Это судьба!

– Боюсь всё-таки, что может быть чуточку неприятно… – сморщила она недовольно губы, снова осматривая верхнюю «двойку».

Пациентку долго уговаривать не пришлось.

– Давайте с обезболиванием тогда! – с видимым облегчением тут же сказала Оксана.

И заснула через полминуты после укола.

Это была фантастика… Значит, Попов не сидел на каких-то таблетках и не пришёл невыспавшимся, как она сначала предположила. Вот он, главный вывод её нехитрого эксперимента! Анестезия реально вгоняет в сон… И теперь оставался второй вопрос – случайным ли был тот утренний разговор?

– Как настроение у вас? – спросила она, выключив верхний светильник.

Казалось бы, что тут такого – но от звука собственного голоса душа ушла в пятки. И не зря – Данилина её явно услышала. Она повернула голову и вдруг выдохнула чуть не со стоном.

– Какое там настроение! На нервах с утра самого, всё из рук валится…

– Что-то случилось? – подняла брови Светлана и слегка улыбнулась.

Вот и узнает сейчас свежий семейный скандал – дочь опять громко слушала музыку или нагрубила прямо за завтраком. Такие жалобы вроде бы были полгода назад. Ну а как без них? Той уже скоро стукнет шестнадцать – её, наверное, присутствие рядом родителей бесит уже по факту.

– Да Паша, балда, записал одним махом троих, не предупредив! Я как узнала, пыталась как-то всё поменять, но он и слушать не стал! И на работе, говорит, уже отпросился, и врача нашего подводить нельзя!

Десна начала замерзать, и дикция уже поплыла, но мужа она передразнила очень похоже. Непонятно было только, чего так переживает-то?

– Разве не удобнее всем вместе на машине приехать? – удивилась Светлана.

– Продали мы недавно машину… на такси…

Если бы она не спала, то точно бы махнула резко рукой – эта раздражённая интонация всегда сочеталась у неё именно с таким жестом.

– Тем более! Выгодней ведь один раз заплатить, а не два-три!

Оксана то ли хмыкнула, то ли даже коротко хохотнула, но так тяжело и одновременно жалобно, что сразу стало понятно – дело тут не в деньгах. На какое-то время она замерла, а потом снова заговорила – тихо и чуть ли не равнодушно. Только пальцы, впившиеся в подлокотник кресла, выдавали, что происходит внутри.

– Мы всегда по врачам порознь ходим, иначе я вся изведусь. У меня и Сони первая группа крови, у него четвёртая. Да ещё она на меня похожа – в этом хоть повезло… Вот говорят, девочке лучше в отца быть, верно? А у нас наоборот всё…

Она на миг улыбнулась – так же горько, как в прошлый раз. И, будто торопясь всё сказать, быстро продолжила:

– Знаете, что на свете самое страшное? Это таблица, как группы крови наследуются. Люди нормальные её в глаза не видали – думают, что у ребёнка будет та группа, как у одного из родителей. Другие считают, что любой может быть. А там сложнее гораздо. Эту таблицу и сами врачи наизусть не помнят, а я всю её выучила – от страха. Жуткого страха… У неё не может быть первой группы, исключено – только вторая или третья, вот так почему-то. А у неё первая! В роддоме когда была, не знала таких деталей. Молилась даже, чтобы у неё была первая группа, как у меня. А бог-то всё знает! И дал, как просила! Как я радовалась, что у неё тоже первая! Камень с души упал – так казалось. И был случай при выписке – не поняла ничего тогда, только потом уже вспомнила. Паша при пожилой нянечке вслух сказал – мол, хорошо, что у ребёнка твоя первая группа, мою-то днём с огнём не найти! Что-то такое… Она же действительно редкая очень, четвёртая! И нянечка как-то странно на нас тогда посмотрела… То ли заставляли их это учить в советское время, то ли просто очень опытная была… Пронесло в тот раз… Соне был годик, когда я случайно увидела где-то таблицу – и жизнь словно перевернулась… Сразу вспомнила её взгляд! А несколько лет назад на рынке и саму встретила. Стояла, саженцы продавала. Я прямо напротив неё оказалась, узнала в секунду! И она, кажется, узнала меня – а может, придумываю уже себе. Ноги как ватные стали, не помню даже, как до дома дошла. Больше туда ни ногой…

Оксана замолчала, задышала часто, со всхлипами – и потом беззвучно заплакала. А Светлана застыла, окаменела. Мыслей в голове не было. Только ледяной ужас, остановивший дыхание. Трепетала ещё тоненькой пульсирующей жилкой надежда – не может быть, не может быть, не может быть… Но она уже знала, что может. У неё тоже была первая группа крови, и свои «варианты» – верхнюю и самую простую строчку таблицы – она ещё в институте запомнила без труда. И сейчас смотрела на сидящую в метре от неё пациентку как на прокажённую, боясь пошевелиться или что-то сказать. А та снова заговорила.

– Это ведь мой самый страшный кошмар, что когда-то вот так же случайно всё и всплывёт. Карточки, анкеты, анализы! Операция какая-нибудь, не дай бог. Группу крови не так редко уж спрашивают. А переезд этот? Будем в Америке делать страховки, вдруг попадётся какой-нибудь дуболом? Заметит и спросит прежде, чем сообразит. Или просто подумает, что в документах где-то ошибка… Я по-английски не очень, не смогу остановить вовремя. И будем там выяснять отношения, в чужой стране, при родне! А у них же ещё группы крови обозначаются не цифрами, как у нас, а буквами! И это выучила! И слов кучу – эритроциты, резус-фактор, агглютинин – чтобы всё понимать. Но самое смешное, конечно, что «кровь» будет «blood». Скрывай-не скрывай! Может, так слово и произошло… Когда нагуляла при муже, и кровь у ребёнка чужая – это ведь и есть блуд!

Она, видимо, хотела рассмеяться во сне, но до лица дошла лишь улыбка – да и та перекосилась, повисла на левой щеке, а потом соскользнула к губам. Светлана отметила на автомате, что заморозка сработала – правая сторона у неё и не должна была быть подвижной.

– Дошло до того, что я даже слова «кровь» боюсь, если кто-нибудь скажет или будет в тексте написано. Невозможно представить, каково это! А уж когда два этих слова вместе – сразу можно пить валерьянку. Дочь иногда Цоя слушает, а я всё жду, что она из любопытства спросит, какая группа у неё и у нас. Как на пороховой бочке сижу! Клянусь – в день, когда песню эту услышу, в церковь бегу. Замаливать. Да часто и в другие дни тоже. В прошлое воскресенье подруга в гости звала, а я к Матроне поехала, на Таганскую. Вымаливаю прощение. Я же никогда не была верующей. А теперь чувствую – есть кто-то там. Кару чувствую. Каждый день, каждый миг! Пусть даже и не простят, главное, этот крест до конца одной донести. Никому ж ни слова, ни полслова – мама моя не знает. С той стороны вообще всё обрубила… В мистику верить стала – я же тогда Рождество отмечала. И с тем, и с другим, через день. Не что-нибудь – именно Рождество! Ну и родила, как жила… не по-людски. Иногда кажется, что специально меня так наказали. Думала поначалу второго ему родить… искупить вину как бы. Долго думала, не решилась. У ребёнка ведь будет вторая или третья группа, и вот тут любой уже удивится – как так вдруг получилось? Всё и раскроется. И останусь я вмиг разведёнкой с двумя детьми. Хоть у Паши сердце и доброе, это же не игрушки – так человека испытывать, не заслужил он такого. И главное – счастливо жили-то, рука не поднялась всё разрушать…

Наконец она выдохлась. Опустила чуть-чуть подбородок, разжала пальцы, сжимавшие подлокотник, дыхание постепенно выровнялось. Очень осторожно, чтобы не загреметь случайно задетым поддоном, Светлана встала и сделала пару шагов к столу – ноги почти не держали. Первая мысль сразу же испугала – не могли ли всё это услышать за дверью? Нет, вроде бы нет. Едва успокоилась, сразу же накатил новый страх – стоило только взглянуть на часы на стене. Шестерёнки в мозгу вертелись с трудом, не подсказывали ответа, а она никак не могла сложить две стрелки, вонзившиеся в «три» и «пять», в три двадцать пять. Значит, у неё есть ещё полчаса. На зуб, даже с реминерализацией, уйдёт максимум пятнадцать минут – вылечить пациентку она обязана. А вот вторые пятнадцать понадобятся ей немедленно, чтобы просто прийти в себя. Будить Оксану прямо сейчас ей ни за что не хотелось.