Славное имя

Ники вдруг захотелось поцеловать Аликс, но он не успел этого сделать, потому что она вдруг с болью в сердце сказала:

– Мне очень жаль, что Алексей никогда не станет царем.

– Он был бы блестящим правителем России, в отличие от меня. Помню, как-то я принимал какого-то чиновника в присутствии Алексея. Чиновник сидя протянул руку сыну, чтобы поздороваться, но Алексей убрал свою руку за спину и только когда чиновник встал Алексей пожал ему руку.

– А помнишь, один многодетный чиновник пожаловался на низкое жалованье? Ты ему его повысил, а стоявший рядом Алексей увеличил его жалованье еще и от себя лично.

– Да помню. У нашего сына добрая душа.

– Ты такой же он весь в тебя.

– Алексей однажды сказал, что когда он станет царем, то сделает все, чтобы не стало ни бедных, ни несчастных.

Они недолго помолчали.

– Как и где мы теперь будем жить? – тихо спросила Аликс.

– Будем жить, как все живут. Уедем куда-нибудь в Крым или Костромскую губернию, – с легким сомнением ответил Ники, и несколько секунд помедлив, вежливо спросил – Однако, мне хотелось услышать твое мнение по этому поводу?

– Я со всем согласна с тобой, Ники.

Лицо Романова помолодело, морщинистый лоб расправился.

– Я передала твою просьбу казакам, чтобы они сняли с погон твои вензеля, но они наотрез отказались это сделать. И даже пригрозили, что погибнут за нашу жизнь. Я уговорила их не делать этого ради нашего спокойствия.

– Им все равно придется снять погоны с плеч, потому что на них стоят мои вензеля.

Романов виновато развел руки в стороны.

– Пойдем к детям. Они заждались нас, – улыбнулась Аликс слабой улыбкой.

Оказавшись в детской, Романов заулыбался во все бородатое лицо и его добрые лучистые глаза заиграли. При появлении отца лица детей просветлели. Они с горячей любовью поглядели на своего родителя и прочитали в его синих глазах безграничную отцовскую любовь и заботливость. Теперь родитель был рядом, и это стало самым важным для них.

Романов распрямился и почувствовал, как непомерная тяжесть свалилась с его сердца. Спасением от тоски и печали для него была семья, с нею он забывал все свои невзгоды и беды. В эти минуты он жил ничего, не замечая и ни о чем не задумываясь. Только семье он мог выразить свои чувства и ощущения. Постепенно горячая волна счастья наполнила его грудь, и смертельная усталость прошла. Он почувствовал себя от всего свободным и даже почувствовал себя немного молодым. Но это все давалось ему огромным трудом.

– Я счастлив вас видеть, дети мои, – лицо Ники прояснилось, на глазах сверкнули слезы.

– И мы очень рады, папа, – искренно ответила Мария.

– Как вы себя чувствуете? – отец посмотрел на них добрым любящим взглядом.

– Все хорошо папа, не беспокойся ни о чем.

Романов вдруг содрогнулся, прикрыв глаза ладонью. Веки Марии дрогнули.

– Что с тобой? – испуганно воскликнула дочь.

– Ничего, – ободряюще улыбнулся в бороду отец и, отведя руку от лица, виноватым голосом сказал: – Милые, родные простите меня. Я очень виноват перед вами.

В глазах бывшего царя помутилось, он с трудом видел перед собой семью, чувствуя себя виноватым, он отвел свои глаза в сторону.

– Не надо об этом папа. Все живы и, слава Богу! – с сияющими глазами сказала Мария.

Ники стало грустно. Его тяготило чувство вины. Ему вдруг нестерпимо захотелось взять папиросу, размять ее в руках, почувствовать знакомый запах табака и побыть одному. Романов, перецеловав и перекрестив детей, быстрыми шагами перешел в свой рабочий кабинет. Надо сказать, что Романов отошел от детей освобожденным от неимоверной тяжести в груди. Уединившись в комнате, Ники закурил и, с наслаждением вдыхая табачный дым, стал размышлять над тем, что случилось с ним. Затем он зажег лампады и, уставившись на темноликие иконы, начал молиться за семью, за народ и за страну. Никола Угодник, строго сдвинув брови, глядел милостиво. Романов загляделся на трепещущий огонек лампад. Почему, почему именно на его голову свалилось столько несчастья? Ходынское поле, кровавое воскресенье, две революции. Почему?

Романов провел по лицу рукой, как будто затем, чтобы стереть прошлое, а потом вдруг, схватившись руками за голову, горестно воскликнул:

– Если нужна сакральная жертва, то пусть ею буду я!

Позавтракав, Романов, Долгоруков и дочь Мария вышли в сад прогуляться по Крестовой аллее. День был великолепным. Ветер путался в ветвях деревьев. В кустах и деревьях щебетали снегири, нарушая тишину Александровского сада. Звенел легкий предвесенний морозец. По всему парку скакали веселые солнечные блики. По вершинам деревьев носилась игривая белка. Рядом с узниками на кустах расселась красная стайка снегирей. День с каждой минутой становился все ярче и ярче. Снег переливчато заискрился, троица невольно зажмурилась от ослепительного света. Узники с наслаждением вдохнули легкий морозный воздух.

– Скучно. Давайте очистим дорожки от снега? – вдохнув несколько раз свежий весенний воздух, предложил Ники.

– Давайте? – весело поддержала Мария и написала на обочине дорожки отломленной сухой веткой: “Господи спаси и сохрани Россию”!

Охрана принесла лопаты, ломы и они дружно взялись за работу. Звонкий непринужденный смех красивой великой княжны разносился далеко вокруг. Это прозвучало так заразительно, что все искренно рассмеялись. После этого втянутые щеки девушки вспыхнули румянцем. В уголках ее плотно сомкнутых губ задрожала, готовая мгновенно озарить ее миловидное лицо улыбка. У девушки в глазах заметались веселые искорки смеха, ее лицо сделалось трогательным и великолепным. На нее было приятно посмотреть. Мария холодными, как лед руками прикрыла пылающее лицо, и Матвей Васильев невольно залюбовался ею. Чистый воздух и мороз сделали ее привлекательной.

Скоро к решетке Александровского сада прилипли люди. Возник беспрерывный шум. Воздух задрожал от крика людей. Кто-то закричал, а кто-то заругался. Среди толпы зашныряли подозрительные субъекты, подбивая людей на безобразия. Вскоре возгласы стали жестче, крики свирепей. Кое-кто даже попытался преодолеть ограду. Но расчищавшие от снега дорожки не видели возмутителей спокойствия и не слышали несущихся из-за ограды недружелюбных выкриков.

– В Сибирь их надо отправить!

– Пускай на каторге поработают.

– По ним давным-давно острог плачет

На громкий шум явился дежурный офицер.

– Я прошу вас покинуть сад, – обратился он к бывшему царю.

– Нам не мешают эти добрые люди, – простодушно ответил Романов.

– Я настаиваю, Николай Александрович, исполнить, что я требую!

Романов почувствовал, как у него вздрогнуло и потяжелело в душе.

– Хорошо, – с неудовольствием согласился Ники, и троица, склонив головы, медленными шагами покинула любимый парк.

Романов вернулся к семье с затаенной тревогой и отчаянием в душе, но встреча с семьей понемногу рассеяла его плохое настроение. Радость встречи растопила в душе чувство обиды и страшной горечи. В скором времени к нему вернулись прежняя ясность ума и самообладание. Постепенно его грудь наполнилась радостным счастьем, а сердце наполнилось долгожданной легкостью. Семья утешила его душевные волнения. Разве может что-нибудь сравниться с тихим семейным счастьем? После встречи с семьей все его тревоги рассеялись. Он все тверже убеждался, что решение его было необходимым на тот момент. Романов предвидел новые изменения и был готов к ним. И все же Ники долгое время не мог прийти в себя. Он вернулся из Могилева во многом другим.

Вечером в присутствии жены Ники безудержно разрыдался. Это были слезы отчаяния, бессилия и одиночества.

Жена подошла к мужу справа и обеими руками обняла его за плечи.

– Ники, не стоит плакать. Ты для меня важнее как муж, как отец моих детей, чем император. Прошу тебя успокойся. Не плачь, не надрывай себя. Все уладится с помощью Бога, – преданно заглянув в глаза мужа, воскликнула Аликс.

Романов словно очнувшись, встряхнул головой и с благодарностью посмотрел на жену.