Малиновый звон

Вся эта готика располагала к депрессии. А выгравированная в половину стены фигура с неровными краями напоминала дикие декорации к жутким фильмам Клайва Баркера.

Наконец, в зале произошло какое-то движение. Горбуны встали со скамей и повернули свои морды к кафедре. В глубине сцены, прямо под противоестественной фигурой-декорацией, открылась маленькая дверца и в зал вошли четыре интересных персонажа.

Один походил на какого-то задроченного американского президента. Я вот только никак не мог вспомнить ту купюру, на которой видел эту рожу. Короче, он был в дорогом чёрном костюме с широкой стойкой ворота и при галстуке. В манжетах рубашки блестели, наверняка, бриллиантовые запонки. Его глаза ничего не выражали. В общем, официальное лицо да и только.

Второй был в красном плаще с лицом классического трагика. На голове торчал серебристый, под Ньютона деланный, парик. Его выпученные глаза отсвечивали нездоровым блеском. Хитрые такие глаза. Вдобавок к этому, он всё время что-то пережёвывал и был не совсем удачно выбрит.

Третий из этой компании имел статус обыкновенного компьютерного монстра с рогами, клыками, бородавками и грубой кожей. Он был одет в какую-то военную сбрую, а на поясе бряцал здоровенный тесак. Почему-то я сразу понял, что это существо может сразу уебать по башке, не испытывая при этом каких-либо угрызений совести или там сострадания какого.

А вот четвёртый персонаж заставил меня вздрогнуть и покрыться известными всем мурашками. Это был Лев Толстой. Да это был чёртов граф Лев Толстой! Я это понял сразу и наверняка. Эта борода и мятая крестьянская одежда. Лапти, блядь! Ну, точно, это оно – «зеркало там… революции». И смотрел этот граф прямо на меня. В упор, замечу вам, смотрел! Ну, вот! Вы мне, читатели, не верили, а зря! Теперь-то поверили?

Все эти граждане чинно взошли на кафедру и уселись на высокие кресла с замысловатой резьбой.

Харя в чёрном костюме правильным голосом произнесла:

– Развяжите обвиняемых!

Ну ни хуя бы себе! Каких обвиняемых? Нас что ли?

Действительно, нас резво освободили от жёстких пут и подвели ближе к кафедре, после чего усадили на холодную и влажную скамью. По бокам пристроились чернокожие накачанные молодцы. Я понял, что сейчас нас, возможно, будут равнять с говном. Это не походило на советский гуманный суд – это напоминало что-то из времён благопристного Томаса Торквемады.

Гражданин в чёрном костюме снова заговорил:

– Заседание инквизиторской четвёрки объявляю открытым. На повестке один вопрос – что делать с сидящими перед нами негодяями?

Шофер Грохотов вскочил со скамьи и хотел что-то сказать, но его грубо вернули на место и показали острый средневековый предмет летального свойства. Журналист Якин весь напрягся и не сводил глаз с рогатого монстра. Один только Зуаб с детским любопытством взирал на происходящее и чесал свою шею. Я, честно говоря, волновался неимоверно. Какое, блядь, заседание? На хуя всё это?

А с кафедры неслось страшное:

– Беспяткин, такого-то года рождения. Откровенная сталинистская сволочь. Пьёт много и разно, но не считает себя алкоголиком. Моральный облик не соответствует библейским нормам. Более того, он не имеет вообще никакого морального облика. Беспяткин напрочь отвергает существование Святой Троицы и бредит построением социализма. Эта замшелая личность своим поведением смущает законопослушных сограждан и портит вид родного города. В общей картине мироздания он не представляет ничего серьёзного. Он не подарил миру «Солдата Чонкина» и «Архипелаг ГУЛаг». Он даже не знает, кто такие Никита Михалков и Джорж Сорос. Обвиняемый злонамеренно вращается в добропорядочном обществе депутатов городского собрания, чиновников городской администрации, представителей СМИ, православных алкоголиков, бомжей, проституток. Вдобавок ко всему, он люто ненавидит всеми уважаемого графа Льва Толстого и с маниакальным постоянством разбивает его портреты. Это краткая характеристика представленного здесь злодея.

Пока обладатель бриллиантовых запонок произносил этот тост, все, включая Грохотова, Якина и Зуаба, внимательно пялились на меня. Но я не краснел и даже не смущался. Мне было просто обидно, что я не знаю, кто такой Никита Михалков и почему депутаты и чиновники включены в список добропорядочных лиц.

А господин в чёрном костюме продолжал:

– Якин Федор, вот такого-то года рождения. Скандальный журналист и такой же запойный пьяница. Изменяет жене и Родине. Двуличен и ложно оппозиционен во всём. В начале карьеры он написал художественную жалобу на своего редактора (прекрасную женщину!) и с тех пор её не принимают на работу, даже в сфере дешёвого интим-досуга. В периоды финансового кризиса занимается стравливанием губернаторов и олигархов, на чём скотским образом наживается. Талантлив. Но использует свои способности во вред обществу и препятствует созидательной деятельности государственных мужей. Активен. Не брезгует никакой информацией для опорочивания достойных граждан. Не любит физической работы. Осторожно признаёт Бога и не верит в сатану. И это с его-то познаниями в теологии. Идиот!

Все вздрогнули, когда оратор выкрикнул последнее слово. Я сразу понял, кто читает наши характеристики, да и остальные тоже. Якин побледнел. Он почувствовал, что пиздец не за горами и даже не за холмами.

Грохотов почесал затылок и вздохнул, словно святой Валентин. А воздух содрогался под давлением его личного дела.

– Грохотов Владимир. Водитель первого класса. Личный шофер мэра города Н-ска. Подвержен блуду, наравне со своим начальником. Пьёт большими дозами грешные напитки и склонен к мордобою. Атеист в седьмом поколении. Спекулирует запасными автозапчастями, а на полученные средства покупает спиртное. Он не так опасен для общества, как предыдущие негодяи. Но, тем не менее, потенциально не нужен. Короче, может пойти «паровозом».

Сатана, перевел дух и продолжил:

– Гражданин Заира Зуаб Тхото. Сын вождя племени Транды, случайно попавший в Россию с дружественной делегацией по приглашению Н-ской городской администрации. Крепко попал под дурное влияние вышеперечисленных лиц и совместно с ними пропивает часть денег своего племени, собранных для необходимой взятки на предмет закупки списанной сельхозтехники. Всесторонне открыт порокам. Дерзок и опасен.

Все смотрели теперь на негра, который продолжал скалиться в открытой дикой улыбке, с трудом понимая речь оратора. Нам, как стопроцентным подонкам, было приятно, что даже негр понял цену душевной свободы и цвет кожи не имеет значения в выборе настоящих ценностей. Браво, Зуаб!

– Выслушаем обвиняемых, – сказал Сатана, зыркнув зелёными глазами на меня.

Я встал и спокойно начал:

– Ваша речь, уважаемый Сатана, отличается чёткостью и информативностью, но изначально и в корне неверна. Это исключительный пиздёж с вашей стороны. Нельзя вот так просто взять и…

Я тут же почувствовал резкую боль в ключице. В глазах моих предательски потемнело, как будто пидорасы из горэлектросетей опять вырубили свет в нашем районе.

Я упал на колени, но сознание не потерял, услышав при этом:

– Беспяткин лишается слова до вынесения приговора.

Якин отказался от слова. Грохотов сказал, что согласен со мной, но хотел бы добавить, что ебал он все эти их обвинения в рот. Он тоже был сражен ударом средневековой дубинки промеж лопаток.

Зуабу слова вообще не дали. Зато пригласили свидетеля. И этой сволочью оказался снабженец Тухленко. А впрочем, кто ещё тут мог быть свидетелем?

Свидетель поливал нас отменным поносом клеветы и правды. Лев Толстой злорадно щерился и уже с открытым бесовским торжеством глядел на меня. Клиент в парике и плаще мутно смотрел перед собой и продолжал свои жевательные движения. Монстр громко щелкал костяшками корявых пальцев. Горбатые уроды шевелились вокруг нас, как змеи. А накачанные стражники были неподвижны и их лица не выражали ничего – ну, в смысле, ничего хорошего, разумеется.