Страница 8 из 9
– Сколько пленных находится в балке? – неожиданно спросил ротмистр.
Гонта ответил незамедлительно, будто ожидал вопроса:
– Сто десять комиссариков! Как есть – один к одному! Прикажете начинать? А то как бы не опоздать!
Ротмистр, не оборачиваясь, все так же глядя в окно, глухим, севшим голосом сказал:
– Не волнуйтесь, хорунжий… Мы уже опоздали… тогда в семнадцатом… Расстрел этого матросского дурачья уже ничего не изменит.
─ Ошибаетесь, Федор Иванович! – жестко возразил Гонта. – Их нужно истреблять, как саранчу! И чем меньше комиссарской рвани сейчас останется, тем легче нам будет вернуться назад с победой.
Ротмистр не успел ничего ответить, как дверь резко распахнулась. В нее ввалился разгоряченный, весь покрытый густым слоем пыли офицер:
– Господин ротмистр!
Федор Иванович обернулся и спросил:
– Разрешите узнать, с кем имею честь?
– Штабс-капитан Уваров! Я прибыл из Ставки командующего. Обоз на подходе к станице. Вы нас будете сопровождать! Я с грузом архива и частью депозитов ценных бумаг Екатеринодарского госбанка.
Федор Иванович едко хмыкнул:
– Кому теперь нужны эти ценные бумаги! Только время на хлам переводить!
Штабс-капитан, пожав плечами, картинно развел руками:
– Строжайший приказ командования, господин ротмистр!
Потом он, несколько помедлив, подошел к ротмистру ближе и шепотом сказал:
– Отошлите хорунжего. Мне необходимо вам сказать приватно несколько слов, как было обговорено с атаманом.
Ротмистр кивнул Гонте:
– Хорунжий, обождите несколько минут во дворе. – Дождавшись, когда тот выйдет, обернулся к штабс-капитану. – Слушаю вас, господин штабс-капитан.
– В тюках, которые я выдаю за ценные бумаги, внутри спрятано золото и драгоценности, на несколько миллионов. Вы теперь понимаете, что это просто необходимая мера предосторожности. Прознай казачки об этом и можно будет пускать себе пулю в лоб.
– Я ничего не понимаю! – озадаченно покачал головой ротмистр. – Если вы везете такой ценности груз, то почему нет соответствующего охранения?
– Я же вам сказал, – нетерпеливо пояснил Уваров. – Слишком многие знали про отправку – от чиновников банка, до простого охранника. Да и некоторые наши офицеры проявили нездоровый интерес к маршруту следования обоза. Только двое теперь знают настоящий путь обоза – начальник контрразведки Грибанов и ваш покорный слуга. По указанию генерала мы все переиграли в самый последний момент. А по намеченному ранее маршруту пустили другой обоз, точно такой же, но с другой начинкой. Теперь вы меня понимаете, что нам следует спасти? Это золото, – как сказал Антон Иванович, – залог продолжения нашей борьбы. Теперь судьба всего дела и в ваших руках, Федор Иванович.
– Понимаю, – задумчиво качнул головой ротмистр. – Слишком рискованно… слишком. – И путь до Екатеринодара не близкий. Гнать нужно обоз на рысях, чтобы хоть как-то оторваться.
Штабс-капитан покачал головой:
– Вот тут я хочу вас сразу предупредить. Обозных лошадей мы лишились на подходе к станице. Всех запалили… Мне пришлось на последнем десятке километров спешить казаков и впрячь верховых лошадей в повозки. Если вы не достанете тягловых лошадей, весь груз придется тащить хоть на себе! А это восемь повозок!
– И вы с этим ко мне явились?! – недоуменно вскинул брови ротмистр. – Нет у меня обозных лошадей! У меня некомплект верховых, почти два десятка казаков в пехоту перевел, а вы с таким сюрпризом! Где же их теперь взять? Посмотрите, что на улице делается?!
Федор Иванович задохнулся от выпаленной единым духом фразы. Штабс-капитан свел брови к переносице и раздраженно бросил:
– Я не знаю, как вы будете решать это дело! Я доставил груз в ваше расположение, как мне и было приказано! Реквизируйте лошадей у станичников, в конце концов!
– Да вы что! Какие станичники! Вся станица сейчас за десяток верст отсюда! К Кубани подбегает… – ротмистр ткнул рукой куда-то за спину штабс-капитана и затряс головой. – Я не хочу брать на себя ответственность за это дело! Мне что, прикажете на себе тащить повозки?! У меня всего с полдивизиона осталось! На охранение и то …
– Если надо, будем тащить на себе! – с упрямством обреченного на тяжкое дело человека с нажимом сказал Уваров. – Мне все равно, кто будет тащить – люди, кони, хоть собаки, но груз должен быть доставлен к завтрашнему полудню в Екатеринодар… Это наш долг, Федор Иванович…
Штабс-капитан пристально взглянул на ротмистра и добавил:
– Антон Иванович отозвался о вас, как о самой лучшей и надежной кандидатуре для этого дела…
Федор Иванович глубоко вздохнул, будто только что единым махом осушил до дна непомерную чашу вина. Уткнувшись взглядом в разложенную на столе карту, он некоторое время молчал. Чуть спустя, не поднимая головы, ротмистр глухо сказал:
– Люди… люди… Что ж, это можно. Людей у нас сейчас хоть отбавляй…
Он взглянул на Уварова:
– Доставить груз я постараюсь, вот только за скорость доставки я не могу ручаться. В остальном будем полагаться на промысел Божий. Это уж как ему будет угодно!
– Поясните, что вы хотите предпринять?
Федор Иванович усмехнулся:
– Да то, что вы только что сказали! Лошадей заменить людьми! Пленных у нас много… – Ротмистр помолчал. – На каждую повозку по полдесятка людей и с Богом! Сколько они выдюжат, не знаю, но отсюда мы уйдем, Евгений Васильевич. Главное – начать, а там видно будет…
Юнкер, проснувшись от какого-то шума, поначалу неподвижно лежал в повозке. Он смотрел на текущий мимо плетня непрерывный поток верховых казаков, станичников с семьями, сидящих на повозках с привязанным к задкам телег скотом. Он не понимал, откуда взялось такое количество народу. Юнкер повернул голову к хате. Около нее он увидел возбужденную толпу казаков из своего эскадрона. Чуть далее, перед крыльцом, нервно мотался хорунжий Гонт. Один Колобов, спокойный как всегда, сидя в тени амбара, правил шашку.
Эта толпа людей и всадников, хаты с плетнями и дорогой позади них казались ему какой-то чуждой этому месту картонной декорацией. Он слышал хаос звуков, ощущал запахи пыли, дегтя, сена, на котором лежал. Он видел бездонное синее небо, накрывшее собой суетящиеся, мельтешащие фигурки людей, но видел это все сразу, как будто только его тело находилось на повозке, а сам он парил над этой декорацией в спокойном, равнодушном эфире.
Юнкер еще никак не мог расстаться с ночными видениями. Ему казалось, что там была его настоящая жизнь, рядом с живым отцом. В них было еще что-то, чего он никак не хотел отпускать от себя; его мама, братья и седая, величавая женщина, – бабушка, около которой было всегда так покойно и уютно. Отец сидел за столом, пил красное вино из сверкающего алмазной гранью бокала и мама, смеясь, что-то говорила ему…
Во двор с гулким грохотом ворвались несколько тяжелогруженых подвод. Хрипящие кони, поводя налитыми кровью белками глаз, рвали поводья, вышибая передки телег копытами. Некоторые, с пеной на удилах в изнеможении валились на землю. Другие, дрожа взмыленным корпусом, пытаясь не упасть, едва держались на подламывающихся ногах. Подскочившие казаки споро распрягали лошадей, матерясь на тех, кто загнал таких скакунов. Ездовые, вяло отговариваясь, стаскивали с себя пропотевшие рубахи, обтирая ими покрытые густыми черными разводами лица.
Один из них, соскочив с телеги, направился к Гонте:
– Господин хорунжий, велите доложить штабс-капитану Уварову, что обоз прибыл.
Гонта, набычившись, исподлобья посмотрел ездового и раздраженно бросил:
– Как стоишь, дурак! Доложи по форме, когда обращаешься к офицеру!
Ездовой суетливо натянул рубаху, застегнул пуговицы и испуганно вытянулся в струнку:
– Разрешите обратиться, ваше благородие?
Но едва Гонта вознамерился было выслушать рапорт ездового, как дверь из хаты отворилась. На пороге показались ротмистр со штабс-капитаном. Ротмистр отыскал взглядом Гонту и окликнул его: