Страница 6 из 8
Сформировать заключение относительно реального уровня насилия, существовавшего в древнеримском обществе, затруднительно сегодня еще и вследствие нашего предвзятого отношения к проблеме. Античный Рим привычно ассоциируется в нашем сознании со строгим порядком и добротным государственным управлением. Об этом наглядно свидетельствуют даже наши вкусы в архитектуре: возводя здания всевозможных государственных учреждений, мы охотно придерживаемся традиции классицизма. Особенно это заметно на примере памятников архитектуры XIX и начала XX века, когда владыки европейских империй всячески подчеркивали свою преемственность по отношению к великой Римской империи. Более современным и демократичным властям также свойственно всячески подчеркивать свою верность римской традиции. Достаточно вспомнить монументальные публичные здания в Вашингтоне, столице США. Тот же Капитолий, где заседает Конгресс, самим своим названием равняется на Капитолийский холм, где в античности проводились заседания римского сената и народные собрания. А колоссальный монумент Вашингтону в виде высокого обелиска в древнеегипетском стиле отсылает нас ко множеству подобных колонн, привнесенных в облик Рима в качестве символов его имперской мощи. Рим прочно ассоциируется с государственной стабильностью, сильной властью и строгим порядком – и в массовом сознании, и в популярной культуре. Даже в фильме «Житие Брайана по Монти Пайтону»[8] один из последователей Брайана вынужден в разговоре с Реджем признать, что римское господство приносит Иудее немало полезного: «И по улицам ночью теперь не страшно ходить, Редж».
На деле римское владычество, конечно же, отнюдь не всегда и не во всем благотворно сказывалось на жизни порабощенных народов. Да и солдаты далеко не всегда употребляли силу лишь для наведения порядка. Император Септимий Север заслужил упреки в привнесении в жизнь Рима беззакония как раз из-за того, что разместил в стенах города слишком много войск. Всякий, кому доводилось жить по соседству с армейскими казармами, подтвердит, что солдаты имеют обыкновение привносить в жизнь городка и толику беспорядка. Еще хуже то, что Север, если верить источнику (автор которого, впрочем, несколько высокомерен), отказался от привычной практики набора преторианцев исключительно среди жителей Италии, Испании, Македонии и Норика (провинция на территории современной Австрии), а стал принимать на службу солдат отовсюду, рассчитывая, что получит гвардию, лучше знакомую с воинскими обязанностями. Казалось бы, справедливо, – вот только, как сетует историк, в результате привлечения в гвардию выходцев из самых разных земель Рим наполнился «разношерстной толпой солдат самого дикого вида, совершеннейшей деревенщиной в речах и обхождении» (Кассий Дион, Римская история, LXXV.2.4–6)[9]. Снобизма Диону, конечно, было не занимать, но правда и в том, что солдатам иногда свойственно самостоятельно устанавливать порядки. А кроме того, римские воины снискали дурную славу среди населения многих городов и селений, которые хищнически разграбили.
Многие государственные усилия по борьбе с преступностью вовсе не подразумевали назначения уполномоченных или чиновников, отвечавших за обеспечение правопорядка. Вместо этого правительство реагировало на разгул насилия мерами устрашения, в частности показательными казнями преступников, которых удавалось задержать. Как отмечалось в одном законе, «признано, что пользующихся дурной славой разбойников следует распинать на крестах в тех местах, где они занимались разбоем, чтобы и другие, видя это, удерживались страхом от подобных преступлений». Власти полагали также, что родным и близким жертв будет «утешением, что наказание осуществлено в том же самом месте, где разбойники совершали убийства»[10]. Руководствуясь той же логикой, особо опасных убийц приговаривали к растерзанию зверями на арене (Дигесты, XLVIII.XIX.28.15). Сегодня такой подход шокирует нас своей излишней жестокостью: всё-таки наказание должно быть соразмерно преступлению. Но не следует забывать, что это лишь современная точка зрения. А между тем вплоть до XIX столетия считалось само собой разумеющимся, что преступников следует наказывать примерно, дабы другим было неповадно им уподобляться. Раз уж всех головорезов переловить не получится, так лучше уж тех, кто попался, карать с показной жестокостью – в назидание остальным и в надежде повлиять на нравы и поведение криминального мира. Таково было общепринятое мнение.
Классификация насильственных преступлений
Преступное насилие всегда отличалось разнообразием форм. Убийство, судя по всему, считалось предосудительным в человеческом обществе всегда и везде, и Древний Рим тут не исключение. В римском праве проводилось четкое различие между предумышленным убийством и случайным лишением жизни. Если один человек пронзил другого мечом, убийство считалось преднамеренным. Если же в драке один человек ударил другого подвернувшимся под руку предметом, пусть и металлическим, но не с намерением убить, то следовало смягчить наказание (Дигесты, XLVIII.VIII.1.3). Как мы вскоре увидим, при определенных обстоятельствах даже убийство грабителей оставалось ненаказуемым. Таким образом, в отношении трактовки бытового насилия или самообороны и защиты имущества древнеримское право немногим отличалось от современного.
Что действительно поражает, так это обилие насильственных преступлений на бытовой почве среди местного населения на всей территории Римской империи. В датированной 47 годом н. э. жалобе описан спор между скотоводом и наемным пастухом, требовавшим выплаты задолженности. По словам работника, хозяин сначала принялся оскорблять его и его жену, а затем жестоко избил женщину, невзирая на ее беременность. В результате ребенок родился мертвым, а жена пастуха слегла (P. Mich. 228). Текст заставляет почувствовать атмосферу тяжелой борьбы за выживание, которую вела большая часть населения Римской империи. Никаких добрососедских отношений. Напротив, мы видим общество, где каждый бульдожьей хваткой вцепился в то немногое, что имеет, а неимущие остервенело бьются за то, чтобы хоть что-то урвать. Здесь важно постоянно помнить еще и о том, что ни о каком ощутимом экономическом росте в античном мире не было и речи; большинство населения, вероятно, балансировало на грани физического выживания. Скудность ресурсов делала рядовых жителей империи крайне уязвимыми перед лицом любых экономических потрясений. Неудивительно, что подобный социальный контекст порождал жестокую конкуренцию, при которой каждый видел в соседях злейших соперников в борьбе за скудные ресурсы, а не ближних, с которыми нужно делиться последним куском. Из другой жалобы следует, к примеру, что некий чиновник по имени Аврелий Гераклеид понес имущественный ущерб от кого-то из завистливых соседей. Пока он был в отлучке по делам, из его хозяйства пропал осел, а позже животное нашли связанным и умерщвленным, предположительно кем-то из местных жителей, затаивших зло на чиновника (SB 6.9203). Еще пример: жена некоего Немесия, сборщика налогов, заявила центуриону о бесследном исчезновении мужа, ушедшего из дома в Филадельфии (современный Эль-Файюм в Египте) днем 2 марта 207 года. Поиски пропавшего без вести не принесли результатов (P. Gen. 17). Судьба этого человека неизвестна, но, судя по всему, незавидна.
Образ жестокости – часто, казалось бы, беспричинной – красной нитью проходит через все материалы, дошедшие до нас из Египта эпохи римского владычества. Житель деревни Новые Птолемии заявил о поджоге неизвестными его гумна (BGU 2.561). Некто по имени Петсир жалуется на соседа Патуния, жестоко избившего его за то, что он ехал на своем муле через недавно возделанный соседский огород (P. Mich. 5.229, 48 год н. э.). Множество конфликтов разгоралось вокруг прав на землю, что зачастую бесповоротно портило отношения между соседями. Один из законов предусматривал наказание за ночную порубку фруктовых деревьев в чужих садах. И какие мотивы могли быть у столь пакостных действий, кроме черной зависти или лютой ненависти к соседям? В целом люди, похоже, были быстры на расправу в случае любой конфронтации. В 218 году некий Афинх подал жалобу на кондитера Ахилла, избившего его рабыню и изуродовавшего ей губу. Первый высказал обидчику всё, что думает «о его необычайной гнусности». Перепалка быстро переросла в драку. «Затем он напал и на меня с кулаками и бранью, – заявляет потерпевший. – Мало того, он меня еще и камнем по голове ударил» (P. Oxy. 33.2672.11–18). Во всех этих жалобах поражает изобретательность, с которой люди, не ограничиваясь словесной бранью, наносили друг другу физический вред, используя помимо кулаков и мечи, и дубины, и любую подвернувшуюся утварь.
8
«Житие Брайана по Монти Пайтону» – британская кинокомедия 1979 года, высмеивающая шаблонные представления об эпохе и событиях, описанных в Евангелиях.
9
Фрагменты книги LXXV даны в переводе Н. Сивкиной.
10
Здесь и далее фрагменты «Дигест» даны в переводе под редакцией Л. Кофанова.