Страница 5 из 14
Однако полковник не слушал, не понимал или понимал, но не принимал дядины слова всерьез. Каждый раз он предлагал все больше денег.
– Люди слышат только то, что хотят услышать, – простонал дядя после их прошлого разговора.
Сейчас военный высунулся из окошка и хмуро посмотрел на дядю:
– Куда-то собрались?
– Да, – не сбавляя шага, ответил дядя.
Джип медленно покатился за нами. Такое невежливое поведение было совсем не присуще дяде.
– Может, вас подвезти?
– Вы чрезвычайно добры. Благодарю за предложение. Племянник проводит меня на станцию. К счастью, тут недалеко.
Мы шли рядом с джипом, глядя исключительно вперед.
– Так вы обдумали мое предложение? – спросил военный.
– Ваше предложение очень щедрое, – ответил дядя. – Настолько щедрое, что я не могу его принять.
– Предоставьте это моим заботам.
У Ба шагал настолько быстро, что я едва за ним поспевал. Я был вынужден даже бежать, чтобы не отставать.
И вдруг дядя остановился как вкопанный. Водителю джипа пришлось резко затормозить.
– Я смиренно прошу меня простить, если во время наших прошлых бесед невольно создал у вас ложное впечатление, – начал дядя. – В мои намерения совсем не входит держать вас в неведении относительно моих планов. Более того, после прошлого вашего визита я даже был склонен воспользоваться вашим предложением. – У Ба замолчал, и военный пристально посмотрел на него. – Но поскольку упомянутые наделы принадлежат моей покойной жене, я решил посоветоваться с ней и прибегнул к помощи Тхан Вина. По моей просьбе и благодаря его уникальным способностям он связался с ней. Вернее, с ее духом, если вам угодно. Тхан Вин спросил, разрешает ли она продать упомянутые поля. Как ни печально, но моя жена не дала разрешения. Более того, ее оскорбило само это предложение. В таких делах я не могу идти против ее воли. Уверен, вы меня поймете. Решение этого вопроса находится не в моих руках.
Я взглянул в глаза полковнику (или что-то в этом роде) и быстро отвернулся. Дядя говорит, что сердца некоторых людей полны уксуса.
– У Ба, я удивлен, что вы верите в духов, – сказал военный.
Даже я уловил в его голосе упрек.
– А разве мы все в них не верим? – возразил дядя. – Каждый по-своему.
Военный сердито усмехнулся:
– Остановитесь и подумайте, сколько всего вы могли бы на эти деньги купить для своего племянника. – Мы не остановились, и тогда военный сказал: – Боюсь, вы делаете большую ошибку. Никто не предложит вам лучшей цены.
– Знаю, знаю. – Дядя нагнулся к окошку джипа, словно хотел что-то сказать по секрету этому полковнику. – Я пытался объяснить это моей жене. – Он глубоко вдохнул. – К моему величайшему сожалению, эти доводы ее не убедили. А сейчас, с вашего разрешения, мы пойдем на станцию.
Дядя прибавил шагу. Я поспешил за ним.
Джип еще несколько ярдов катился рядом с нами. Мне стало жарко от гнева, струившегося из глаз полковника. Потом мотор взревел, и джип уехал.
Едва машина скрылась из виду, мы пошли медленнее.
– Какой терпеливый человек, – тихо произнес У Ба, словно говоря с самим собой.
– В этот раз он совсем не выглядел терпеливым, – возразил я.
– Знаешь, Бо Бо, не так давно он не стал бы предлагать мне деньги за землю.
– А что бы он тебе предложил?
– Ничего. Он бы просто ее забрал.
Поезд уже ждал на станции. Торговцы предлагали чай и кофе в пластиковых стаканчиках. Ребята из моей школы несли на голове корзины с бананами, яблоками и выпечкой. Бродячие собаки рылись в отбросах. В окна вагонов передавали чемоданы, коробки и младенцев. Мы поднялись в вагон, и я стал искать для У Ба сидячее место. Дядя уезжал во время праздника Тадингют[4], и потому все вагоны были переполнены. Пассажиры сидели в проходах, между сиденьями и в открытых дверях. Нас заметил сын соседки и уступил У Ба свое место. Дядя с благодарностью согласился. Я молча встал рядом.
Поезд сильно дернулся и покатился по рельсам. Одни торговцы спешно спрыгивали, другие, наоборот, заскакивали в вагоны.
У Ба молча стиснул мою руку. Это был наш знак. Но сегодня мне было трудно расставаться с дядей. Когда наконец я стал высвобождать руку, то почувствовал, как не хочется дяде меня отпускать.
Когда нам удалось расцепить руки, Кало остался позади. Я стал пробираться к двери, переступая через корзины с цветной капустой, картошкой, морковкой и курами. Прежде чем спрыгнуть, я обернулся. Голова У Ба была повернута вбок. Он смотрел в окно.
Я подождал.
Он не повернулся.
Я еще подождал.
Дядя не поворачивался.
Я спустился на нижнюю ступеньку и спрыгнул. Некоторое время я еще бежал за поездом, не выпуская его из виду. Когда поезд скрылся за поворотом, я повернулся и двинулся обратно в Кало. Мне нравилось идти между рельсами, перепрыгивая со шпалы на шпалу.
«Взрослые – это сплошная загадка», – думал я.
Глава 5
Когда У Ба уезжает, все вокруг меняется.
Наш дом вдруг становится больше.
Ночи делаются холоднее и темнее.
Дождь стучит громче.
Тишина становится тише.
Пустота – еще пустее.
Хотя я с нетерпением жду приезда отца, с каждым часом, прошедшим после расставания с дядей, тишина становится тише, а пустота – пустее.
Звучит странно, но это так.
Однажды я спросил У Ба, возникает ли и у него такое же чувство, когда меня нет.
Подумав минуту, он объявил:
– Нет. Ты никогда не уходишь больше чем на несколько часов. – Видя, что я разочарован таким ответом, дядя поспешил добавить: – Я, конечно же, скучаю по тебе, и, если бы ты куда-нибудь уехал, я бы чувствовал себя так же, как ты.
Возможно, мне просто не нравится оставаться одному.
Из соседних домов и дворов доносятся детские голоса. Мальчишки играют в чинлон[5]. От их смеха мне не становится легче.
Я включил старый кассетный магнитофон У Ба. По правде говоря, играет это устройство скверно: скорость нарушена, динамик свистит и хрипит. Кассет у нас всего три, и все с фортепианной музыкой. Но это лучше голосов снаружи или тишины в доме.
Я вычистил очаг, подмел на кухне и в комнатах, снял статую Будды с алтаря и тщательно вытер мокрой тряпкой. Потом стал наводить порядок на полках, вытирая пыль. Там мне попалась книга, взятая у Ко Айе Мина. Я сел на кушетку и стал читать. Прочитав несколько страниц, я закрыл книгу. Мысли мои блуждали далеко от сюжета. У Ба говорит: «Если ты слишком рассеян и не можешь следовать за сюжетом, то не имеешь права читать дальше».
Первый день всегда бывает самым тяжелым.
И шрам ощущается сильнее обычного.
Я походил из угла в угол и начал считать.
Один-два-три-четыре-пять…
После сотни я стал успокаиваться, а дойдя до пятисот, почувствовал себя лучше.
Я оглядел нашу гостиную с книжными полками от пола до потолка. Книг у нас больше, чем в книжном магазине, который несколько месяцев назад открылся на главной улице. Они стоят не только на полках, а стопками громоздятся на полу, возле дивана и изножья кровати.
Многие книги находились в ужасном состоянии, и У Ба взялся их реставрировать. Когда я был поменьше, то целыми вечерами лежал на кушетке и смотрел, как дядя работает, пока не засыпал. На реставрацию одной книжки у него обычно уходило от двух до трех месяцев. Иногда больше; бывало, что и меньше. Все зависело от толщины книги и ее состояния. Но дядя уже давно не реставрировал книги. Зрение у него ослабело, а руки начали трястись. Он как-то пожаловался, что реставрация книг утомляет его сильнее, чем раньше.
Я знаю, насколько это его беспокоит. По его мнению, мы богатейшие люди в Кало, если не во всем штате Шан. Мы окружены мудростью и знаниями, красотой и плодами воображения. Кто бы еще мог похвастаться таким богатством?
А почему бы не сделать дяде приятный сюрприз и не заняться его работой, пока он в отъезде? Я снял с полки картонную коробку с принадлежностями для реставрации. В одной баночке лежали крошечные кусочки белой бумаги. Другая была наполнена сероватым клеем. Там же лежал пинцет и несколько тонкопишущих шариковых ручек с черной пастой. Я перенес все это на стол, наугад потянулся за старой книгой и открыл ее. Это был роман Альбера Камю «Посторонний». Название мне понравилось. Книга была довольно тонкой. Черви, моль, термиты и влажность оставили следы на ее пожелтевшей бумаге. Особенно досталось нескольким первым страницам, где редко попадались неповрежденные фразы.
4
Второй по значению праздник после бирманского Нового года.
5
Чинлон – древняя бирманская игра в мяч, сплетенный из тростника.