Кого не жалко

От чистых так сразу драпать нельзя, мы и не рассчитывали на встречу… Чистые – они ведь как боги, что-то возвышенное и недостижимое. Нам всегда преподносили, что мы слишком чумазые и дремучие, чтобы показываться им на глаза. Может, я поэтому так озабоченно отмываюсь после любой работы?

Обожаааю воду… Какая она здесь… идеальная. Тёплая, как не знаю что. Как сердце? Говорят «тёплая, как сердце»? Как сердечко? Не удивлюсь, если близко так не говорят.

Вздыхаю. В месте чистого не смею трогать флаконы с косметикой. Обойдусь. Лучше бы, конечно, отмылась в бассейне. И супер. Всю жизнь мечтала явиться на глаза чистым голой как курица.

Наверняка, никто не говорит «голая как курица», но я что-то ни одной одетой курицы не видела. А я была сразу как курица магазинная – синюшная и в пупырышек от озноба.

На гладкой, сияющей чистотой стене настоящее зеркало в рост. Внимательно разглядываю себя на предмет чумазости и дремучести. На отмытом теле две чёрные, изощрёно перекрученные полоски ткани. В жизни у меня таких красивых вещей не было…

Он тоже смотрит на моё отражение. Проснулся и умылся. Одно название. Дважды провёл ладонями по лицу, сфыркнув излишки влаги с кончиков усов. С меня на гладкий цельный камень набежала лужа. Он, поднимаясь из чаши, протягивает мне пухлый свёрток ворсистой белой ткани. Это то, что называется полотенцем? Специальное приспособление, чтобы вытирать голое тело после приёма ванны?

Чего удивляться? Конечно, мне такие вещи известны только понаслышке. Я ведь чаще всего моюсь в полной одежде в открытых диких водоёмах. Какой придурок станет вытирать такой ворсистой мягкой тканью мокрую одежду?

Вот и моя накидка. Я потянулась к ней, оценивая, что осталось. Ткань расползлась у меня в руках. Что ж. Ты честно сослужила мне службу, подруга…

– Кхм… вы проснулись? Как у вас дела? Мы приготовили завтрак, присоединяйтесь…

Я перевела взгляд на дверную щель, продолжая прижимать белое мягкое полотенце к груди. Мы действительно должны выйти. Чего хотят эти чистые?

Он не выпускает меня в купальнике. Какие манеры… святые угодники… Приходится надеть принесённое сверхмужественным. Одежда какая-то… непривычно забавная. Кофта с длинными рукавами и штанишки из одинаковой ткани сидят плотно по фигуре, но этот костюмчик, он жёлтый, и на нём изображены мелкие розовые звёздочки, голубые полумесяцы и красные ракеты в клубах белого дыма. Отродясь у меня такой забавной одежды не было. Я даже не предполагала, что имею право надеть что-то такое. Всё равно что ядовитая гюрза вырядится плюшевым зайкой.

Смотрю на него, пожимаю плечами. Он пожимает плечами в ответ, сам не чувствует нужды переодеваться… зараза, где-то майку умудрился посеять.

Я неуверенно выступаю из ванной комнаты первой. На нас смотрит его ген-донор. Конечно, они с нас глаз не спустят. Пахнет едой. Ориентируюсь на нюх. Ген-донор идёт сбоку, ровно между мной и им, который всегда идёт следом.

– Кхм, – снова прочистил горло ген-донор, бросив взгляд на мой костюмчик.

Что не так? Но не могла же я по дремучести перепутать верх с низом?

– С размером не угадали, к сожалению…

Невразумительно повожу плечами. Подумаешь. Влезла же.

Тут же исподтишка посещает коварная мысль. Не соответствую принятым женским параметрам. Выгоняю её из сознания. Мои параметры подобраны искусственно и отвечают запланированной функции. Вон он даже для приманки не годится и хоть бы гран переживал по этому поводу…

В большой просторной кухне со сверкающими машинками и хромовыми шкафчиками ждут мои ген-доноры. Сверхмужественный и красивый, как девушка. Все глаза на нас. Про костюмчик они слышали, сразу стали соотносить свои впечатления. Правда, ничего не сказали из воспитанности.

Мне совершенно некомфортно. Значит, я компенсирую свою неловкость язвительностью. Меня не учили вести себя в воспитанном обществе. Мне не требовалось уметь поддержать разговор и производить приятное впечатление. Максимум вербального общения на деле – выкрикнуть дразнилку, чтобы подстегнуть ярость противника. Это мне всегда удавалось. Говорили, я так высовываю язык, что меня любому придушить хочется, а язык вообще змеиный, только что яд не капает…

Прохожу за вытянутый каплей стол. Тут же с детской непосредственностью спрашиваю:

– Вы даже доверите нам приборы?

Вилки, ложечки и ножи, все сверкающие, как ювелирные изделия, лежат на белых тканевых салфетках с белой вышивкой.

– Разумеется, – подтверждает сверхмужественный, не поведя бровью. Матёрый. – Мы начали общаться, даже не выяснив, знакомы ли друг другу по именам. Нам, к сожалению, о вас известны только клички. Вы знаете, как нас зовут?

– Этого не требовалось для выполнения задачи, – звонко ответствовала я. Язвительность выпрашивала сожрать что-нибудь со стола для эффекта. Я не смела в месте чистого. Отчего-то вспоминались трескучие удары по пальцам.

– Я – Тибр, – низким голосом дохнул сверхмужественный.

– Трур, – поднял голову его ген-донор.

– Илан, – ласково мурлыкнул красивый, как девушка.

Я кивнула, сигнализируя, что оказалась способна запомнить сразу целых три слова.

– А как же вы нас узнаёте, если не знаете по именам? – удивился Трур.

– Чутьё, – буркнула я то самое, чем отделывались от меня долгие годы. Чутьё и всё. Больше тебе ничего знать не надо. Учись чутью. А как же ему учиться, если ничего непонятно? Ннуу, это только говорится – учись, на самом деле научиться нельзя. Оно просто есть. Или его нет.

Трур не казался удовлетворённым ответом.

– А как вас зовут? – спросил низким мужественным голосом Тибр.

– Вам же известны клички… – я сделала вид, что рассматриваю своё отражение в сверкающей ложке.

– Это несколько неудобно… – смешался Илан.

– Ну как они там нас обозвали? – заинтриговано засверкала глазами я. На голодный желудок и после ранения всегда очень натурально выходит.

Илан смешался ещё больше.

Стерва в модной пижамке была прелесть. Ничего общего с бледной куклой, прикованной к электрическому стулу. За время, проведённое на воле, она оправилась. Вчерашний инцидент с растворителем на ней не сказался, к завтраку она вышла самостоятельно, на лёгких ногах, вполне живо. Ферзь следовал за ней тенью. Тибр затруднялся определить, знал ли он, что так будет, когда стоял с каменным видом и медленно утихающим в зрачках адреналином над скомкавшейся от боли Стервой.

Кроме домашней одежды воины ничего не купили. Каждый имел близкий опыт общения с женщинами, и каждый знал, что подобная инициатива не будет поприветствована. Оказалось, что даже с пижамой для Стервы не угадали. Сидела она чрезмерно тесно. Стерва была как на ладошке, как обтянутая ярким фантиком статуэточка. Трур затруднялся оттянуть взгляд от груди девчонки, Илан пялился под стол на ножки. Манжетики брючин доходили до середин лодыжек. И опять-таки странно было осознавать, что девочку собрали из частей самих Тибра и Илана. И не только их. Девочка, в отличие от парня, была четверной, дополненной Кибрутом и Иладэном, ушедшими в странствия несколько веков назад. Какие у неё были волосы – просто сногсшибательная копна. И это они ещё не высохли…

Трур изнывал от вида. Илан стыдился своих эмоций. Тибр как обычно был самым хладнокровным.

– Ему дали кличку Ферзь, – начал с безобидного Илан.

Она повела головой к левому плечику, одновременно им дёрнув. Трур вперился взглядом в место, где от движения колыхнулась грудь.

– Банально, – оценила она. – Чёрный ферзь. Ферзь любит свой цвет. Ну а у меня какая кличка?

Как можно было не ответить ей? А врать Илан никогда не умел.

– Стерва…

Она замерла. Тибру показалось, что она оскорбилась. Через мгновение девушка ткнула сидящего справа от себя Ферзя локтем под дых, неожиданно сорвавшись на каменно невозмутимого парня:

– Чё ты ржёшь?! Неправда! – сообщила она Илану. – Моя кличка – Ехидна! Не знаю, кто вам ляпнул про стерву! Если брать, как меня надзиратели обзывали, то ещё удивительно, что стервой обошлось!