Три поцелуя (ЛП)

Это письмо чапрасси также доставил. Анамик ответила в тот же день. Она написала, что ее айя практикует гоули шастру, искусство чтения полос на шкурках и манеру бега настенных ящериц в поисках предзнаменований. Она робко добавила, что однажды была на базаре у астролога. Она никому об этом не рассказывала, и Джеймс спросил ее в ответном письме, какая судьба ей была предсказана, и не упоминал ли астролог случайно солдата?

Она переписывались несколько дней подряд, медленно открывая себя друг другу. Письма становились длиннее, и серые глаза Анамик теряли часть той призрачной тени, которую увидел в них Джеймс, а сердце Джеймса начало шаг за шагом подниматься из болота грязи и призраков, в котором оно увязло со времен Франции.

Глава шестая

Первое прикосновение

Во второй раз они увиделись на музыкальном вечере, организованного матерью Анамик. Она регулярно приглашала неженатых мужчин на роли в легкой опере, чтобы развлечь своих дочерей, а Джеймс был красив, и он был героем войны, и в довершении ко всему у него оказался славный тенор. Единственное, что мешало ему стать новым фаворитом среди мемсахиботок[10], была его неизменная привычка смотреть только на Анамик, пока он пел.

Остальные в саду помнили тот пристальный взгляд, и теперь они видели в этом взгляде, что между этими двумя что‑то происходило, прямо здесь, в данный момент. У моста два конца, которые тянутся друг к другу и встречаются посередине, обретая поддержку друг в друге, становясь совершенным.

В конце вечера Джеймс уговорил жену старого миссионера сесть за рояль, чтобы у него появилась возможность потанцевать с Анамик. Они впервые прикоснулись друг к другу, сначала деликатно и благопристойно, кончиками пальцев к талии и рукой к плечу, приготовившись танцевать. Но почти тотчас же, губы Джеймса нежно дотронулись до мочки уха Анамик, когда он что‑то прошептал ей. Она густо покраснела, и в ее взгляде появились тоска и надежда.

— Я люблю тебя, — прошептал он ей, и ему показалось, по тому как она сжала свои губы, что мысленно она прошептала ему в ответ те же слова.

Она и прошептала. Ей даже показалось, что она могла почувствовать вкус этих слов: имбирь, чили и мёд, огонь и усладу, она перекатывала их на языке, как конфету. Наверное, при иных обстоятельствах потребовалось больше времени, чтобы добиться от нее ответных чувств, но в этот момент что‑то начало происходить. Идея упала на плодородную почву, подобно семени, и в течение следующих недель она продолжала расти, как ветвь смоковницы, буйная и всепобеждающая, закручиваясь вокруг ее старых верований и покрывая их ростками новых убеждений, пока те, будучи сокрытыми, не проявили себя, словно тигр в чаще — практически незрим, но невероятно смертоносен.

Были еще музыкальные вечера и письма. Они украдкой держались за руки за ужином под столом, играли в четыре руки, танцевали. Он продолжал нашептывать ей на ушко, от чего по шее и спине Анамик бегали мурашки. Они никогда не оставались один на один, но возможно для них больше никого не существовало, когда они смотрели друг на друга. Сидя в стороне, подальше от толпы на всякой вечеринке или сборище, Джеймс говорил, а Анамик писала на своих табличках маленькие записочки, которые Джеймс потом хранил вместе с ее письмами. Она даже начала учить его некоторым простым знакам языка жестов, такими, как «жажда» и «танец». Он спросил ее, не тая веселого блеска в глазах, как показать знаками «Я люблю тебя», чтобы узнать их потом, если она захочет ему признаться. И, покраснев, она показала ему.

Анамик расцвела. Другие мужчины начали задаваться вопросом, почему понадобился какой‑то чёртов Джеймс Дорси, чтобы они смогли увидеть, что немая Анамик или нет, но она была одним из самых прелестных существ в Джайпуре, если не во всей Индии. Однако никто из них не смог обременить себя ухаживаниями за девушкой. Они даже не могли перехватить ее взгляд, она отказывалась с кем‑либо танцевать, кроме Джеймса.

И пока они танцевали Джеймс шептал ее. Он уговаривал её спеть, сказать ему, что она любила его.

— Как мне в это поверить, — вопрошал он, в его карих глазах была мольба, — если ты сама мне об этом не скажешь? — Он знал о птице в клетке и представлял, что она томится там, как несчастное животное в придорожном зверинце. — Птиц нельзя держать в клетках, — говорил он теплыми губами почти прикасаясь к её уху. — Они должны летать.

Вскоре Анамик приняла решение: если Джеймс попросит ее выйти за него замуж, она ответит ему. Первое слово, которое она произнесет вслух, будет «да». 

Глава седьмая

Торжествующий демон

Сидевший на корточках Васудев в наполненном шепотками и бормотанием саду, увидел свет в глазах Анамик и издал смешок, от которого случайного свидетеля затошнило бы.

Эта девушка была влюблена! Ничто не может служить большей угрозой для осторожности — только любовь. Никто не мог заставить сдаться глупую девчонку, кроме красивого солдата, нашептывающего слова любви ей на ухо! И более того, солдат умолял ее заговорить! Это было настолько совершенно, что почти заставило Васудева поверить в Провидение, но он знал, как крутятся винтики в людских жизнях, заставляя их взбираться то вверх, то падать вниз. Если боги и существовали, им не было дела до мелочей. И если английский солдат пережил самую кровопролитную войну, которую когда‑либо знал мир, и прошел половину планеты, чтобы влюбиться в эту конкретную девушку и заставить ее проклятью свершиться, что ж, Васудев, только поблагодарит его гребанное величество Случай за это. Васудев так и сделал.

Все случилось как нельзя вовремя. Старая стерва долго не протянет. Васудев давал ей не больше недели. Он снова хихикнул. Эстелла впервые пропустила их чаепитие тем утром. Он ждал ее в Аду, его улыбка становилась шире — мгновения сменялись одно другим, а ее высокий худой силуэт так и не появлялся в темном туннеле.

У Васудева в кармане лежало ее тонизирующее средство, и он, насвистывая, отправился к ее распрекрасному дворцу, чтобы доставить тоник лично.

— День добрый! — выкрикнул он, когда Прандживан открыл дверь. С притворной заботливостью Васудев спросил: — Мемсахиб нездоровится сегодня?

Прандживан одарил его привычным каменным взглядом и произнес:

— Мемсахиб очень занята. Она просит передать, что будет завтра в то же время.

Васудев громко рассмеялся.

— Она не пропустила ни дня с тех пор, как Яма навязал ее мне. Несмотря ни на что! Не взирая на болезни. Занята? У меня зубы сводит, Прандживан, от твоей лжи. Если она не на смертном одре, то ей лучше самой сказать мне об этом.

Прандживан даже бровью не повел.

— Принес Мемсахиб тоник? — спросил он.

Что Васудева возмущало больше всего в факторуме, так это его невозмутимость. Даже Эстеллу можно заставить морщиться и хмуриться, но Прандживана — никогда. Его лицо будто было маской, которая не выражала ничего. Демон считал его крайне неуправляемым. Он неохотно достал склянку и отдал ее. — Не то чтобы ей это было нужно, — сказал он. — Думаю, в следующий раз, когда я увижу нашу дорогую Эстеллу в Аду, это будет только ее душа, которая прилетит, как мотылек к огню, как и любой другой жалкий человечишка.

Прандживан начал закрывать дверь перед лицом Васудева, но демон выпалил:

— И держу пари у нее подберется замечательная компания из британцев по пути следования, слышишь меня? И я еще не закончил с проклятьем!

Дверь захлопнулась. Васудев топнул ногой и закричал.

— Эта девчонка заговорит! Слышишь меня? Голос может вырваться из нее в любое мгновение, как торнадо, и я одержу победу! Она влюбилась, старый ты черт Прандживан! Слышишь? Ради любви девчонка будет совершать безумства. Спроси Эстеллу, она ради любви в Ад спустилась!

Ответа не последовало и Васудев остался стоять у входя для прислуги, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы.

10

Мемсахиботки — европейские женщины, живущие или посетившие Индию.