Экзамен

После уроков, когда он медленно брел домой к нему подошла Ольга. Игорь попытался взять ее портфель и помочь, но она не позволила. Они некоторое время молча шли рядом, пока девушка не спросила.

– Почему? Почему ты все время один?

– Я не один, – Игорь пожал плечами и улыбнулся, – я с тобой.

– Со мной? Как это со мной? Я не про сейчас говорю, а вообще! У тебя нет девушки, нет друзей, нет никого с кем бы ты мог поделиться мыслями и сомнениями, тревогами и переживаниями.

Игорь повернулся к ней

– Оль, у меня есть девушка, а друзья? Значит не встретил еще друзей, время не пришло.

– Девушка? Любимая? – Ольга заинтересовано остановила его за плечо, – Кто же это? Я ее знаю?

– Да знаешь, это ты.

Ольга замерла на несколько мгновений. Затем она толкнула его в плечо.

– Коренев! Ты, дурак? Ты кретин, что ли? Чучело и есть чучело! Идиот! – она резко развернулась и недоглядываясь пошла прочь.

Он стоял и молча улыбался ей в след. Она вдруг резко развернулась.

– Никогда тебе этой минуты не прощу! Слышишь никогда!

– Оль! Я же правду сказал, – Игорь протянул руку в ее сторону, – это правда, я тебя люблю.

– Коренев! Я тебя ненавижу, понял!

Она быстро пошла по аллее в сторону виднеющихся из-за частного сектора многоэтажных домов. Игорь стоял и провожал ее взглядом. Реакция девушки удивила его. Его мысли прервал хлопок по плечу.

– Привет, чемпион. Школьниц кадришь! Теперь понятно, чего ты так в парке за нее впрягался!

Игорь обернулся и увидел парня, который бил его в парке. Равнодушно пожав плечами, он пожал протянутую руку.

– Я не чемпион.

– Держался молодцом, как настоящий мужик! Ты прости меня парень, от души прошу. Спасибо, что заяву не накатал! Бес попутал, разве водка кого до добра доводила.

– Эти слова, лучше, чем чемпион. Чемпионом могу и не стать, а вот настоящим мужиком очень хотелось бы. Игорь!

– Алексей! Для тебя Леха!

– Хорошо. Если ты из-за заявы извиняешься, то зря, я и не собирался ничего писать.

– Если честно, не из-за заявы, как-то тошно на душе стало. Самому за себя противно. Чего я прицепился к ней сам не пойму. Вел себя как урод какой-то моральный.

– Работаешь?

– Да, на руднике! В бригаде проходчиков!

– В армии служил?

– Да, конечно! Танкистом, наводчиком.

– Расскажи мне.

– О чем? Про армию?

– Нее, не про армию, про себя. Расскажи, как служил. Как тебе служилось?

Алексей удивленно посмотрел на него.

– Тебе зачем?

– Интересно. Только правду, без хвастовства и солдатских небылиц про баб и пьяных офицеров. Как на духу. Можешь?

– Могу и как на духу. Как другу.

– Другу? Все говорят, что я ненормальный, чокнутый и у меня нет друзей. Я боюсь тебя разочаровать. Ведь друг, это огромная ответственность.

Алексей посмотрел на него и усмехнулся.

– Ну, ты точно чокнутый! Пойдем я расскажу тебе про то как служил.

Он в деталях эмоционально рассказывал ему о призыве в армию, пьяных и шумных проводах его в армию. О девушке, которая обещала его ждать, но так и не дождалась и через год выскочила замуж. О тяжелых буднях танковой учебки, о страшном первом месяце службы, который казалось пережить невозможно. О том, как им повезло с сержантом, который, несмотря на то, что гонял их до седьмого пота, но стоял за них горой. О том, как приехал в полк после учебки, и как их экипажу торжественно вручили танк. Смеясь говорил, что первый же выход на полигон закончился для них плачевно и они свой танк сломали, как ночевали у сломанного танка и как командир полка «влепил» им по трое суток ареста за тупоумие и порчу государственного имущества. И как молодой сержант, командир танка, прибывший из такой же учебки взял с них клятву, что больше такого не повториться. Какие были хорошие у них офицеры, которые «бухали» как черти и стреляли как «боги», какой в роте был порядок и как дружно они жили. Рассказывал, что, не смотря на слухи, он мало помнил про «дедовщину». А если что-то и было, то заключалось это в том, что каждый дембель готовил себе замену сам лично. И его, например, нередко закрывали в танке, пока он не освоит какой-либо прибор, но это было правильно на его взгляд и вовсе не унизительно. Говорил, как ругал их ротный и требовал, чтобы экипаж был универсальный и взаимозаменяемый, как на свой страх и риск взводный сажал наводчиков за рычаги, а он сам наводчик не раз сидел на месте командира и управлял стрельбой. Все должны были быть мастерами на все руки. И в роте все офицеры все показывали на личном примере и все у них ладилось и на полигоне, и на турнике. И главное, что службой он очень доволен, и рад, что довелось ему эту школу пройти. И не о чем он не сожалеет.

Игорь с интересом слушал его и не перебивал. Рассказ был интересным и содержательным, а главное весьма поучительным. Только когда Алексей закончил он спросил его о девушке.

– А, эта девушка? Что с ней сейчас? Жалеет?

– Да, нет! Все у нее хорошо. Муж, семья, ребенок! Чего жалеть?

– По сценарию, должна.

– Жизнь, – Алексей хлопнул его по плечу, – друг мой не всегда вписывается в наши сценарии. А иногда как мне кажется вообще никаким сценариям не подчиняется.

– Ты думаешь? Можно всё-таки переписать?

– Какая глубокая мысль для чокнутого! – Алексей засмеялся, – если хочешь мое мнение, то можно, но самому мне это оказалось не под силу, врать не стану.

– Что? Слишком поздно?

Алексей задумчиво посмотрел на Игоря.

– Я, брат, вообще уверен, что никогда не бывает слишком поздно, часто бывает уже никому не нужно. Теория у меня такая.

– Хорошая теория, правильная и разумная. Как ты правильно сказал. «Не бывает слишком поздно, бывает уже никому не нужно.» Как точно, ничего лишнего.

– Да, и не я, это вовсе сказал, но пользуйся, мне не жалко!

– Спасибо, непременно.

Глава 3

Завуч Антонина Сергеевна Хроменкина и Зинаида Петровна собрали актив и сидели у директора, обсуждали будущий педсовет. И если все вопросы, выносимые на совет, не вызывали проблем и сомнений, то рассмотрение вопроса по Кореневу было явно неоднозначным. Голоса учителей разделились. Одни были возмущены докладом Зинаиды Петровны и настаивали, на исключении Коренева из школы, а другие даже и слышать ничего не хотели об этом. Воздержавшихся учителей было очень мало, но они могли своими голосами решить перевес в какую-либо сторону. Я рым сторонником Игоря был учитель труда Иван Иванович.

– Ну, что это за подход? – он еще раз пытался убедить Зинаиду Петровну, – ну вырвалась чушь, ну, что теперь ребенку жизнь ломать? Повзрослеет, поумнеет, остепенится. Кому в молодости не был знаком дух бунтарства?

– Нет, не вырвалось! Это его позиция, понимаете? Он же весь класс разлагает, всех детей? На, что он замахнулся? На революцию? На Ленина? Что дальше? Мятеж поднимет?

– Игорь не приемлет насилие в чистом виде, ничего он не поднимет. Это, ошибка!

– Мне кажется он всегда такой наш «чудненький»! Всегда! Он мне постоянно срывает уроки своими вопросами. Как скажет, что ни будь, не знаешь, что и говорить. Надо его убрать от нас. Может в другую школу?

– Его вообще пора привлечь! – Зинаида Петровна, вскочила со своего места, – не из школы выгонять, а просто сажать. И вообще, товарищи! Представляете, если вот эти его воззвания дойдут куда следует! Что будет со школой? С директором? С нами всеми? Мы же все без головы останемся.

Напоминание про «куда следует» возымело свое действие. Учителя стали шептаться и переглядываться. Чаша весов стала склонятся на сторону завуча и Зинаиды Петровны. Иван Иванович махнул рукой и сел на место, он неприязненно смотрел на учителей «Конечно, кто за какого-то чужого ребенка будет своей шкурой рисковать, лучше в кустах отсидеться, или просто поднять руку на голосовании, молча и с чувством выполненного долга, а там трава не расти. У них свои дети есть, а до чужих им дела нет. Себе дороже будет ссориться с директором, завучем и партактивом. А, что до Коренева, то есть в школе и другие дети более успешные и талантливые, а за этого, кто вступится? Да, никто! Учителя, народные! Педагоги мать вашу! Сеятели вечного и прекрасного!» Мысли учителя раздирали его на части, ему хотелось встать и высказать этим людям все, что он думает о них, выйти из кабинета и со всего размаха громко хлопнуть дверью, но он так и остался сидеть на месте недовольно осматриваясь по сторонам