Холостяк (ЛП)

Поэтому я остаюсь.

И пробуду здесь столько, сколько потребуется.

Сквозь полудрему на водительском сиденье внедорожника, с опущенным вниз козырьком, я слышу быстрое постукивание в окно. Я медленно сажусь и опускаю его. Солнце уже начинает садиться, и предполагаю, что сейчас примерно пять или шесть часов вечера.

Я развлекался как мог, упорно игнорируя свой урчащий живот и сопротивляясь желанию быстро съездить в город и пообедать там.

— Почему вы все еще здесь? — Голова и плечи Серены загораживают мое окно. Ее голубые глаза мерцают в лучах угасающего дня. Она качает головой и до того, как я успеваю ответить, поднимает пластиковый контейнер до уровня окна.

— Вот. Беттина приготовила ужин. Я подумала, что если вы достаточно упрямы, чтобы сидеть на моей подъездной дорожке в течение семи часов, то я, по крайней мере, могу проявить гостеприимство.

Она смотрит на меня, словно одновременно ненавидит и ценит, что я остался.

— Спасибо. — Я принимаю закрытый контейнер.

— Не то чтобы мне этого хотелось. Но это правильное решение. — Она скрещивает руки на груди.

Даже когда злится, ее глаза все еще чертовски завораживают.

Она все еще расстроена. Я понял. Но как только получу возможность объясниться, все это закончится. Может быть, мы даже посмеемся над этим. Я нахожу ситуацию довольно забавной.

— Запрыгивайте. — Я киваю в сторону пассажирского сиденья.

— Не буду. — Ее руки напрягаются сильнее, и она даже бровью не ведет.

— Давайте. — Наши взгляды встречаются, и я не отступаю. — По крайней мере, позвольте мне объяснить, — добавляю я.

— Что тут объяснять? Вы приехали ко мне домой с этим мусором в машине. — Она с трудом контролирует дыхание. — И я просто должна с этим смириться? Черт возьми, Дерек, вы должны управлять моими деньгами, а не забивать голову сплетнями. Вы хоть понимаете, как я себя из-за этого чувствую?

Серена поднимает левую руку к золотому кулону на шее.

— Я прекрасно вас понимаю, — говорю я. — Но как только вы услышите мое объяснение, я обещаю, вы почувствуете себя лучше.

Она фыркает и оглядывается.

— Вы и правда в это верите?

— Доверьтесь мне.

Теплый ветерок взъерошивает ее блестящие пряди, и она оглядывается на меня, когда убирает несколько из них со своих ярких голубых глаз.

— Садитесь. Позвольте мне объясниться. Если после этого вы все еще не будете мне доверять, хорошо. Я уйду отсюда, и вы можете назначить нового опекуна. Но будь я проклят, если просидел здесь всю проклятую субботу, просто чтобы уехать, не объяснившись.

После мучительного раздумья и затянувшейся тишины Серена опускает взгляд на свои ноги.

— Я в домашних тапочках, — говорит она. — Я не одета для прогулок.

— Как именно человек должен одеваться, чтобы прокатиться? — Я подмигиваю, и она борется с улыбкой. — Давайте, залезайте. Я все объясню... После того как поем.

Я кладу крышку на приборную панель и достаю пластиковую вилку. Не знаю, что это такое, но оно пахнет божественно, и это лучше, чем все, что я мог бы купить на заправке в городе.

Серена садится в машину, и я вижу, как она беззаботно оглядывает сиденья. К счастью, у меня было время, чтобы засунуть журнал под пассажирское сиденье. С глаз долой, туда, где это должно быть.

— Я медленно ем, — говорю я. — Мои извинения. Предпочитаю наслаждаться своей едой, и такое блюдо стоит распробовать.

Ее длинные ноги скрещены, и она сжимает пальцы между ними.

— Во всех смыслах. Наслаждайтесь, опекун.

Когда я заканчиваю, ставлю контейнер на центральную консоль и завожу двигатель.

— Есть какое-то особенное место, куда бы вы хотели поехать? — спрашиваю я.

Ее лицо озаряется, она устремляет взгляд на экран на передней панели, когда я настраиваю навигатор. Серена качает головой.

— Просто поезжайте. — Она нетерпеливо подпрыгивает. — Просто... вытащите меня отсюда.

Мы выезжаем на узкую асфальтированную дорогу, по обеим сторонам которой растут дубы, и направляемся на запад. Нью-Йорк великолепен весной, со всеми своими деревьями и извилистыми холмами, и я надеюсь, что наша маленькая экскурсия принесет ей ощущение покоя, если не больше.

— Итак. — Я откашливаюсь, готовый защищаться по поводу «Ю-Эс Уикли». — Журнал.

Серена пристально смотрит на меня.

— Да, опекун. Я вся внимание.

— Когда я спрашивал вас вчера о вашем прошлом, вы не стали говорить. Я предположил, что это из-за эмоциональной травмы и, не желая причинить вам больше неуместного эмоционального расстройства, провел небольшое исследование в интернете, пытаясь собрать воедино все, что смог найти.

У нее буквально отвисла челюсть, но я прервал ее.

— Подождите. Я не закончил, — говорю я. — После работы я заехал проведать сестру, и она читала этот мусор. Как только увидел вашу фотографию на обложке, я почувствовал, что, как вашему адвокату, мне нужно знать, что о вас пишут.

— Но все это ложь.

— В точку. Я хорошо знаю это, Серена. Но, как знает любой хороший адвокат, ложь, которую рассказывают, так же важна, как и правда. Из-за лжи проигрываются дела. Ложь разрушает жизни.

Серена фыркает, глядя вперед.

— Можете мне не рассказывать.

— Так что можете быть уверены, меня нисколько не развлекла эта дрянная выдумка. — Серена поворачивается ко мне, выражение ее лица смягчается, когда я встречаю ее взгляд.

Она заправляет прядь огненных волос за ушко.

— Спасибо, Дерек. Я ценю это. Я почти не читала таблоиды, только блоги со сплетнями, перед тем как все пошло по наклонной. Предпочитаю не знать, что люди говорят обо мне. Думаю, я развалилась бы части, если бы прочитала их все сейчас. Как я привыкла делать раньше.

— Мудрая женщина. — Я сворачиваю на другую дорогу, ведущую вверх по ветреному холму, покрытому деревьями и маленькими аккуратными домами. Становится все темнее, намекая на закат солнца, заполняющий горизонт. — Мой отец всегда говорил: то, что другие люди думают о нас, это не наше дело.

Серена вежливо замечает:

— Наверное, легче жить с таким девизом, когда ты непубличная личность.

— Правда.

— Как бы то ни было, избежать всех этих неприятных статей было для меня словно глотком свежего воздуха. Там, в городе, люди не задумываются дважды, прежде чем сказать вам, о чем идет речь. Они думают, что оказывают тебе одолжение, но делают это лишь для того, чтобы увидеть твою реакцию. — Она бросает взгляд на свои ненакрашенные ногти, и я думаю, что такая женщина, как она, не привыкла видеть их в таком виде.

— Точно.

— Боже, мне бы маникюр. — Она подносит руку к лицу. — Я скучаю по нему. Удивительно, как лак идеального оттенка может скрасить твой день.

— Мы проследим, чтобы в вашем бюджете было достаточно средств для регулярного маникюра и педикюра. — Моя бывшая жена была одержима этим, хотя я не завожу о ней разговор. Большую часть времени я притворяюсь, что ее не существует, а затем мои фантазии разбиваются, когда я забираю Хейвен каждую вторую пятницу и вижу, что она жива и здорова, проживая американскую мечту с мужем номер два.

— Я не поверхностна, — уточняет Серена. — Или тщеславна.

— Эта мысль ни разу не приходила мне в голову.

— Меня просто воспитали с убеждением, что нужно заботиться о себе. Гордиться тем, как я выгляжу, какой меня видит мир.

— Разве не все мы так делаем?

— Иногда мне хочется, чтобы это меня не волновало. Бьюсь об заклад, я могла бы провести несколько дней в тренировочных брюках и с хвостиком.

— Тогда почему вы не делаете этого? — Я бросаю на нее быстрый взгляд.

— Хм. — Задумавшись, она смотрит в окно.

Серена устраивается на своем месте, ее тело расслабляется, почти тает, словно она понимает, что быть рядом со мной легче, чем она ожидала.

— Может быть, я смогу, — добавляет она. А затем хихикает. — Тогда Эудора подумает, что я сошла с ума.

Мы подъезжаем к знаку перекрестка.