Король и император

Даже место встречи потребовало многократных обсуждений. Но в результате мероприятие состоялось у моря такой синевы, что и не снилось языческим королям Севера: на берегу Адриатики, омывающей Италию и Грецию, там, где один из могущественнейших римских императоров Диоклетиан когда-то построил дворец для отдыха в Салоне, которую проникшие в те края славяне переименовали в Сплит.

Через несколько дней, заполненных изнурительными церемониями, оба монарха потеряли терпение и прогнали всех своих советников, переводчиков и секретарей. Теперь они сидели на балконе, любуясь морем. Здесь же стоял кувшин с терпким тягучим вином. Все серьезные вопросы были решены, в данный момент целая армия переписчиков золотыми и пурпурными чернилами готовила нужное количество копий обширного договора. Единственное препятствие могло возникнуть лишь со стороны глав церквей, которые уединились, чтобы поговорить о своем. Каждому его светский коллега и спонсор дал строжайшие указания избегать осложнений. Ведь у Римской кафедры, растолковал император Бруно своему ставленнику папе Иоанну, могут быть неприятности посерьезнее, чем разногласия насчет истинной природы принятого на Никейском соборе Символа веры.

Итак, императоры сидели себе, прислушиваясь, не возвращаются ли церковники, и обсуждали проблемы своих империй. Возможно, оба впервые так свободно и непринужденно говорили на эти темы. Беседа шла на латыни, которая ни для одного из них не была родным языком, зато позволяла общаться без посредников.

– Итак, у нас много общего, – задумчиво протянул греческий базилевс.

Выбранное им тронное имя, Василий I, свидетельствовало о полном отсутствии воображения, что при его биографии было неудивительно.

– Hoc ille, – согласился Бруно, император римлян, как он себя называл, хотя на самом деле его подданными были и франки, и итальянцы, а больше всего германцев. – Так оно и есть. Мы люди новые. Конечно, у меня много знатных предков. Но я не из рода Шарлеманя.

– Ну, я тоже не из династии Льва, – подхватил базилевс. – Поправь меня, если ошибаюсь, но, по-моему, из рода Карла Великого уже никого не осталось.

Бруно кивнул:

– По мужской линии никого. Некоторых, например Карла Лысого, убили свои же вассалы за неудачливость в войнах. Об остальных мне пришлось позаботиться самому.

– И сколько их было? – поинтересовался Василий.

– С десяток. Мне было тем проще, что они не отличались друг от друга даже по именам. Луи Заика, Луи Германский. У каждого по три сына, но имена все те же: сплошь Карлы, Луи да Карломаны. Ну и еще кое-кто. Однако не совсем верно, что из рода Шарлеманя никого не осталось. У него есть праправнучки. Когда-нибудь, уладив остальные дела, я женюсь на одной из них.

– И твое положение упрочится.

Выражение на закаменевшем лице Бруно стало еще более суровым. Он встал со стула и потянулся за оружием, с которым никогда не расставался, невзирая на дипломатические протоколы, – копье с наконечником в форме листа, в котором сиял заново инкрустированный золотой крест. Бруно расправил могучие, как у медведя, плечи, стукнул в гладкий мраморный пол ясеневым древком копья, украшенного золотыми и серебряными накладками.

– Нет! Мое положение уже не может быть прочнее. Потому что именно я владелец Святого Копья, которым германский центурион Лонгин пронзил сердце нашего распятого Спасителя. Кто держит это копье, тот и есть наследник Шарлеманя, по праву большему, чем право крови. Я обрел это копье в битве с язычниками и вернул его христианскому миру.

Бруно почтительно поцеловал оружие и с нежностью вернул его на место. Телохранители, насторожившиеся на своих постах, расслабились и переглянулись, едва заметно ухмыляясь.

Базилевс задумчиво кивнул. Он узнал две вещи: во-первых, этот странный выходец с франкских окраин верит в собственные басни, а во-вторых, все, что о нем рассказывали, оказалось правдой. Такому человеку не нужны телохранители, он и сам боец хоть куда. Как это похоже на франков: выбрать в короли самого сильного в поединках, не стратега, а просто воина. Впрочем, этот может оказаться и стратегом.

– А ты? – в свою очередь поинтересовался Бруно. – Ты… э-э… лишил трона своего предшественника – Михаила Пьяницу, как его прозвали. Я знаю, у него не осталось детей, чтобы начать смуту.

– Ни одного, – отрывисто подтвердил Василий, и его бледное, с черной бородой лицо залила краска.

Лев считается вторым сыном Василия, но на самом деле он был прижит от Михаила Пьяницы – об этом сообщили Бруно его шпионы. Василий убил своего повелителя за то, что тот наставил ему рога. Но грекам в любом случае необходим император, который способен блюсти трезвость, ведя войска на битвы. Греки подвергаются нападениям славян и болгар, а с востока по рекам подбираются викинги. Не прошло и двадцати лет, как флот викингов угрожал Константинополю, который норманны называют Миклагардом. Почему Василий оставил Льва в живых – неизвестно.

– Итак, мы – новые монархи. И никто из старых не бросит нам вызов. Но у нас много врагов. У нас и у всего христианского мира. Скажи-ка мне, – попросил Бруно, и его лицо напряглось, – в ком ты видишь самую страшную угрозу нам, Христу, церкви? Я имею в виду твое личное мнение, а не мнение твоих воевод и советников.

– Для меня это простой вопрос, – сказал Василий, – хотя ответ может показаться тебе неожиданным. Ты знаешь, что твои враги, варвары с Севера, которых вы зовете викингами, поколение назад привели свои корабли к самой Византии?

Бруно кивнул.

– Когда я услышал об этом, то очень удивился. Не думал, что они способны пройти через Внутреннее море. Но твой секретарь сказал, что случилось другое – они каким-то образом провели свои ладьи по рекам Востока. Ты считаешь, величайшая опасность исходит от них? Я так и думал…

Поднятая рука остановила его речь.

– Нет. Я не считаю, что эти люди, при всей их кровожадности, являются главной опасностью. Знаешь, ведь мы купили их с потрохами. Простой люд думает, что неприятеля остановила Дева Мария, но я-то помню переговоры. Пришлось отдать немножко нашего золота. Мы разрешили викингам бесплатно посещать наши городские бани! Тут уж они не устояли. Мне они кажутся жестокими и жадными детьми. Это несерьезно. Нет, подлинная опасность исходит не от этих бесхитростных язычников, деревенских олухов. Она исходит от приверженцев Мухаммеда. – Василий потянулся за вином.

– Я пока не встречал ни одного, – признался Бруно.

– Они появились из ниоткуда. Двести пятьдесят лет назад эти поклонники ложного пророка вышли из пустыни. Разрушили Персидскую империю. Отобрали у нас все африканские провинции и Иерусалим. – Базилевс наклонился поближе. – Захватили южный берег Внутреннего моря. С тех пор на этом море не прекращается война. И пока мы ее проигрываем. Знаешь почему?

Бруно покачал головой.

– На галерах все время нужна вода. Гребцы пьют ее больше, чем рыбы. Тот, кто владеет береговыми колодцами, владеет и морем. А значит, и островами. Язычники заняли Кипр, остров Венеры. Потом Крит. Покорив Испанию, дотянулись до Балеарских островов. Сейчас их флот снова тревожит Сицилию. Если захватят и ее, что тогда будет с Римом? Видишь, мой друг, они угрожают и тебе. Давно ли их армия стояла у ворот вашего священного города?

Распахнувшиеся двери, шум голосов и топот ног дали понять императорам, что беседа папы и патриарха закончилась и пора снова соблюдать церемониал переговоров. Бруно терялся в поисках ответа. «Василий – человек Востока, – думал он, – как и папа Николай, которого мы убили. Он не понимает, что предназначение находится на Западе. Он не знает, что народ Пути – уже не те жадные недоросли, которых подкупали во времена его отца. Они страшнее даже арабских последователей лжепророка, потому что пророк северян живет с ними, этот одноглазый, которого мне следовало убить, когда мой меч был у его горла.

Но спорить, наверно, не стоит. Базилевсу нужны мои береговые базы, а мне – его флот. Не для войны с арабами, а лишь для того, чтобы перевезти моих копейщиков через Английский канал. И пускай он даже обстряпает сперва свои делишки. Ведь у него есть то, чего нет у людей Пути…»