Страница 5 из 8
– Что есть, то есть. Ты на нас не наябедничаешь, и мы на тебя не наябедничаем.
И высокий голубоглазый мальчик так весело рассмеялся, что Люси не смогла удержаться от смеха.
– Договорились!
– А зачем ты сюда приплыла? – спросил тот, что пониже.
– Зарисовки делать. – Люси показала на этюдник.
– А что ты рисуешь? – спросил второй.
– Всё, что мне понравится.
– Прямо всё-всё можешь нарисовать?
– Практически всё.
– Убей меня, я самой простой картинки не нарисую. А здорово было бы научиться.
– А нас можешь нарисовать? – снова спросил тот, кто пониже. Он был не такой улыбчивый, как его приятель, но глаза, как показалось Люси, светились умом и любопытством.
– Конечно!
– А это долго?
– Недолго. Но я…
– Давай, нарисуй нас! – попросил тот, кто повыше.
Люси всё еще раздумывала. Мальчик добавил с улыбкой:
– А говоришь, что всё можешь нарисовать.
За веселыми словами скрывалась подначка, и Люси не смогла удержаться. Она знала себе цену и часто развлекала маму, рисуя карикатуры на членов племени. Ну и отлично, посмотрим, как этим мальчишкам понравятся их портреты.
– Правда хотите посмотреть, какими вы у меня получитесь?
– Ага, – ответили оба хором.
– Начинаем!
Люси раскрыла этюдник, велела тому, кто пониже, стоять смирно и начала рисовать быстрыми, уверенными штрихами.
Глава пятая
Они были уже совсем близко от Лейкфилда, и сердце Кьяры билось всё сильнее и сильнее. Машина, которую отец взял напрокат в аэропорту, катила по залитому солнцем шоссе номер 401. Дорога вела на север, мимо озер Каварта. Они проехали Милбрук, потом Питерборо, вот и Лейкфилд. Отец привычно свернул к дому, где вырос.
Кьяра всегда любила приезжать сюда, но сейчас всё совсем иначе. В доме будет так странно без веселого дедушкиного голоса. Обнадеживало одно – дедушка оставил ей загадку, которую надо разгадать.
Папа остановился в конце подъездной дорожки. По дороге в Лейкфилд они всегда слушали песни Гордона Лайтфута – что поделать, семейная традиция. Хотя на шоссе отец согласился послушать несколько более современных композиций с планшета Кьяры. Теперь папа приглушил песню из своего любимого альбома Лайтфута – «Летняя сторона жизни».
Кьяра не первый год ездила с отцом, и ее всегда смешило, что он приглушает музыку вместо того, чтобы просто выключить. Отец утверждал: нельзя ни с того ни с сего взять и выключить певца прямо посреди песни. Наверно, многим это показалось бы нелепым, но Кьяре нравились эти маленькие странности – папа есть папа, единственный и неповторимый.
Приглушив песню, он выключил мотор и повернулся к Кьяре.
– Ну всё, приехали.
– Ага. – Она оглянулась по сторонам; вечерело, но было еще достаточно светло.
Дом и сад совершенно не изменились – всё было в порядке и казалось, что тут по-прежнему живут. Но со времени дедушкиной смерти здесь никого не было, наверно, папа договорился с соседями, чтобы они приглядывали за садом. Она посмотрела на веранду – дедушка любил сидеть там в кресле-качалке. Как же ей его не хватает! Она-то думала, что все слезы выплакала на похоронах, но при взгляде на пустую веранду на глаза сразу навернулись слезы.
Отец словно прочел ее мысли, ласково взял дочь за руку и тихо сказал:
– Мне его тоже ужасно не хватает, радость моя.
– Такого другого нет и не будет.
– Точно. Такие, как Майк Фаррелли, встречаются не часто.
Кьяра вдруг заволновалась, прикусила губу и неуверенно посмотрела на папу, не зная, как начать:
– А он не…
– Что, дорогая?
– А мы не найдем чего-нибудь такого…
– Какого? – ласково спросил отец.
– Мне уже до смерти хочется прочесть дедушкино письмо и разгадать эту тайну. Но вдруг он никому про это не рассказывал именно потому… потому, что там было что-то плохое. Тогда я не хочу ничего знать.
– Понятия не имею, что в письме, Кьяра, и что случилось давным-давно. Одно я знаю, и знаю наверняка, – он был прекрасным отцом и отличным человеком.
– Значит, какая бы ни была тайна, ничего плохого не обнаружится?
– Уверен. – Он снова ласково взял ее за руку. – А ты?
– Да! Да! Совершенно уверена.
– Хорошо. Знаешь, Кьяра…
– Что?
– Помни, со мной ты можешь говорить обо всём… Я всегда тут…
– Знаю. Спасибо, папа.
– Ну что, пошли?
Кьяра решительно отстегнула ремень безопасности и вылезла из машины.
Глава шестая
– Дай посмотрю, как ты это делаешь. – Майк попытался зайти ей за спину, пока она быстрыми штрихами набрасывала портрет Уилсона.
– Нетушки. – Она преградила ему путь. – Терпение! Скоро всё увидите – когда я закончу.
Майк хотел что-то сказать, но она мотнула головой.
– Я работаю!
Голос спокойный, но твердый – понятно, что не поспоришь.
– Ты всегда такая командирша?
– А ты всегда такой приставала?
Майк неожиданно для самого себя довольно хмыкнул – ему нравился ее напор.
– Ну ладно, – сдался он. – Ты художница – ты и командуешь.
– И то верно.
Тон у нее задорный, но без подковырки. Прикольная девчонка.
– А можно нос почесать? – попросил Уилсон.
– Я, конечно, велела стоять смирно, но в статую превращаться не обязательно. Чеши!
На полянке пахло полевыми цветами, Майк расслабился и весело наблюдал, как Уилсон чешет нос, а потом снова встает в позу. Он и впрямь слегка смахивал на статую.
Тем временем девочка закончила рисовать и спросила:
– А как тебя зовут? Я подпишу рисунок.
– Уилсон.
– Я про имя спрашивала.
– А это и есть имя.
– Похоже на фамилию.
– Ну и фамилия тоже. Так звали мою маму.
– Ее тоже звали Уилсон?
– Нет, конечно. Ее звали Эмили, Уилсон – это была ее фамилия. Эмили Уилсон. Потом она вышла замуж за моего отца, Тревора Таггарта. Вот я и получился Уилсон Таггарт.
– Понятно.
– Моя семья родом из Северной Ирландии. Там такая традиция. Мальчику дают имя по девичьей фамилии матери.
– А почему?
Майку ужасно хотелось взглянуть на рисунок, но узнать ответ хотелось еще больше.
Уилсон задумался:
– Ну… я никогда не спрашивал. Наверно, дань уважения к имени матери. Хотя она меняет фамилию при замужестве, имя всё равно продолжает существовать.
– Хорошая традиция, – одобрила девочка и спросила Майка: – А ты?
– У меня всё попроще. Папка – Томас Фаррелли, мамка – Ханна Фаррелли, а я Майк Фаррелли.
– А как ее звали до замужества?
– Ханна Макгинти. Уж я рад-радешенек, что меня не назвали Макгинти.
– Прошу прощения, мы забыли сразу представиться, – церемонно сказал Уилсон, а Майку даже смешно стало от его вежливости.
– А как тебя зовут? – спросил он.
– Люси Наду.
– Наду? Это по-французски?
– Может, и по-французски, но я чистокровная оджибве, – гордо сказала Люси.
– Вот и хорошо. А можно портрет, наконец, посмотреть?
– Вот только имя подпишу.
Она быстро написала что-то углем, сняла рисунок с этюдника и показала мальчикам.
Майк весело расхохотался, глядя на портрет приятеля.
– Неужели я и вправду такой? – в притворном ужасе спросил Уилсон.
– Ну, это же карикатура, преувеличение, – объяснила Люси.
Майк видел, как она подчеркнула скованность движений Уилсона, даже немножко преувеличила, но при этом схватила самую суть характера приятеля.
– Ну ты даешь! Как это у тебя так здорово получается?
– Выделяешь пару важных черт и вроде как раздуваешь больше, чем оно есть. Не то чтобы я про это думала. Просто само получается.
Люси протянула рисунок Уилсону.
– Не обиделся?
– Нет, конечно. Даже смешно получилось.
– Рада, что у тебя есть чувство юмора. – Она повернулась к Майку. – Твоя очередь.
Майк скорчил смешную физиономию.
– Даже не знаю, стоит ли?
– Не бойся, просто замри на минутку.