Потомки Магеллана

Он уже собирался вернуться в комнату, когда Лидия коснулась края бассейна, подняла взгляд и заметила его.

– Дима! – крикнула она. – Спускайся. Надо поговорить.

Сердце Быкова забилось быстрее. А вдруг Маркес надумал взять его в экспедицию и решил передать предложение через дочерей?

– Иду, – кивнул он и, стараясь сохранить неспешное достоинство, стал спускаться во двор.

Глава 5. Хамон

Ресторан назывался «Museo del Jamon». Быков, имевший довольно слабые познания в испанском языке, сумел перевести только первое слово и спросил:

– Музей чего?

– Ветчины, – ответила Лидия.

– «Музей ветчины», – уточнила Анна.

Они вошли в помещение, увешанное свиными окороками, источающими сногсшибательный аромат. Быков в изумлении оглянулся.

Получив предложение пообедать с девушками, он поначалу огорчился, потому что надеялся на деловое предложение, а не на бесцельное времяпровождение. Однако очарование сестер было слишком велико, чтобы противостоять ему, подобно монаху, преодолевающему бесовское искушение. Быков спросил только, не будет ли против сеньор Маркес, и услышал в ответ, что сеньору Маркесу не позволяется лезть в личную жизнь дочерей. Одним словом, он согласился выехать с виллы в город и не пожалел об этом.

«Музей ветчины» оказался потрясающим заведением.

– Такие есть по всей стране, – пояснила Анна, усаживаясь за стол. – В каждом городе и даже небольшом селении.

– Все, что ты видишь здесь, Дима, можно попробовать, – сообщила Лидия. – Не только сам хамон, но и множество блюд из него. Выбирай, что душе угодно.

– Даже не представляю, как это делать, – признался Быков, переводя взгляд с окорока на окорок.

– Все просто, – успокоила его Анна. – Существует всего два вида хамона: «иберико» и «серрано».

– Почему хамон, если мы в музее ветчины?

– У нас любую ветчину, даже вареную и в пластиковой оболочке, принято называть хамоном. Им испанцы начинают и заканчивают день.

– А чем отличаются «иберико» от «серрано»?

Пока Лидия делала обстоятельный заказ подошедшему официанту, Анна продолжала приобщать Быкова к кулинарной культуре Испании.

Он узнал, что объем производства хамона делится на две сильно неравные части. Около 90 процентов составляет «серрано» – продукт для ежедневного употребления. Его испанцы отправляют на экспорт, полагая, что иностранцам не дано разбираться в сортах хамона. Для себя же они приберегают куда более дорогой сорт, «иберико», который тщательно выбирают для украшения праздничного стола.

– Сам король начинает день с тарелки такого хамона, – похвасталась Лидия. – Среди видов «иберико» попадаются настоящие шедевры.

– Национальные сокровища, – подмигнула Анна, отпустившая официанта. – Например, «Pata negra».

– Пята негра? – перевел Быков.

– Нет. Просто «Черная нога». Xамон с таким названием делают из мяса свиней уникальной иберийской породы. Они отличаются от обычных хрюшек внешне и живут в поистине королевских условиях.

Тут сестры затарахтели одновременно, перебивая друг друга. Приходилось рисовать себе полную картину из обрывков фраз, долетающих то с одной стороны, то с другой.

Быков узнал, что в технологии приготовления «иберико» и «серрано» разницы почти не существует. Все дело в свиньях. И в составе их корма. Для производства хамона «иберико» используются исключительно свиньи черной иберийской породы, являющиеся потомками диких свиней, которые в древние времена обитали на Пиренейском полуострове.

По законам Испании в свиньях, выращиваемых для производства «черного» хамона, должно быть не менее трех четвертей благородной иберийской крови. Поэтому к их разведению подходят крайне серьезно. На ушах у них сережки со сведениями о родителях, а в пятачке – кольцо, чтобы не стирался, когда свиньи роют землю носами.

– Их пускают пастись под испанские дубы, – пояснила Анна. – Есть специальные рощи, высаженные для прокорма иберийских свинок. Их задние ноги ценятся особо. Дороже хамона не бывает. Он называется «иберико бейота».

– Мы его сегодня попробуем? – оживился Быков, все чаще глотавший голодную слюну.

– Разумеется, – успокоила его Лидия. – Именно его мы заказали.

– Ни в коем случае, – отрезала Анна.

Подали гороховый суп, сваренный на косточке окорока, потом своеобразные блинчики из ломтиков хамона, начинкой для которых служили куски тунца, грибы и даже инжир, смешанный с изюмом. Заедали все это сладчайшими помидорами, а запивали сухим хересом. Сначала девушки пытались развлекать Быкова рецептами засолки свиных ног и их высушивания в различных подвалах, но он не проявил большого интереса, и разговор постепенно свелся к предстоящему путешествию.

– Завтра мы уезжаем на верфь, – призналась Лидия. – Точная дата отплытия пока не названа, но это может произойти со дня на день.

– Ждем курсантов морского училища, – добавила Анна. – Из них будет состоять большая часть команды. Мы ведь пойдем под настоящими парусами. Понадобится много матросов, чтобы управляться со снастями.

Быков слушал ее вполуха.

– А я? – спросил он.

– Не знаем, – пожала плечами Лидия. – Отец пока что ничего не говорил.

– И не скажет, – мрачно заключил Быков.

– Скажет, – заверила его Анна. – Что-нибудь.

– Нет, – возразил он. – И знаете почему? У него не будет такой возможности. И необходимости. Я уезжаю. – Он раздраженно бросил на стол скомканную салфетку. – Давно пора. Не понимаю, зачем я вообще сюда приперся.

– У отца сложный характер, – сказала Лидия.

– У меня тоже, – заявил Быков. – Где официант? Пусть подают счет. Хватит с меня вашего черного хамона, или какой он там у вас? Надоело! Хорошего понемножку.

– Не горячись, – попросила Анна.

– А я буду горячиться!

– Отец занят, – сказала Лидия. – У него много дел перед отплытием.

– А я, значит, бью баклуши, так получается? Мне время девать некуда. Могу сколько угодно торчать в этом захолустье в ожидании того счастливого момента, когда сеньор Маркес соизволит уделить мне минуту или две. Только он не Магеллан и даже не Колумб. А я ему не малазийский невольник.

Девушки принялись наперебой утешать расходившегося Быкова. Была подана еще одна бутылка хереса, только на этот раз не сухого, а вполне крепкого, солоноватого. Быков выпил ее практически один, потому что подруги за ним попросту не поспевали. После этого ему приспичило попробовать не чего-нибудь, а именно портвейна.

Проснувшись утром и морщась, он долго лежал и вспоминал, как настаивал на том, что, находясь в Испании, нужно непременно пить портвейн. Напрасно девушки разубеждали его, говоря, что портвейн это, вне всякого сомнения, португальский напиток. Быкова, что называется, занесло. Не получив желаемого, он сделался заносчивым и обидчивым. Спровадил Лидию с Анной домой, сказав, что хочет погулять один, а потом доберется сам, но, вместо того чтобы гулять, проторчал часа два в каком-то баре, пялясь в телеэкран, подвешенный над стойкой. С кем-то общался и даже чокался, но с кем именно? О чем? Что и за чей счет пил? По прошествии ночи это превратилось в тайну, покрытую мраком, с редкими проблесками осознанных фрагментов.

Возвращаясь на виллу, Быков, слава богу, сумел внутренне собраться, протрезветь и прошествовать к себе наверх достаточно твердой и независимой походкой. Кажется, его окликнул Маркес, расположившийся во дворе, но он лишь чопорно кивнул ему на ходу и прошествовал мимо. Заметил ли хозяин его состояние? Несомненно, заметил. Господи, стыдно как! Уехать! Немедленно ехать! Прямо сейчас, ни с кем не объясняясь, ни перед кем не оправдываясь!

Быков слез с кровати, принял холодный душ и начал собираться. Это не заняло много времени, поскольку весь багаж умещался в один чемодан. Прощаться с хозяевами? Или удалиться молча, по-английски. Потом можно будет позвонить или, еще лучше, написать несколько слов благодарности. Но где телефон?

Спохватившись, Быков похлопал себя по карманам, перерыл содержимое чемодана и занялся обыском гостевой комнаты. Куда же запропастился мобильник? Может, остался в «Музее хамона»? Или в баре?