Страница 17 из 19
Берега по сторонам были плоскими. Пашни перемежались рощами, очень красивыми в своем осеннем уборе. Мимо проплывали деревни с прелестными домами – высокие крутые крыши и окошки под самым коньком.
Примерно через шесть часов мы достигли восточного конца канала. Там на борт поднялся какой-то чиновник и проштемпелевал мой паспорт, а потом поставил штамп на мою фамилию в судовой роли, ибо утром меня официально зачислили в команду. Как-то странно было прочесть в конце списка датских фамилий «Джеймс Хэрриот, суперкарго». Я сразу вырос в собственных глазах. Суперкарго! Мне впервые довелось занимать столь звучную должность.
Утром овцы выглядели прекрасно, хотя линкольны все еще хрипло покашливали. Овца с больными глазами почти совсем выздоровела, но хромая овца на поправку не пошла. Она хромала даже сильнее, и у нее поднялась температура. А потому я перевел ее в отдельный загончик и к антибиотическому аэрозолю добавил инъекцию пенициллина. Явно инфекция оказалась более сильной, чем я думал.
Моим постоянным помощником был тот самый матрос, который заговорил со мной в первый вечер. Молодой гигант с льняными волосами и боксерским расплющенным носом, что нисколько не лишало обаятельности его улыбку, Раун обладал на редкость добрым сердцем и очень любил животных. Когда мы водворили хромую овцу в ее новое жилище, он опустился рядом с ней на колени и крепко обнял шею, укутанную густой шерстью. Я заметил, что у него вообще была такая привычка. Особенно неотразимыми для него были массивные бараны породы ромни-марш, напоминавшие, как я уже говорил, больших плюшевых мишек. Лучшего помощника мне не требовалось.
Канал расширялся – мы входили в Балтийское море. Еще виднелся город Киль со множеством судов у причалов. За внушительным памятником немецким солдатам, павшим в Первую мировую войну, потянулись пустынные песчаные пляжи, над которыми кое-где прятались летние дачки.
Мы повернули в открытое море, и, отыскав укромный уголок, я занялся подскоками и бегом на месте, решив проделывать такую зарядку каждый день. Простого хождения вверх-вниз по трапам было явно мало, чтобы уравновешивать нильсеновские завтраки, обеды и ужины.
Кроме того, я решил проводить последнюю ежедневную проверку овец в десять вечера вместе с Рауном, чтобы было кому держать животное, которое потребовало бы тщательного осмотра. В этот вечер мне сказали, что Раун стоит на руле, может быть, я поднимусь на мостик? Его скоро сменят.
Качка заметно усилилась, и я выбрался на верхнюю палубу с некоторым трудом. «Вот оно!» – радостно думал я, пробираясь вперед в чернильном мраке, а меня обдавало брызгами, ноги скользили по мокрому настилу, который то и дело уходил из-под них, и мне приходилось хвататься за что попало, лишь бы не упасть.
Кое-как я вскарабкался на мостик, и мной овладела жуть. Днем он выглядел совсем другим! А теперь все окутывала непроницаемая тьма, и прошло много времени, прежде чем мне удалось различить одинокую фигуру у штурвала.
Когда мы с Рауном спустились на нижнюю палубу, я в заключительный раз смазал овце больные глаза и сделал инъекцию пенициллина ее охромевшей товарке. Овец, пытавшихся стоять на ногах, швыряло из стороны в сторону, но чувствовали они себя, казалось, неплохо. Однако я с тревогой подумал, какими найду их утром, – по словам Рауна, капитан сказал, что впереди нас ждет хороший шторм.
– А вы все равно идите выпить со мной пива, – сказал молодой великан.
– Спасибо, – ответил я.
Мы поднялись в салон и расположились там. Взяв у Рауна сигарету «Кэмел», я посмотрел на других членов команды. Все они, в противоположность своему темноволосому начальству, принадлежали к одному северному типу: густые белокурые волосы, великолепное телосложение, широкие плечи, гигантский рост. Все они были веселыми и очень вежливыми.
Раун на ломаном английском рассказывал мне о себе: ему двадцать восемь лет, в море ходит с четырнадцати, женат, и у него двое детей – совсем еще малыши. Улыбаться он перестал, только когда под конец нагнулся ко мне через стол и потыкал меня в грудь:
– Доктор, в мое последнее плавание мы шли с двумястами коровами из Дублина в Любек. А пришли в Любек – пять умерли.
Я присвистнул:
– Скверно! Но разве при них не было ветеринара?
– Нет-нет. – Лицо с расплющенным носом стало очень серьезным. – Доктора не было. Хорошо, что вы приглядываете за овцами.
Гм, гм! Может быть, я все-таки недаром ем их бутерброды?
Я поблагодарил его, пожелал всем доброй ночи и пошел к себе в каюту. Как раз напротив нее была дверь балкончика на корме. Я уже завел манеру выходить туда, чтобы глотнуть свежего воздуха на сон грядущий. На этот раз там ревел ветер и окружающая темнота почти сразу же прятала наш пенный след. В вышине мерцали мириады звезд, и я тотчас нашел Большую Медведицу и Полярную звезду. Не требовалось быть опытным навигатором, чтобы определить наш курс. Мы шли прямо на восток.
Писать дневник было затруднительно, потому что каюту все время резко кренило то туда, то сюда. Капитан, видимо, не ошибся: шторм и вправду обещал быть хорошим.
Твердый принцип Роберта Максвелла
Всякий добросовестный ветеринар испытывает ужас при мысли, что он может убить своего пациента. Я говорю не об усыплении, кладущем конец страданиям, которые все равно завершились бы смертью, но о тех случаях, когда изо всех сил стараешься вылечить и ненароком убиваешь.
Вероятно, так случалось со многими из нас, и, по-моему, выпало это и на мою долю. Уверенности у меня нет, однако тот случай нейдет у меня из памяти.
Все началось с того, что к нам приехал молодой представитель фармацевтической фирмы и принялся восхвалять замечательное новое лечение копытной гнили.
В те дни это была поганая штука. Название явно восходило к седой старине, хотя теперь мы знали, что причина – внедрение в межкопытную щель анаэробного микроба Fusiformis necrophorus (обычно через ранку или ссадину).
В пораженном месте происходило отмирание ткани, нижний сустав опухал, животное сильно хромало. Из-за одной лишь боли упитанная корова стремительно превращалась в скелет. Омертвевшая ткань отвратительно пахла, что и нашло отражение в средневековом названии.
Способы лечения варьировались от утомительных до героических. Задняя нога коровы не приспособлена для того, чтобы ее задирать, и мне всегда становилось легче на душе, когда речь шла о передней ноге. Ведь даже обработать антисептическим средством заднюю ногу было сложной задачей. Если это не помогало, накладывалась повязка из ваты, пропитанной чем-нибудь едким, например медным купоросом. Фермеры же всему предпочитали смесь дегтя с солью. Но в любом случае возни бывало много, не говоря уж о неприятной возможности получить копытом в лоб.
Вот почему я просто не поверил своим ушам, когда молодой коммивояжер заверил меня, что внутривенное введение препарата МБ-693 мигом прекратит процесс.
Я даже не удержался от смешка.
– Разумеется, вы должны зарабатывать себе на жизнь, но даже для рекламы это уж чересчур.
– Да нет же, все именно так и есть, – объявил он. – Проверка проведена полная, и, даю вам слово, я ничего не преувеличил.
– И к ноге даже прикасаться не надо?
– Только чтобы поставить диагноз.
– А скоро ли наступает излечение?
– Через пару-другую дней. Иногда же корове становится заметно лучше еще до истечения суток, можете мне поверить. Сбывшаяся мечта!
– Хорошо, – сказал я. – Пришлите на пробу. Испытаем его в деле.
Он сделал пометку в своем блокноте, а потом снова поглядел на меня:
– Должен вас предупредить, что вводить препарат необходимо строго в вену. Если он попадет под кожу, может возникнуть абсцесс.
Он попрощался, а я, глядя ему вслед, спрашивал себя: неужели и правда можно будет навсегда забыть об одной из самых мучительных процедур в нашей практике? Мне не раз уже доводилось благословлять спасительные таблетки МБ, творя с их помощью маленькие чудеса. И все-таки с трудом верилось, что внутривенная инъекция может прекратить некроз в ноге.