Тюрьма ребёнка

– Всё! – воскликнула доктор Линтц. – Он промахнулся! Он улетает! Я ощутила его притяжение, словно мимо меня проехала машина.

В тот же момент она замерла с приоткрытым ртом, поражённая невероятной картиной, разворачивавшейся снаружи, за иллюминатором. Стрелы и зеркала вдруг начали вспыхивать крошечными искорками тут и там. Это песчинки и камешки, сопровождавшие метеорит, сталкивались с ними, разбиваясь в пыль. И тут яркая вспышка снова блеснула далеко, почти у самого зеркала на одной из стрел. Доктор Линтц почувствовала содрогание всей станции через пол. Камень размером с голову ударился о структуру стрелы по касательной, высек сноп искр, немного погнул алюминиевый профиль и улетел в неведомом направлении, чуть отклонившись от своей изначальной траектории.

– Меня осыпало песком, но среди него был и довольно крупный камень, – сказала в микрофон доктор Линтц. – Всё это не могло не нарушить ориентацию станции.

Действительно, через иллюминатор было видно, что из поворотных двигателей на стрелах тут и там вырываются короткие языки пламени, корректируя положение станции.

– Сначала проведи диагностику и установи, есть ли повреждения, – отозвался руководитель усталым голосом. – Потом мы займёмся выравниванием.

– Приступаю, – ответила она.

Теперь она обратила внимание на собираемые телескопом данные. Да, действительно станция провернулась в пространстве на какие-то сантиметры, минуты дуги, и фокус антенны был направлен не на ту звезду, которую она должна была исследовать. Вместо этого на экране была видна совершенно другая звезда, находившаяся ближе к Гилану. Рядом с ней были видны две едва различимые точки.

– Кажется, у меня находка, – пробормотала она в микрофон. – Вы видите то же, что и я?

– Подожди, дай нам время обработать изображение, – ответил руководитель. – Когда покончишь с диагностикой, зафиксируй станцию на этой звезде.

Его голос по-прежнему был усталым, но теперь, когда опасность была позади, он стал прежним, воодушевлённым и собранным. Пока на земле обрабатывали данные, станция проходила диагностику. Никаких очевидных повреждений не было зафиксировано, утечки воздуха не было, и оборудование работало, как запланировано. Невероятный инцидент с метеоритом, развернувший станцию в сторону неисследованной ранее звезды, завершился для всех относительно безболезненно. Через несколько дней все исследования, для которых требовалось присутствие учёного, были завершены, станция перешла в автономный режим, и доктор Линтц вернулась на Гилан.

– Что-то случилось там, наверху? – спросил муж, когда они наконец спокойно расположились на диване в гостиной.

– Нет, с чего бы? – спросила Авари.

– У тебя седая прядь появилась.

– Где? – изумилась Авари.

– Вот здесь, – он погладил её над виском.

Авари встала и прошла в ванную, к зеркалу. Действительно, у корней волос там появилась седина. Она вернулась в гостиную и села.

– Мимо нас пролетел метеорит. Мы узнали только за несколько минут и…

– И ты решила позвонить домой?

– Да.

– Ну и ладно. Значит, всё в порядке. Я не говорил детям, что ты звонила, потому что подозревал что-то подобное. Только я думал, что на станции какие-то неполадки.

Проведя дома неделю, доктор Линтц явилась на обязательное послеполётное обследование. Оно прошло, как обычно, но спустя два дня ей позвонили и попросили записаться к кардиологу. Он вылил на неё ушат холодной воды:

– Вы перенесли инфаркт, – сказал он, оторвав глаза от её медицинской карты на мониторе.

– Как? Не может быть! Я даже ничего не почувствовала.

– Небольшая серия микроинфарктов может быть неощутимой и никак не сказаться на Вашем самочувствии, – объяснил врач. – Именно это Вы перенесли.

– Это значит всё, больше никаких полётов, на долгие годы, – растерянно произнесла доктор Линтц.

– Увы, это так.

Совершенно потерянная, она покинула медицинский центр и остановилась за его дверьми, не зная, идти ли домой или на работу. Ноги сами привели её в лабораторию. Она прошла в свой кабинет, села и посмотрела в окно, за которым расстилалась обширная территория центра и космодрома. Всё это теперь становилось недосягаемым и бесполезным для неё, привыкшей к полётам и не представлявшей своей жизни без них. Кто-то сказал руководителю о её приходе, и тот зашёл проведать её.

– Я отлеталась, – сказала она. – У меня нашли инфаркт.

– Тебе больно? – спросил профессор Кунмаа.

– Нет, – виновато улыбнулась доктор Линтц. – Я вообще ничего не почувствовала и по-прежнему не чувствую. Они не назначили никакого лечения, и значит, всё в порядке, вот только летать мне больше нельзя на неопределённый срок.

– Кто-то должен будет тебя заменить, – вздохнул профессор. – Я бы предпочёл, чтобы это была ты, но ничего не поделаешь.

Пятнадцать лет спустя, экспедиция к открытой доктором Линтц звезде готовилась отправиться в путь. Она участвовала в её подготовке, но сама должна была остаться на Гилане не только из-за сердца, но и потому, что в экспедиции, которая должна была занять тысячи лет, могли участвовать лишь самые молодые кадры. Она и уже вышедший на пенсию профессор Кунмаа пришли проводить первую из ракет, на которых участники отправлялись на межзвёздную станцию, уже собранную для них на высокой орбите.

– Я бы предпочёл, чтобы это была ты, – с улыбкой повторил профессор, как только они встретились в смотровом зале космодрома.

– Я и сама хотела бы этого, – улыбнулась доктор Линтц. – Ничего не поделаешь, и молодёжь сделает всё, что нужно и как нужно.

– Хотел бы я в это верить, – буркнул профессор. – Меня не оставляет тревога.

– О чём?

– О том, что случилось с тобой и может случиться вновь.

– Это же невероятная случайность! Снаряд дважды не попадает в одну воронку. Если я встретила метеорит в космосе, значит, на долю следующих нескольких миллионов космонавтов этот шанс чисто статистически не может выпасть.

– Я, в отличие от тебя, был на войне и видел своими глазами, как в одну воронку попали три снаряда.

Доктор Линтц посмотрела ему в глаза. Он не шутил, как делал обычно. Ей снова, как пятнадцать лет назад, стало не по себе, и она нашла глазами ближайшее кресло и опустилась в него.

– В тот день я уверовал в сверхъестественное, – продолжил профессор. – Кто-то может подумать, что я повредился рассудком. Пожалуйста, пусть думают, ведь я старею, но мне всё равно. На близкую звезду с планетами нас направил случайно столкнувшийся с твоей станцией метеорит. Кто-то там, – он поднял палец и указал им вверх, – подсунул нам это открытие.

– Эта же мысль приходила и мне в голову, – покачала головой доктор Линтц. – Но как ни ломай мы головы над этим, узнать наверняка всё равно невозможно.

– Давай надеяться, что это во благо. Зачем указывать нам на них, если из этого не выйдет никакого проку? Во всём происходящем должен быть хоть какой-то смысл, иначе, зачем всё это?

Профессор обвёл пальцем горизонт, давая понять, что говорит обо всём во вселенной сразу. Доктор Линтц сидела, чуть прищурившись, и смотрела мимо него, в пустоту.

– Ни в чём этом нет смысла, – вздохнула она. – Вернее, он есть, но мы его постигнуть не в состоянии. Всё слишком бессмысленно, чтобы мы могли это понять.

– Вижу, что испортил тебе настроение накануне большого события. Ну разве я не выживший из ума старик? – расстроено спросил профессор Кунмаа. – Скоро начнётся финальный отсчёт. Давай посмотрим, как они улетают навсегда.

Дальше всё произошло, как обычно. Облако пара появилось из сопел ракеты, произошло зажигание, пламя сформировалось и приподняло ракету над стартовой площадкой. Она пошла вверх, чуть заметно наклоняясь и выправляя своё положение отклонением сопел, и устремилась в небо, постепенно наклоняя траекторию. Сначала она оставляла след, потом он прекратился, и только яркая точка постепенно уменьшалась в небе, пока не исчезла.

Зрители из числа сотрудников и членов семей улетевших космонавтов начали расходиться. Кто-то плакал. Кто-то был весел. Доктор Линтц и профессор Кунмаа направились в лабораторию, которой он когда-то руководил. Там было устроено празднование. Везде на столах стояли цветы, все принарядились, и посреди зала был накрыт стол с тортом, фруктами и несколькими бутылками вина. Профессор поздоровался со своими бывшими подчинёнными и новыми сотрудниками, многих из которых он учил, и попросил налить себе полный бокал, который тут же осушил до дна.