Люблю…

Перемолчать,

выпивая беду до дна:

"Слышишь, пиши

иногда, как ты там, и с кем…"

От боли некуда деться,

жизнь еле теплится в сердце,

пишу "Люблю" и тут же жму на "Delete",

но невозможно навсегда удалить

тебя из памяти тоже –

твой запах въелся под кожу,

и поцелуй твой на губах горчит,

а сердцу больно, и оно кричит…

Какая, к чёрту, разлука?

Мы рождены друг для друга!

Жизнь разделилась ровно пополам –

харам!

Ничего от тебя не ждать – ни тебя самого, ни чуда

Ничего от тебя не ждать –

ни тебя самого, ни чуда.

На двоих застилать кровать –

очень глупо, но всё же – буду.

В доме всё, так как любишь ты:

даже кресло не сдвину с места,

и всегда на столе цветы –

скорбной памяти манифестом.

На двоих сервирую стол –

две тарелки, две чашки к чаю

(на твоей появился скол –

как-то выскользнула)… Скучаю

по тебе миллионы лет,

не мечтая о новой встрече,

и от боли лекарства нет

(время – доктор плохой: не лечит).

Никогда про тебя не петь

никому – ни стихом, ни песней.

Ни-че-го уже не хотеть…

Может, доченьку только, если…

Снова белых ночей началась маета

Снова белых ночей

началась маета –

и ты снова ничей,

а я вдруг – занята,

я теперь не в твоё

утыкаюсь плечо,

мы опять не вдвоём,

и от слёз горячо…

Я отчаянно вру,

как я счастлива, но

умирает к утру

героиня кино,

оживаю за ночь

настоящая я,

воду в ступе толочь,

нашу память храня…

Сколько в ступе воду

не толки – без толку:

я б к тебе – без броду,

если б знала только,

что ты в эту среду

мне навстречу вышел

и ко мне – по следу,

разума не слыша,

не боясь обмана…

Я б к тебе – по небу,

я б к тебе – туманом,

где б сейчас ты не был…

Нам в полёте этом

не помогут крылья,

жили ль мы на свете,

если не любили?

И на максимум – трек

про любовь, как у нас.

Кто из трёх человек

мог быть счастлив сейчас?

Больно всем нам троим –

все мы дышим не в такт,

ни один не любим –

это глупо, но факт.

Крылья в хлам износив,

мы боимся летать,

но, кого ни спроси,

небо манит опять,

и высокий обрыв

нас призывно зовёт:

руки-крылья сложив,

сделать шаг, и – в полёт…

Говорят, что любые бывшие

Говорят, что любые бывшие

через пять или десять лет

забываются напрочь…

Слышишь ли?!!

Почему ж через столько лет,

разорвав по живому, с кожей, и

всё решив для себя сама,

я ищу – на тебя похожего,

безвозвратно сходя с ума.

Мониторю соцсети – как ты там? –

ты, спасибо, скрываешь баб…

Только дети у нас не спрятаны,

мол, могли б быть такие, каб

нам хватило ума и наглости

сделать не от друг друга шаг,

а – навстречу, и жить – не жалуясь,

как же вышло так, как же так…

Мне достаточно

Мне достаточно вроде бы просто того,

что где-то живёшь ты и дышишь…

И хватило бы хоть иногда одного

Звонка… Я скучаю, слышишь?

Ты едешь другие покорять города –

ты ведь создан, чтоб побеждать.

Но знай, что ты можешь вернуться всегда,

ведь я рождена, чтобы ждать.

Господи, буду век его забывать

Господи, буду век его забывать –

снова всплывает, только сомкну ресницы;

кто-то с ним делит будни, детей, кровать;

мне – он зачем-то снова и снова снится.

Я так немного, Господи, и прошу –

вылечи эту память мою больную:

тысячу лет я в сердце его ношу,

он – не меня – тысячу лет целует.

Тысячу лет стоять за его плечом,

тяжесть земных забот его половиня,

зная, о ком он думает, и о чём,

чьё по ночам в бреду повторяет имя,

и не иметь ни права ему, ни сил

тихо сказать, что рядом, чтоб он – услышал…

Он так немного, Господи, и просил –

сделать больную память по мне – потише.

Тысячу лет мы, Господи, в унисон

просим тебя стереть нам больную память,

не нарушать друг другу покой и сон,

кадрами прошлых жизней во снах не спамить…

Только сомкнём ресницы, и вот опять

перед глазами – жизней прошедших фото…

Не обновишься – сколько ни жми F5…

Господи, ты сказать нам так хочешь что-то?..

Вы ж любите, мать его!

Я так старательно боль свою прятала,

прочь уходила, любя, и не плакала.

Падала, снова вставала и падала,

список побед – впечатлял, но не радовал,

ведь без него – ни руля, ни фарватера,

как я люблю его, Господи, мать его!

Что с тобой? Плачешь? – Нет, просто простужена, –

вру, а любовь под ребром – безоружная –

криком кричит из груди: "Он твой суженый!

Как же вы так – не сумели, не сдюжили?

Я ж вас сводила семь жизней! Вы спятили –

взять и расстаться?!! Вы ж любите, мать его!

Как же вы так-то, нельзя же так, мать его…

Я обходил её дальними вёрстами –

сам над собой же, дурак, мародёрствуя,

не снисходил, не прощал, не потворствовал

глупой любви. И – спасибо создателю! –

всё хорошо же – богат, состоятелен…

Только люблю до сих пор её, мать его!

Что с тобой? Плачешь? – Нет, просто простужен я, –

вру, а любовь под ребром – безоружная –

криком кричит из груди: "Ты ей суженый!

Как же вы так – не сумели, не сдюжили?

Я ж вас сводила семь жизней! Вы спятили –

взять и расстаться?!! Вы ж любите, мать его!

Как же вы так-то, нельзя же так, мать его…

Я в твои сны прилетаю три тысячи лет подряд

Я в твои сны прилетаю, когда ты меня зовёшь,

тёплым котёнком мурлыкаю у ключицы,

память стираю, на лоб тебе дуя, и ты – живёшь,

веря, что я и любовь наша – просто снится.

Там, наверху, очень строг со мной будет усталый бог,

мол, не даю человеку совсем покоя,

и без меня бы твой ангел от всякой беды берёг…

Только надёжней в два раза, когда нас – двое.

Я в твои сны прилетаю три тысячи лет подряд.

Лишь позови – и я тут же лечу навстречу

сквозь бесконечность вселенной… И крылья мои болят,

но от любви ничего – даже смерть – не лечит…

Ну, давай наконец-то расставим все птички над и

Ну, давай наконец-то расставим все птички над и (станут краткими гласные – это ли не волшебство), и, привычно засунув поглубже признанья в любви, разберём, кто не прав был и крепче обидел кого…