Эмигрань такая

Клубок событий закрутился. Он спутал планы намечающегося успеха, как моего, так и моего мужа. Пиарша ушла, оставив мне разочарование в английской компетентности, а парень с сосисками – подтверждение, что человеческая мотивация не зависит от национальности и территориальной принадлежности. Ведь до этого я наивно предполагала, что англичане будут куда порядочнее в делах в связи с доступностью образования и свободой передвижения по миру без ограничения.

ВЫИГРЫШ

Был солнечный летний день. Трасса олимпийских велосипедистов проходила через наш рынок. Глазеющие фанаты «крутящихся педалей» ожидали, как их любимец с бакенбардами (они были спрятаны под каской), Брэдли Вигинс, прокатится через наш рынок, и жевали «наши» сэндвичи. Продавцы и покупатели были довольны. На газоне играл духовой оркестр, бегала ребятня, пахло шашлыком и по-олимпийски светило английское солнце.

Пустынный Дубай отходил на задний план. Страх возвращаться в него становился все больше.

В связи с намечающимся успехом рынка я огласила приговор своим клиентам-пациентам, что не вернусь работать в Дубай даже на пляжный сезон.

Внутри шли негласные разговоры со своим Я, где Я утверждало: «Если ты по-прежнему будешь мотаться в Дубай, то не закрепишься здесь. Чтобы построить новое, необходимо бросить старое». Что я и сделала. Прежнее было брошено, а новое еще не случилось.

Отложив компьютер в сторону, Алекс с бледным видом сказал:

– Они выиграли в лотерею, – его глаза говорили не со мной, он смотрел вниз, а руки зависли на коленях, – и рынка больше нет. Теперь церковь будет строить на рыночном месте общественный центр.

Строительство духовного центра вот-вот должно было начаться, а нового места под рынок так и не было, как и не было денег, чтобы опять все начинать заново.

Спустя два месяца после закрытия рынка Алекс получил новое предложение: открыть другой рынок. И мы рискнули, все по той же схеме: реклама, деньги, продавцы, налоги, лицензии. Место было забронировано, но не под нас. Господин, который сделал нам предложение, оказался больным на голову и уже давно по этой причине оставил пост управляющего директора Торгового сообщества района Х, о чем главы и их подглавы в районном департаменте и не подозревали. Не подозревали они и тогда, когда выдавали нам лицензию, собирали платежи; также они не подозревали, что новые управляющие (их оказалось несколько) возражали против рынка и требовали приостановления его строительства. Статьи в газетах, уговоры и переговоры не спасли нас. Вот что происходит, когда церковь играет в лотерею, а управляющие и не подозревают об эпидемии нахлынувших в мир болезней памяти.

Осень подходила к концу и наступала зима.

РАБОТА

Начинать третий раз заново, даже если Бог и любит троицу, у нас не было ни финансовых возможностей, ни моральных сил. Самоуверенность после череды этих событий драматично пошатнулась, а новых успехов, чтобы ее поднять, не предвиделось. Работа на рынке закончилась, и деньги тоже. Алекс с глубочайшим расстройством принял решение искать работу, чтобы было на что оплачивать жилье. Ежедневно представляемые на рассмотрение резюме с просьбой о принятии на работу заканчивались отказами.

Оставшись без финансовой поддержки, Алекс попросился обратно к маме. Она приняла нас неохотно и еще больше ужесточила требования: есть мы должны отдельно, сгоревшие спички в унитаз не бросать, дверь на кухне закрывать на ключ и мириться с громкими постукиваниями ножа и вилки по пустой тарелке. Эти обязательные правила были нами приняты.

Жизнь завертелась вокруг круглого обеденного стола. Мы ужинали и обедали отдельно, как это и требовалось. Но свекровь Лиза не упускала случая прошелестеть тапочками во время нашего ужина и воскликнуть:

– Как замечательно пахнет! Какой вкусный у вас шашлык!

Мы замирали с вилкой в широко открытом рту и с проглоченным чувством вины доедали ужин. Ее миссия – манипулировать нами при всякой возможности – была выполнена, а наша только готовилась к исполнению.

ОТРЫВ

Безработные и безденежные дни проходили не то что медленно, они не заканчивались. Безысходность поднималась с луной. Надежда поднималась с солнцем и вместе с ним и закатывалась.

Я начала разговор. Алекс смотрел глазами, которые уже ничего не видели.

– Давай попробуем поработать психологически. После 500 отправленных резюме – никаких результатов. Тебе ничего не хочется делать после неудач. Мы должны докопаться до причины происходящего. Что-то внутри тебя тормозит. Тебя не замечают, а если и замечают, то не хотят.

– Я не хочу никакой психотерапии, не хочу пытаться достучаться до подсознания.

– Тебе ничего не надо делать, только слушай меня и выполняй мои команды. Все, как раньше. Я понимаю, что ты озабочен происходящим и прошлые положительные результаты, которые тебе дала психотерапия, ты не помнишь. Давай я помогу.

У меня получилось сломить его упертое желание сидеть и думать о своем невезении.

Мы закрылись в отведенной нам комнате. И понеслось: слезы, гнев, грусть, «я уже не верю», «не хочу», «хочу их наказать, своих родителей», «я не хочу, чтобы она думала, что мой успех – это ее заслуга» и «пусть они мне за все заплатят», «она должна мне заплатить за мое разрушенное детство», «пусть платит за меня, я не буду работать».

Выдохнув не последние, но существенные куски боли, Алекс смотрел на меня свободными глазами.

Я вытерла свои мокрые ресницы. Глаза просили еще слез. Руки обняли его, а язык сказала: «Теперь у тебя все получится».

ПОЕХАЛО

Первое, второе и третье собеседование у Алекса были расписаны на несколько дней. Он смеялся от радости. На него обратили внимание. Погладил белые рубашки (три) и нервно ждал, когда их можно будет опять надеть.

А свекровь Лиза ждала нашего финансового чуда. Ее гараж был заставлен нераспакованной мебелью, которая окончательно была вывезена со склада в связи с невозможностью дальнейшей оплаты. Лиза сердилась, что ей стало особенно тесно передвигаться в гараже. Хотя зачем ей надо было там передвигаться? Ну вот, как и всегда: когда было пусто, то он (гараж) и не нужен был, а как только мы его оккупировали – так он сразу и понадобился.

Желание не делиться своими игрушками у большинства детей переходит с возрастом во взрослую привычку. Свекровь Лиза от жадных детей не отличалась ничем. Хотя иногда и из нее пробивался лучик теплоты, а у меня появлялась надежды на ее душевное и эмоциональное исцеление.

УТРО

Выдохнув последний ночной углекислый газ из своих легких, я стояла на кухне. Завтрак был, по недавней привычке, обычным: мюсли с жирными орехами, обезжиренное молоко и черный чай. Мюсли под рукой не оказалось. Я присела на корточки и стала их искать. Зашла свекровь Лиза и молча пристроилась за моей скрюченной задницей. Я искала, а она стояла и наблюдала. Ее гневное молчание (сзади) вывело меня из моего послушного безмолвия.

– Что тебе (в Англии все на «ты») надо? – вопрос прозвучал грубо, но в точку. На английском, безусловно, это прозвучало мягче.

– Я жду, когда ты освободишься, – ее губы нервно задергались.

– Почему ты не можешь сказать, что тебе надо? Что это за молчание вечное такое? Ты уже две минуты молча стоишь позади меня. Что ты все втихаря за спиной делаешь? То машинку стиральную отключишь, когда я стираю, то туалет проверишь, то отопление выключишь. Ты же мать, а он твой сын. Почему ты относишься к нему, как к чужому? – надавила я на материнские чувства. И надавила зря. Ее руки гневно бросили тарелку на стол, а нервные губы в истерике прокричали:

– Я так больше не могу! Мне не нужен это стресс, – кричала она, махая руками. Затем, хлопнув входной дверью, ушла успокаиваться.

Алекс, хрипло кашляя, вышел из ванной. Он попробовал с ней заговорить, но пара фраз и жалобные возгласы жертвы: «Не кричите на меня!» – не дали ему возможности высказаться.