Страница 6 из 20
– Татарин, – шептал я.
– Живой, – тихо отзывался друг.
И через минуту осторожное:
– Курт?
– Тут, – следовал мой ответ.
Улыбнувшись воспоминаниям о дружбе на войне, я бегом, вперёд Гафура, поднялся на четвёртый этаж казармы и буквально ворвался в расположение роты. Яркий электрический свет заставил зажмуриться. Господи, сколько же я обычной лампочки не видел. Нет, на войне, в палатке тоже была, но тусклая и освещала лишь центр, а потому незаметная. Здесь же, в обычной солдатской казарме, было настолько светло, будто я попал на бал во дворце. Только совсем не с корабля.
Деревянные двери громко хлопнули за спиной, и через мгновение стало понятно, нашего возвращения не ждали.
Первое, что удивило, отсутствие дневального на положенном ему месте. Не вышел к нам и дежурный по роте. И, вообще, складывалось ощущение, что казарма пустовала.
– Дневальный! – не выдержал первым Татарин.
– Дежурный по роте, на выход! – задорно поддержал я Гафура.
– Дальше чё?! – послышался из глубины расположения незнакомый насмешливый голос. – Ответственного по роте покличьте ещё, а лучше сразу дежурного по полку!
Настенные часы напротив входа показывали всего десять минут восьмого, и мы с товарищем, удивившись ещё больше, переглянулись.
– Это восьмая рота? – настороженно спросил я.
– Не, химики мы, – объявил уже другой голос. – Восьмая на первом этаже.
Не понимая, зачем, когда и кому потребовалось перемещать одно подразделение с этажа на этаж, мы с Татарином покинули расположение и тут же услышали хохот. Обернувшись к дверям, взглянули на табличку над ними: «третий батальон, восьмая рота оперативного назначения». Сразу всё стало ясно. Молодые шутить изволят, пока деды воюют. Осмелели, духи потные. Не умирали по ночам в упоре лёжа да не сушили крокодилов, как мы, пока не началась война, и наши дедушки, уехав в Чечню, не оставили нас в покое. Ладно, сие поправимо.
Первым рванул на себя дверь разъярённый Татарин:
– Дневальный! Ко мне! Бегом!
– Чё? – послышалось из глубины расположения уже неуверенное.
– Это кто там такой смелый? – поддержал засомневавшегося кто-то более невозмутимый, и я первым шагнул к койкам.
Гафур пошёл следом, а навстречу нам вышли семь солдат. Чистых, выбритых, в наглаженной форме, начищенных до блеска сапогах. При беглом осмотре лиц противников, стало ясно, их лидер не только по количеству лычек, но и по призванию, – младший сержант. С вытянутым бледным лицом, аж страшно, и слегка оттопыренными ушами. Ремень чуть ниже живота, ближе к ширинке. Ворот кителя расстёгнут, головного убора нет. Только я никак не мог вспомнить этого старослужащего. Не было такого шустрого в нашей роте. Откель взялся? Не иначе, от собственной наглости.
– Чё хотите? Кто такие?
– Мы?! – изумился Гафур. – Это ты кто такой?! Дежурный по роте где?!
– Я дежурный.
– Ефрейтор Шаймухаметов и рядовой Андреев, прибыли из района выполнения служебно-боевых задач, – ответил Татарин спокойнее.
– Ух, ты, из Чечни… – протянул один из солдат.
– Рот закрой, – приказал ему младший сержант.
– Что у вас за бардак? Дневального почему нет? Ответственный по роте кто? – засыпал Гафур младшего сержанта вопросами, неотступно глядя тому в глаза.
– Прапорщик Арутюнян, – сообщил всё тот же боец, восхищённо глядя на нас.
– Я сказал, заткнись, – озлобленно повторил его командир и, внимательно рассматривая Татарина, спросил. – Тебе что за дело, кто у нас где? Я ещё не видел документов, что ты свой. Ефрейтор, а знаков различия нет…
– Из Чечни, тебе говорят, – рассердился уже и я. – Какие тебе документы? Они все у сопровождающего нашего. И лычки с кокардами там не носят…
– Да не интересно нам, откуда вы, – вмешался в беседу плотно сбитый солдатик с конопатым треугольным лицом. – Прошлые дембеля тоже приехали, нажрались, обрыгали тут всё. Свиньи…
– Ты оборзел, базарить так, душара? – Гафур замахнулся на бойца и тот испуганно пролепетал.
– Тронь только, ручка есть, лист бумаги найду, что и куда писать, знаю.
От этих слов мы с Татарином опешили и застыли в недоумении, не в силах выдать ни звука. Я глупо уставился на солдат, они – на меня и моего друга.
Наша смена. Умеют стучать, да ещё и гордятся этим. Впрочем, было видно, остальные, как и их командир, приготовились к драке, и к ним из глубины расположения подоспела подмога. Ещё человек десять. Хороша перспективка. Всю службу мечтал, на дембель с фингалом приехать. Придётся соврать домашним, что в рукопашной схватке с боевиками участвовал. Поди, не так стыдно будет, если честно сказать, свои избили, да к тому же молодые.
Но всё напряжение вмиг улетучилось, когда из-за спины я услышал знакомый, едва ли не родной мне голос.
– Евдокимов!
– Я! – немедленно отозвался младший сержант.
– Головка от заря! Строй личный состав на ужин!
– Есть, товарищ прапорщик!
– Есть у тебя на заду шерсть…
Русские ругательства с армянским акцентом. Такое разве забудешь?
Я улыбнулся и развернулся к старшине.
– Здравия желаю, товарищ прапорщик, – первым поприветствовал Гафур старшего по званию.
– Ай, каво я вижу, – обрадовался Аратунян и обнялся сначала со мной, сжав мне руку до боли в казанках, а затем с Гафуром. – Курт, Татарин, хорошие мои. С возвращением, сынки. Живые, живые. Ай, вы маладцы, ай, как я радый, что вы живые.
Молодые солдаты застыли от увиденного, но прапорщик немедленно привёл их в чувство:
– Евдокимов! Роту строй на ужин, петух абаный! Время!
Ставя ударение на первый слог в слове, обозначавшим исключительно домашнюю птицу, старшина нашей роты обращался подобным образом ко всем, на кого сердился, однако из-за смешного коверкания слов, угрозы его не были страшны и ничего, кроме шуток, не вызывали. Потому, услышав два последних слова, мы с Гафуром довольно заулыбались.
– Старшина, пятнадцать минут дай, в человеческий вид себя привести, а то дежурный по части в столовку грозился не пустить, а жрать охота, – попросил я прапорщика, глядя, как солдаты, похватав котелки с ложками, суетливо строятся на взлётке, чуть не сталкиваясь друг с другом.
Даже такой простоте не обучены. Места своего в строю и то не знают. Докатились.
– Правда, старшина, с Моздока ничего во рту не было, – поддержал мою просьбу Гафур, но Арутюнян запротивился.
– Ай, пошёл он, дежурный по части, петух абаный, – уверенно произнёс прапорщик, продолжая нас разглядывать и всё больше оставаясь довольным от увиденного. – Кушать надо, сынки, надо, но не в столовке. Ай, зачем вам столовка? Сечка, перловка? Ты что, дорогой? Ты же дэмбель, ты воин, а не эти вот. Ты хорошо должен кушать. Ай, завтра ко мне, шашлык из барашка будем кушать, а щас ужин человеческий сварганим по-бырому. Евдокимов!
– Я!
По глазам старшины было видно, он опять хотел сказать младшему сержанту про магнитофон известной марки, но сдержался.
– Самого шаристого бойца в магазин…
– Теперь? – неуверенный уточнил дежурный по роте.
– Нет, через неделю! – прикрикнул Арутюнян. – Ай, сейчас, конечно…
– Так ужин, товарищ прапорщик. Как же он потом один, без роты? Его же не накормят…
– Ай, как, как? Языком! Вот как! Я скажу, накормят!
С трудом сдерживая смех от излюбленного старшиной «языком», также с ударением на первую букву, я кое-как произнёс:
– Старшина, пусть похавают сходят, а мы успеем, раз даёшь добро на приём пищи не по уставу…
– Ай, какой устав, Курт? Ты дэмбель. Нет для тебя больше устав, – сдался Арутюнян и скомандовал младшему сержанту. – Евдокимов, петух абаный! Что ты встал?! Люди кушать хотят! Веди роту на ужин! Ай, бегом давай!
– Равняйсь! Смирно! Направо! Шагом марш! – раздались привычные и в тоже время давно забытые строевые команды, которыми на войне пользовались крайне редко, да и то при штабных проверках.
Несколько десятков человек покинули расположение, оставив нас троих, и я подумал о дежурном по роте. А ничего себе так командир. Бравый, хоть и дерзкий. Видно, не лупили ещё по-взрослому.