Жестокая справедливость

– Нет, спасибо, я наелась.

Вежливая какая!

– Почему тебе некуда ехать? – спросил он. – Ты не здешняя? Тогда общежитие должны выделить.

– Я жила в общежитии, – сказала Даша. – Но из универа меня выперли, а соответственно, из общаги тоже.

– Выперли? За что?

– У одного из тех, кому вы пальцы ломали, папа декан. Сами они меня больше не трогали, а папа отыгрался.

Лагутину ужасно хотелось выругаться. А еще – закурить. И хватить в придачу стакан забористой паленой водяры. Вместо этого он сходил за мороженым для Даши.

– Где ты обитаешь? – спросил он, пока она жадно грызла пломбир. – И почему домой не возвращаешься?

– Меня отчим убьет, – прозаически сообщила Даша. – Он и так не хотел платить за обучение. Согласился, лишь бы от меня избавиться. А теперь получится, что и денежки погорели, и я опять мешаю маму ремнем стегать.

Лагутин все же выругался. В рамках относительного приличия. Слово входило в словари, хотя предназначалось не для нежных девичьих ушей. Наверное, когда плохой человек совершает хорошие поступки, то хорошим людям от них один только вред. Лагутин считал себя очень плохим человеком. У него не было иллюзий на сей счет.

У Даши на сей счет имелось свое собственное мнение.

– Не надо ругаться, – сказала она. – Вам не идет. Вы хороший.

– Ошибаешься, – буркнул Лагутин.

– Как же я могу ошибаться, когда вы меня все время из беды выручаете? Вы как ангел-хранитель.

– Какой, к черту, ангел! Тебя же из-за меня из университета выперли. И с работы.

– Если бы эти подонки сделали тогда, что собирались сделать, то я все равно в университете не осталась бы, – сказала Даша. – Сбежала бы от позора. А работа… За нее все равно гроши платят. Быть зайцем непросто.

Последняя сентенция заставила Лагутина фыркнуть.

– Зайчихой в особенности, – обронил он.

– Нет, это был заяц, – возразила она. – У него усы, разве вы не заметили?

Она была совсем ребенок. Лагутин никак не мог заставить себя встать и уйти.

– Сколько тебе лет? – спросил он.

Ему показалось, что дверца доверия, соединяющая их души, начала закрываться. Только небольшая щель осталась.

– Я совершеннолетняя, – ответила Даша из своей раковины. – А что?

Лагутин не мог ответить на этот вопрос прямо. Он решал, можно ли пустить девушку к себе. Если бы ей не было восемнадцати, то ему можно было бы пришить дело о растлении или еще какую-нибудь пакость. Но ведь он собирался уезжать, а квартира все равно пустовать будет.

– Ты где живешь? – спросил он, глядя в сторону офиса.

Наташа стояла на крыльце, беседуя то ли с сотрудницей, то ли с посетительницей. На ней был белый летний сарафан и белые босоножки, охватывающие ремешками щиколотки. Она выглядела элегантно и эффектно.

– Когда как, – настороженно ответила Даша. – Вчера, например, в общагу к подруге пробралась. А что?

Опять это «а что»!

Наташа закончила общение и теперь говорила по телефону.

– Продиктуй свой номер, – быстро сказал Лагутин. – Я позвоню, и мы решим, что и как.

– У меня нет мобильника, – призналась Даша. – Пришлось продать. У меня не было…

– Держи. – Он протянул ей две пятисотенные купюры и насильно вложил в вялые холодные пальцы. – Вечером поговорим. У меня срочное дело. С шести до восьми крутись тут, я обязательно приеду.

– Но…

– Лучше до девяти, – перебил ее Лагутин. – Не знаю, как все повернется. Короче, никуда не девайся, Даша Зайцева.

– Я Шутова!

– Это сути не меняет.

Наташа Маркова уже садилась в машину. Лагутин, не слушая Дашиного бормотания, устремился к своему «Хюндаю».

Глава седьмая

У Карины Мартиросян кожа была идеально чистая и белая, с кремовым оттенком. Глядя на нее, Леонид часто представлял себе пирожное с заварным кремом.

– Как ты умудряешься не загорать? – спросил он, водя пальцем по выпуклому животу Карины. – Уже, считай, лето. Припекает.

– Тебе нравятся загорелые женщины? – спросила она, скосив глаз, похожий на чернослив.

– Мне нравишься ты, – сказал Леонид.

Они лежали на его так называемом брачном ложе. В другой раз он ни за что не пошел бы на такой риск, но сегодня был уверен, что Наташа не вернется домой раньше. Сегодня у нее дела поважнее.

– Что скажешь жене, если застанет? – спросила Карина.

Она читала его мысли. Не все, но некоторые.

– У нее самой сегодня свидание, – сказал Леонид.

Карина села, прикрыв лобок ладонью.

– Ты говоришь об этом так спокойно, – сказала она.

– Не спокойно, Карина. Радостно.

– Не понимаю. Ты извращенец? Я знала одного, он свою жену другим подкладывал. Как бы по древнему обычаю гостеприимства. А сам из шкафа подглядывал.

– Но я не в шкафу, как видишь!

Леонид засмеялся.

– И с кем встречается твоя жена? – продолжала допытываться Карина.

– С одним типом, которого я нанял, – пояснил он. – А другой человек снимет про них кино для взрослых.

– Так это ловушка?

– Ну конечно. Я ведь не просто так обещал развестись. Леня Марков слов на ветер не бросает. Когда у меня будет видео, развод пройдет без сучка и задоринки.

Закончив это признание, Леонид сел рядом с Кариной и накрыл ее рот своим ртом. Их языки зашевелились, пробуя упругость друг друга. Слюна смешалась, приобретая неповторимый вкус любовного эликсира.

Обычно их поцелуи были затяжными, но сегодня Карина проявила неуступчивость. Отстранив Леонида, она спросила:

– Ты позволишь им прийти сюда?

– Почему это тебя волнует? – спросил он нетерпеливо.

– Мне интересно.

Леонид прижался к ней, водя ладонями по теплому белому телу.

– Я снял двухуровневую квартиру, – пояснил он. – Пришлось немного потратиться. Посуточно не сдается. Я заплатил за месяц.

– Всегда мечтала о двухуровневой квартире, – задумчиво произнесла Карина. – Вот бы посмотреть.

– Всегда пожалуйста. – Леонид выдвинул ящик тумбочки. – Запасной комплект ключей сделал, видишь? С синей биркой от верхнего этажа, с желтой – от нижнего, чтобы не перепутать. Так что милости прошу. Но не сегодня. – Он засмеялся. – Не будем портить голубкам идиллию.

– Они сейчас там?

– После четырех подкатят. Меня в это время в городе не будет. Я отъеду на денек. Чтобы Наташка как следует расслабилась, хе-хе.

– А где это? – спросила Карина, рассеянно отвечая на ласки.

– Высотка на объездной, знаешь? Адрес не помню, к ключам бумажка прицеплена. А тебе что? Предлагаешь к ним присоединиться?

Такое нелепое предположение вызвало у Леонида очередной приступ смеха. Карина даже не улыбнулась.

– Иди мойся, отвезешь меня домой.

– Так рано? – Он проверил, как обстоят дела с его инструментом наслаждений. – Можно не спешить.

– Мне не по себе у тебя, – сказала Карина. – Вот разведешься, тогда другое дело.

– Считай, что я уже человек свободный.

– Не получается. Здесь все о твоей жене напоминает. Вещи, запах. Напрягает. Иди в душ.

Леонид взялся за ее грудь обеими руками. Карина так его ущипнула, что он зашипел от боли.

Когда он без энтузиазма поплелся в ванную комнату, она сноровисто вытерлась покрывалом, оделась и бросила в сумку ключи из тумбочки.

– А ты? – удивился вернувшийся Леонид. – Не хочешь ополоснуться?

– Некогда, – произнесла Карина. – Саркис звонил, мама приезжает. Нужно срочно на стол накрывать.

– Чебуреки? Я полжизни отдал бы за твои чебуреки. Пальчики оближешь!

– Оближешь. Но не сегодня. Собирайся, Леон, собирайся.

– Леон – это на ваш лад? – спросил Леонид. – Мне нравится.

– Или мы выходим через пять минут, или я поеду на такси, – заявила Карина, капризно дуя губы. – Но тогда я обижусь.

Он бросился одеваться и собирать вещи. Они вышли не через пять, а через семь минут, но Карина уточнять не стала. Для нее было главное, что он не хватился ключей.

Когда они ехали в сторону дома, где обосновались Мартиросяны, Карина поинтересовалась: