можно лучше нас скрыли, и подошла вплотную к нему. Дима смотрел на меня не сводя глаз, как если бы он был под каким-то заклинанием, типа Империо*, не меньше. Я посмотрела в его потемневшие красивые глаза и тихо сказала:
— Это будет маленькое театральное представление, не воспринимай слишком близко к сердцу.
Я взяла его лицо в свои руки, положив большой палец левой руки ему на губы, и слегка провела по ним пальцем. Его губы были мягкими и гладкими на ощупь. От моего прикосновения, он приоткрыл рот, на что я ему напомнила шепотом:
— Рот держать закрытым. Буквально.
А потом я встала на цыпочки и крепко поцеловала...свой большой палец, лежащий на его губах.
Я старалась думать о чём-то постороннем: об английском, который мне надо было учить; о сослагательном наклонении, что тяжело мне давалось; о тёте Алле, бабушкиной лучшей подруге, артистке труппы Александринского театра, которая мне и рассказывала про этот трюк, которым пользуются актёры, которым предстоят сцены с поцелуями; о том, что надо иногда поворачивать голову в разные стороны для полного эффекта, это ведь не для фотографии.
Но меня постоянно что-то отвлекало от этих мыслей. То приятный запах его кожи, видимо, с нотками средства после бритья, то горячее частое дыхание, которое я ощущала на своём лице и губах, то его блуждающие руки по моей спине, то частый стук его сердца, что я могла почувствовать своей грудью в том месте, где мы соприкасались. А может это моё сердце так билось? Когда его правая рука легла мне на поясницу, я застыла, но когда она начала опускаться еще ниже, я едва отстранилась, убрав свою руку, что была нашей преградой, чтобы остановить его намерения. Я шепнула ему почти в губы:
— Твои уже ушли?
— Да, — еле слышно выдохнул он в ответ, так и не убрав никуда свои руки. Его дыхание пахло сладостью, которую хотелось выпить... или вдохнуть, скорее, но почему-то мне захотелось именно пить.
— Так когда ты мне планировал это сказать?! — возмущенно спросила я, придя в себя и делая приличный шаг назад. — Руки мог бы и при себе держать! — добавила я, очевидно краснея, так как я почувствовала нарастающую теплоту в области лица.
— Ты мне только про рот говорила, — ответил Дима с блеском в глазах, подняв руки в позе "сдаюсь, я тут ни при чём". — Нельзя целоваться достоверно без использования рук, ты разве не знаешь? — довольная улыбка растянулась на его лице.
— Не знаю, — ответила я без тени ответного веселья.
Он, видимо, осознал свою ошибку, потому как он сразу сменил выражение лица и искренне сказал, подойдя чуть ближе:
— Извини, пожалуйста, честно, не отдавал себе в этом отчёт, я не такой многозадачный, — виновато улыбнулся он, — Моё внимание было сосредоточено на главном условии, и я его честно выполнил, хоть это было нелегко. И должен сказать, что это лучший почти-поцелуй, что у меня когда-либо был. Спасибо тебе! — закончил Дима, снова расплываясь в улыбке.
— Как будто у тебя их было много, — пробормотала я себе под нос.
Но на него сложно было сердиться.
Я подняла свои вещи и сказала:
— Ну, через минут пять, пусть пока подумают, что ты еще в страстном поцелуе, можешь пойти к ним и сказать, что у тебя срочно нарисовались новые планы. Извинишься, и убегай от них куда хочешь. Вуаля!
— Почему ты думаешь, что это сработает?
— Чаще всего взрослым неловко осознавать, что их дети уже совсем не дети. Это я по чужим рассказам знаю. Плюс ко всему, ни один здравомыслящий родитель не заставит выбирать заряженного гормонами подростка между семейной прогулкой и его личной жизнью, — усмехнулась я, как на такой банальный факт, что и говорить о нём смешно. — Если они здравомыслящие. Хотя, конечно, тебя потом может ожидать "серьёзный разговор". Расскажи потом что получится, — я ему подмигнула и пошла дальше по дороге.
— Эй, ты куда, — меня остановили, нежно взяв за локоть. — Во-первых, на пляж ушли мои, и тебе туда нельзя без меня, извини. А, во-вторых, тебе никуда без меня нельзя. Я планировал погулять вместе.