Три поцелуя (ЛП)

Он был осторожен. Он ждал, и в полнолуние, когда девушка вот‑вот должна была разродиться, а все Друджи, включая Исванта, обернуться кто в волков, кто в сов и оленей, он отправился к Королеве.

— Мазишта, — сказал он. — Что, если я скажу тебе, что знаю, как ты можешь войти в туман и запечатлеть воспоминания, которые отдаляются от тебя, когда ты к ним тянешься?

Ее глаза загорелись любопытством.

— Старый Бог затуманил наши разумы, чтобы мы оставались слепы и не узнали, кем мы были, и не нашли пути назад к этому. Есть способ узнать, но он запрещен табу.

— Что за табу? — требовательно спросила она.

— Нерожденные, — только и произнес Михай, и она сразу же поняла: он знал, что она нарушит это табу. Все оказалось так просто. Ее голод был так велик, что не потребовалось никаких уговоров. Вместе они спустились в комнату девушки и вошли. Мальчика забрали несколько месяцев назад, и она была одна. Она увидела волнение на их лицах и испугалась. Она обхватила руками живот и склонила голову, пытаясь спрятать от них глаза, сжалась, как бутон цветка.

Но что она могла. Королева с силой запрокинула голову девушки, и сердце Михая заныло при виде ужаса на лице девушки.

— Ты все поймешь, — заверил он Королеву, а потом все случилось. Ее идеальное тело опустело. Михай ждал мучительного момента, чтобы увидеть, сделала ли она так, как он велел. Он наблюдал за девушкой. Ее веки дрогнули, и она в недоумении посмотрела на него. Она чувствовала, как Королева входит в нее, но вместо того, чтобы полностью овладеть ею, холод казалось пролился сквозь нее. Прежде чем она успела задаться вопросом, куда он делся, Михай прошептал ей, чтобы она уснула. Он поймал ее тело и на мгновение прижал к себе, нежно дотронувшись ладонью до ее живота, а потом уложил девушку на кровать, устланную мехом.

Он не хотел, чтобы она догадывалась, что таит в себе.

Он отнес тело Королевы в Обитель шпионов, поцеловал ее в лоб, но не сразу отнял свои губы от ее ледяной кожи. Спустя несколько мгновений он оставил ее там, запер дверь на ключ и спрятал его у себя в кармане. Он разорвал оковы, приковавшие Заранью к нему, и освободил ящерицу, почти с грустью расставшись с ней, а затем вернулся к девушке. До утра было еще далеко, когда он взял ее на руки, открыл воздушное окно в Лондон и закрыл у себя за спиной. Волки выли на сверкающую луну, а совы, вороны и ястребы все еще кружились в небе, и их крики затихали, когда окно закрывалось.

Когда в Тэджбел пришел рассвет все Друджи отправились на поиски Королевы, чтобы та шепнула им нужные слова, и они смогли обратиться в человеческие цитры, но нигде не могли ее найти. Тело, оставшиеся в Обители, было пустым, никакого анимуса, который они могли бы учуять или отследить. Они оставались животными и птицами, их острые зубы и клювы не могли нашептать магию, которая была заключена в них. Они также не могли пасть ниц перед другими племенами, умоляя их прошептать нужное заклинание; соперничество между племенами было слишком сильным. Братья и сестры очень обрадовались их бессилию, что они остались без защиты своей Королевы.

Михай же в Лондоне не испытывал никаких мук совести. «Лучше пусть они будут животными в шкурах животных, думал он, нежели в облике людей». Сидя в углу, он наблюдал за тем, как Язад утешал беременную девушку, видел, как она съежилась, словно затравленный зверь, напуганная светом костра. Она была потрясена до глубины души. Он вспомнил ее локон в амулете на цепочке Королевы и вспомнил о цвете волос юноши, как его выследили и поймали из‑за этого цвета, и он ничего не почувствовал к тем Друджам, что остались в крепости.

Он долго разглядывал выпуклый живот ижи и представлял себе, какое безмолвное переплетение души и анимуса сейчас творится в нем, подобно корням соседних растений в почве. Он ушел через окно, оставив девушку на попечение Язада.

Ему оставалось только ждать.

Эти четырнадцать лет стали самими длинными в его долгой жизни. 

Глава шестнадцатая

Прах и пепел

— Однажды, много веков назад, — сказал Михай тихим, напряженным голосом, прижимая Эсме к груди, когда она корчилась и кричала от боли, — секта верующих тайно отправилась к дахме[19], стоявшей за их городом. Это не место для живых. Это была высокая одинокая башня тишины, где оставляли мертвых, чтобы их гниение не осквернило ни священную землю, ни священный огонь. Это было место стервятников и загадок.

— Луна освещала влажные кости мертвых и верующие решили больше не умирать. Но они были не просто верующими, эти черноволосые мужчины и женщины. Они были колдунами, теософами и учеными. Среди них была женщина с умом острым как лезвие обсидиана, блестящим как луна. Тайны раскрывались перед ней, как цветы, и открывали ей свои безмолвные сердца. Тайны сами летели к ней из мириад звезд, а она привечала их, притягивала к себе с неба и формировала из них новую веру, одаривая себя и своих последователей силой и бессмертием.

— Но старый бог не хотел этого. Он забрал их души и положил на камень, и заставил их выбирать между тем, что он дал им, и тем, что они сумели добыть сами. Женщина сделала свой выбор.

— Она выбрала бессмертие и остальные последовали ее примеру. И тогда Бог сжег их души, а пепел развеял по ветру. Он назвал их Друджами. Демонами. Он затуманил их воспоминания, отобрал у них детей, чтобы те выросли где‑то в другом месте, состарились и умерли как люди, а Друджей бросил в горах, где те могли «наслаждаться» своим бессмертием среди неприглядных ландшафтов, которые были так созвучны с пустотой, поселившейся в них. Он сказал им, что по скончанию веков они будут очищены огнем, когда весь мир будет преображен светом. Если они к тому времени сумеют собрать воедино свои развеянные по всему свету души, то и они преобразятся. Если же этого не произойдет, то они навсегда погрузятся в бездну хаоса. И пока они не найдут свои души, огонь, сказал он, священный будет для них анафемой. Даже пепел может сжечь их.

— Он рассказал им все это, но их разумы затуманил морок, и они забыли все, кроме страха перед святым огнем и пеплом, но не причину его.

— Они забыли о своей человечности и о детях, которых вырвали у них прямо из рук. Они позабыли пепел своих душ, который был как пыль на коже мира.

— Прошли столетия. А они все жили и жили. Они устали от бессмертия, но больше ничего не помнили. И однажды произошло нечто, что заставило одного из них обнаружить все, что было забыто.

У Михая на это ушло тринадцать циклов хатры, тринадцать душ крепко‑накрепко переплелись с его анимусом, дабы прах его души собрался в единое целое, принося с собой воспоминания, по кусочкам. Люди‑сосуды были для него не просто оболочкой, не просто семьей. Это было новое племя, распространившееся по всему миру, в Лондоне, Астрахани, Джафне, Нью‑Йорке и других местах. И как и он, они были новым творением.

Они, как и Эсме, проживут несколько веков и умрут как люди, с целостными душами.

Михай заметил, что цвет глаз Эсме вновь начал меняться. Бледно‑голубой сменился на белесый цвет, а следом глаза потемнели. Она судорожно вздрогнула и истошно закричала. Этот крик был полон муки, и он не иссякал до тех пор, пока горло девушки не начало болеть. А затем она затихла. Девушка лежала неподвижно, глаза ее были открыты, они будто остекленели, ее карие глаза. Михай погладил ее по щеке и прошептал ей на ухо, но не волшебные слова на языке Друджей, а простую английскую колыбельную.

А за его спиной Королева Друджей медленно повернула голову.

Михай посмотрел на нее. Их взгляды встретились.

— Михай, — прошептала она.

— Мажарин, — сказал он. — Любовь моя. — Его голос дрожал.

На ее лице промелькнуло смятение. Ее взгляд упал на Эсме, все еще лежащую на руках Михая. Когда она снова посмотрела на Михая, в ее глазах было только недоумение.

Михай встал на колени и осторожно положил Эсме на пол.

19

Дахма — погребальные башни, возведенные на холме для захоронения умерших по зороастрийскому обряду