Радужная пандемия

– Спасибо, дочка, – сарказм в голосе матери сочился едкой кислотой, я даже трубку от уха слегка отняла, чтобы не обжечься. – Да мы с тебя пылинки сдували, берегли от ошибок.

– А я вас просила об этом? Детей рождают для жизни, а не для собственного пользования. А я всегда была вашей вещью, любимой, наверное, дорогой, но вещью. Статуэткой в серванте, ожерельем в бархатной коробочке…

Хотела сказать ещё что-то, но мать прервала связь.

Отчего-то, мне казалось, что этот разговор был последним. Что больше голос матери я не услышу никогда. Ощущение краха не покидало, лишь разрасталось в геометрической прогрессии. Дурное предчувствие накатывало и накрывало душной тёмной волной. Что это? Что такого страшного должно произойти?

А в книге Гаррах убивал Арраха, всаживая в его сердце острый меч. За бортом билось беспокойное северное море, и качало, залитую кровью палубу. Передо мной тоже всё качалось от усталости, от жажды, от чувства вины перед мамой за то, что наш последний, самый последний разговор вышел именно таким.

– Лиза, – голос Архипа прервал мои мрачные мысли. – Костя уснул, вы можете прервать чтение. Подойдите пожалуйста.

Я подошла. Палата храпела, натужно, беспокойно. На лицах, лежащих на кроватях людей, даже во сне читались боль, мука, страх смерти, и тревога за близких, которые остались там, в большом, теперь таком далёком мире.

Он взял мою, облачённую в плотную резиновую перчатку руку, в свою большую ладонь, слегка сжал, и я, сквозь ненавистную резину ощутила тепло, такое живое, такое ласковое. Оно побежало вверх по предплечью, по плечу мелкими золотистыми, щекочущими огоньками, раскатилось по всему телу. Наши взгляды встретились, и меня тряхнуло, пронзило разрядом тока. Сердце пропустило удар, перехватило дыхание, а жизнь поделилась на две половины, до встречи с этим человеком, тусклую и унылую, и после неё – яркую, полную света и тепла. Солнечный луч, разрезавший плотную пелену серых облаков, вдох свежего горного воздуха в знойной духоте, глоток чистой родниковой воды в жаркий полдень.

В зелёных глазах Архипа блеснула озорная сумасшедшинка, пухлые, чувственные губы приподнялись в улыбке, мягкой и светлой.

– Лиза, вас кто-то обидел? – бархатный голос не прервал наваждение, лишь ещё плотнее окутал мороком какой-то истомы. – Может, вы устали? Хотите я попрошу выходной для вас? Главный врач мне не откажет.

Я помотала головой, понимая, что если попробую произнести хоть слово – постыдно разревусь. А им всем тут и без меня слёз и горя хватает. Да и что за у меня печаль такая? С мамой поссорилась? Тьфу! Курам на смех!

– Лиза, – терпеливо, но уже чуть жёстче проговорил Архип. – Я привык получать ответы немедленно после того, как задам вопрос. И на данный момент я спросил: «Что у вас случилось?»

– Ничего не случилось, – буркнула я. – Просто, поругалась с мамой. И мне кажется, что наш разговор был последним, что скоро случиться нечто ужасное.

Сказала и осеклась, вспомнив, с кем разговариваю. Говорить о вещих снах, предчувствиях, уколах интуиции было опасно. Инквизиция могла расценить это, как колдовство. В прошлом году двух девушек казнили на площади за гадания на женихов.

– Нам всем так кажется. Это всего лишь наши страхи перед неизвестностью.

Пальцы Архипа сжали мою ладонь сильнее, и внутри меня всё задрожало, завибрировало. Чёрт! Да что это со мной? Немедленно захотелось сорвать с себя проклятую перчатку, и комбинезон, и респиратор. Всё сорвать, ощутить эти большие ладони на своём теле, впитывая, вбирая в себя живительную энергию. Так, Лизка – кошка мартовская, прекрати немедленно! Подумаешь, за ручку тебя подержали, а ты уже о совокуплении мечтаешь. И не стыдно тебе? Куда твоя скромность подевалась, Лиза- синий чулок?

– Она не хотела, чтобы я шла сюда. Плакала, отговаривала. – я говорила, и мне было всё равно, о чём говорить , только бы сидеть с ним рядом, только бы он продолжал держать мою руку в своей, только бы тонуть в прозрачной зелени его глаз.

– Дура! Это инквизитор! – вопило чувство самосохранение, но с каждой секундой его вопль становился всё тише, а желание держать Архипа за руку – сильнее.

– Но вы давали присягу, и не могли отказаться, – продолжил за меня Архип. – Долг перед родиной превыше всего.

Он говорил серьёзно, без пафоса и без усмешки. Он был опасен, а лично для меня – опасен вдвойне. Ведь, если узнает, что я такое – эта огромная горячая ладонь сожмётся на моём горле, и уже не столь ласково.

– Знаете, Лиза, я тоже обидел своих родителей, уйдя из дома. Мне не хотелось всю жизнь глотать зангаритовую пыль в штольне и к сорока годам превратиться в харкающего кровью старика с больной спиной и трясущимися руками, как мой отец. Не хотел с утра спускаться в штольню, а вечером надираться пивом в захудалой забегаловке, жить в деревянном бараке, копить на зимние сапоги с лета, жевать пустые макароны и убеждать себя в том, что Зангарск – самое лучшее место на планете. Но у моего отца было другое мнение на этот счёт. Он желал, чтобы я пошёл по его стопам, ну а мать, разумеется, полностью его поддерживала. Попробуй, не поддержи, тут же фингал под глаз получишь. Мой старший брат был послушным, после школы покорно отправился в штольню, где его завалило. Тогда по всем телевизионным каналам об этом обвале говорили, помнишь? Хотя, откуда, ты, наверное, маленькая ещё была? Я же, мечтал стать инквизитором. Тем более, учительница утверждала, что у меня талант. Отец жестоко избил меня, когда услышал о моих планах. Бил и называл неблагодарной скотиной, нежелающей отдавать долг родителям. Ведь я с самого рождения сидел на их шее, и теперь пришла пора платить по счетам. Я сбежал, забрал деньги, отложенные родителями на зимнюю куртку отцу, документы, бутылку воды, сало и хлеб, пробрался к железнодорожным путям, залез в вагон товарного поезда и отправился в Столицу. Я был круглым отличником, так что для поступления в институт инквизиции на бюджетной основе, баллов мне хватило. Иногда, чтобы изменить свою судьбу, перестать ходить по кругу, человеку приходится переступать через себя, свои принципы, свою совесть и даже, через любовь.

– Но вы работаете не в Столице, а здесь.

– Столица не резиновая. Да и на периферии инквизиторы нужны, правда?

Архип лукаво подмигнул мне, я согласно кивнула, хотя была твёрдо уверена в том, что инквизиция не нужна нигде. И без неё бы обошлись очень даже хорошо.

– А почему вы развелись с женой? – выпалила я и тут же залилась краской, благо, под маской и очками моего смущения видно не было. Удобная всё-таки вещь эта маска, хоть рожи корчь, хоть язык показывай, хоть улыбайся, как дурак – никто не увидит. Но всё равно глупо вышло. Ой, Лизка, ну и дура ты! Какое тебе дело до личной жизни второго?

– Что ещё вы обо мне в интернете прочитали? – расхохотался Архип. – Тяжело быть знаменитым.

Теперь лицо под маской пылало так, что захотелось немедленно сунуть его в таз со льдом.

– Не сошлись характерами. Вас удовлетворит такой ответ?

Зелёные глаза смеялись, а ладонь продолжала сжимать мою руку. Господи! Как же приятно! Только бы не отпустил, только бы никто не нарушил, не разорвал эту тоненькую ниточку, протянувшуюся между нами.

– Как-то слишком обтекаемо, – разочаровано протянула я. Энергия его тепла пьянила, заставляла раскрыться, толкала говорить глупости и бестактности.

– Все женщины любопытны, – констатировал Архип. – Ну ладно, так и быть, удовлетворю ваше любопытство, пока вы не вообразили, что моя жена была ведьмой, и я её убил. Моей жене надоело быть кухонным комбайном, так она мне сама и заявила. Ей захотелось послужить Конгломирату, доказать всем, а, главное, себе самой, что она может быть не только супругой инквизитора второго ранга, но и кем-то большим. Женщина-воин, бесстрашная валькирия, мать её! И вот, однажды утром, Настя собрала в рюкзак всё необходимое и отправилась в военкомат. Я удерживать не стал, хочет глотать пыль, спать на земле, не вылезать из камуфляжной формы ни днём, ни ночью – да пожалуйста!