Могильный червь (ЛП)

Трата времени, трата времени, трата времени... Неужели они не понимают, что зря тратят время? Тара чуть не рассмеялась при мысли о том, что они наблюдают за ней через зеркальное стекло. Она продолжала думать о том фильме с Шэрон Стоун, где она скрещивает и раздвигает ноги, ничего не имея под юбкой. Извините, ребята. На мне джинсы. Сегодня шоу не будет. Это заставило ее хихикнуть... но не внешне, только в ее голове, где иногда было много хихиканья, которое было лучше, чем другой звук: голос Бугимена скребся внутри ее черепа, как крысы в стенах старых домов.

Она уставилась на стакан.

Детектив сержант Уилкс сказал, что попросит кого-нибудь подвезти ее до дома. Вот что он сказал. Конечно, его истинной причиной было оставить ее в этой тесной маленькой комнате, наедине с ее мыслями, возможно, надеясь, что какие-то темные цветы вины начнут распускаться, и она закричит, признавшись во всем, крича во всю силу своих легких.

Но этого не произойдет.

У нее все было под контролем.

Полностью.

Комната не беспокоила ее, потому что она даже отдаленно не страдала клаустрофобией. Даже то, что ее похоронили в ящике – не думай так, чертова идиотка, не смей так думать, - не испугало ее. Пусть Бугимен возьмет ее и попытается похоронить в гребаном ящике, и она даже не закричит. Не то, чтобы она позволила бы ему зайти так далеко. Но она заманит его в ловушку. Использует все, что будет необходимо, чтобы втянуть его, заманить в ловушку, чтобы она могла показать ему, каково это – страдать, и, - о да, о да, - действительно, он узнает, когда окажется в ловушке ее паутины, и она поймает его там, где захочет. Тебе нравится моя жирная, сочная муха? Чувствуешь ли ты ужас и страх, когда я подкрадываюсь все ближе со своими многочисленными ногами и своими сосущими губами, сморщенными для твоего горла?

Тара поняла, что тяжело дышит.

Капелька пота скатилась по ее щеке.

Не вытирай ее, они увидят!

Успокойся, сохраняй спокойствие, как ты уже это сделала. Тем не менее, странные, искаженные и совершенно гротескные образы ее в виде паука, ползущего по своей паутине к пойманному в ловушку и визжащему Бугимену... это взволновало ее. Боже, ей стало жарко во всем теле. Ее соски были напряжены, прижимаясь к кружевному материалу лифчика. Там, где ее бедра соприкасались, было влажно, и у нее возникло безумное, самое непристойное желание расстегнуть молнию на брюках и просунуть в себя палец... нет, два пальца. Это именно то, чего она хотела, но она боролась с горячей животной похотью внутри и сосредоточилась на зеркале, потому что знала, что они наблюдают за ней.

Хорошенько присмотритесь, придурки.

Я знаю, что делаю.

Я доберусь до Лизы, а потом до того гребаного зверя, который ее похитил. Для него не будет ни суда, ни следствия, я отучу этого скользкого ползающего гребаного червя пачкать мою жизнь и класть свои грязные пальцы на мою сестру.

Тара сидела, скрестив ноги и распрямив их, пытаясь контролировать этот надоедливый тик в уголках губ, сжимая левую руку в кулак, потому что она сильно дрожала. Она так дрожала с тех пор, как она схватила прохладные, запекшиеся от крови волосы Маргарет и вытащила голову из сушилки. Она коснулась чего-то, что ей не нравилось, и поэтому не могла перестать дрожать.

Пусть все перевернется.

Каждую ночь игра.

И с каждой ночью все ближе.

Она чувствовала себя сильной, могущественной, непобедимой. Она чувствовала себя воином, взвинченным от жажды крови, берсеркером, вышибающим себе мозги жаждой смерти. Она была готова пролить кровь, искупаться в ее темных реках, и никто не должен был пытаться остановить ее. Слава будет принадлежать ей. Слава убийства. И ее левой руке лучше привыкнуть к этому, потому что голова Маргарет будет не единственной, которую она поднимет высоко.

О, этот запах, эта вонь.

Да, эта проклятая комната. Она действительно чувствовала ужасный запах страдания и вины, страха и тревоги. Они стекали со стен болезненным коричневым соком. Она чувствовала, как это сочится по ней, капает на нее, пытаясь проникнуть в ее поры. Уилкс думал, что сломает ее, но она была гибкой, эластичной, она не могла сломаться. Но запах... ну, да, это было тревожно, и это заставляло ее чувствовать себя грязной и липкой, как будто на ее коже была засохшая кровь, ее мембрана. Жаль, что у нее не было чистящих средств, она бы убрала за ними.

Они подумают, что ты сошла с ума.

Да, Тара знала, что должна сидеть там и быть спокойной, расслабленной, беззаботной... но ее разум продолжал блуждать в стольких темных направлениях, ползти по стольким извилистым темным улицам. Ей было трудно контролировать свои мысли. Было трудно сосредоточиться. Это зеркало. Они наблюдали за ней, эти гребаные уроды. Забавно. Окна. Зеркала. Отражения никогда не выглядели в них полностью реальными, вроде как мир Тары, который был немного кривым, как тот неопрятный мир, который Алиса подсмотрела в зазеркалье. Это было похоже на то. Все выглядело нормально... и все же это было не так, все было как-то не по центру, мрачно, призрачно, как будто между ней и реальностью был лист пожелтевшего целлофана.

Разве это не странно?

Ей нужно было перестать думать, как сумасшедшая, и сосредоточиться на том, что было здесь и сейчас. Она пожалела, что у нее нет бритвы. Она будет резать себе руки до крови, и это все прояснит. Так было всегда.

Ну же, Уилкс! Я не собираюсь торчать здесь весь гребаный день!

Достаточно скоро, достаточно скоро... Она все еще чувствовала тот ужасный запах в комнате, но это был ее собственный запах, который начинал беспокоить ее – это был пот из ее пор, ужасный запах смерти. Хорошо отделанные мрамором куски сырого мяса, свернутые жирные петли кишок, холодные окоченевшие конечности и головы... уставившиеся, остекленевшие головы, бородатые в засыхающей крови. Боже милостивый, какая вонь. Меня тошнит. Это было в ее волосах. На кончиках ее пальцев. Они почувствуют ее запах, когда войдут. Она знала, что это случится, потому что они были копами с носами копов, подергивающимися розовыми свиными носами с раздувающимися свиными ноздрями, которые могли чувствовать запах грязи, грязи, мусора и разложения. О, но если они учуют это на мне, я не позволю им дотронуться до меня своими грязными пальцами, я не позволю им, я закричу, я выцарапаю их гребаные глаза, им лучше не пытаться остановить меня, потому что я не позволю им, Я НЕ ПОЗВОЛЮ ИМ ВСТАТЬ МЕЖДУ МНОЙ И ЛИЗОЙ... Я НЕ МОГУ, НО... О, ЭТА ГРЕБАНАЯ ВОНЬ КЛАДБИЩЕНСКОЙ ГРЯЗИ И ГНИЕНИЯ ГРОБА... Я ЧУВСТВУЮ ЭТО... Я УБЬЮ ИХ, Я УСКОЛЬЗНУ, И ОНИ НЕ ДОБЕРУТСЯ ДО МЕНЯ, ОНИ НЕ ДОБЕРУТСЯ ДО МЕНЯ.

Дверь открылась, и вошел Уилкс.

- С вами все в порядке, мисс Кумбс?

Она вытерла холодный/горячий пот с лица.

- Лучше не бывает.

- У меня есть для вас машина.

- Самое время, - сказала она, отказываясь смотреть на него, когда он проходил мимо, потому что его лицо было похоже на бледный, влажный воск гробовщика.

59

Когда Уилкс закончил и Тара Кумбс ушла, он обнаружил, что Бад Стэплтон ждет его в маленьком кабинете, который в это время вечера был пуст. Он делал вид, что читает журнал, но крепкий старый коп нервничал, как будто его живот был набит котятами. Он едва мог усидеть на месте.

- Что думаешь? - сказал он, листая журнал.

- Я не уверен.

Уилкс сел на противоположную сторону стола и принялся изучать угасающие лучи вечернего солнца. Он наблюдал за Тарой, пока она была одна, и все, что она делала, это смотрела в зеркало и улыбалась. И было что-то ужасно неправильное в этой улыбке... И все же она казалась спокойной.

- По правде говоря, - сказал ему Уилкс. - Мне очень трудно понять эту женщину. Однако ее глаза беспокоят меня. Но это ничего не значит.

Бад Стэплтон кивнул.

- Я не вижу на данном этапе, где мы можем что-то сделать. Она сказала, что ее сестра вернется домой через несколько дней или около того, и тогда мы побеседуем с ней. И если она говорит, что не видела твою жену, значит, все это – колоссальный тупик, и у тебя теперь есть очень сердитая соседка.