Страница 80 из 81
— Не надо, Лея, — он перебил на полуслове. — Я никуда не пойду.
— Ты не можешь остаться в Суарде. Роне не даст тебе…
— Я. Никуда. Отсюда. Не. Пойду.
Его слова настырно пробивали корку льда. Здесь, в глубине, было так хорошо. Спокойно. Пусто. А слова мешали, кололи и толкали — куда? Зачем?
— Что тебе еще? Извинений? Хорошо. Прости. Я была не права. Все. Уходи, — попросила она, удивившись, как хрупко звучит голос.
Размытый силуэт покачал головой, не давая соскользнуть в тишину. Упали на пол рубаха и куртка, зазвенела брошенная гитара.
— Почему? — Себастьяно шагнул к ней. — Почему ты прогоняешь меня?
Она удивленно сморгнула дождевые капли. Разве она сказала...
— Прогоняю? Я отпускаю тебя! Ты же хотел свободы.
— Нет. Не свободы. — Сильные руки обняли ее, хрустнул ледяной панцирь, впиваясь осколками в кожу. — Тебя.
Шу замерла, не веря: после всего, что она сделала — он здесь? И этот запах, пыли и пота, солнца и желания — не мерещится? И руки, ласкающие спину и затылок, настоящие, и бесшабашное счастье в синих глазах, и солнечное тепло его тела и дара…
— Любить, так принцессу, — шепнул Себастьяно ей в губы.
Кажется, она хотела что-то ответить. Или что-то сделать. Но смогла только вцепиться в его плечи, чтобы не упасть — потому что пол провалился под ногами, а стены закружились красковоротом, и обезумевший поток смел ее, растрепал и растворил в себе.
Себастьяно бие Морелле, Стриж
— …мы с братом нашли лисенка, — бездумно рассказывал Стриж. — Он сворачивался клубком, когда спал. Совсем как ты. Моя нежная Лея…
— Мой, — сонно шепнула она и провела ладонью по его бедру.
— …шелковая шерстка, черная с белыми подпалинами, а глаза желтые, как мед. Мама сказала, северная серебряная лиса. — Стриж перебирал ее волосы, пропускал между пальцев. — Красивая. Ты красивая, как облака в реке, Лея, грозная колдунья. Лисичка…
Он понял, что сказал что-то не то, лишь когда она вздрогнула и уткнулась носом ему в плечо. Тупой шисов дысс, думать надо, что несешь!
— Эй, ты чего? Не прячься.
— Я не… — она провела пальцем по следу от плети и взглянула ему в глаза, снова дерзкая и колючая. — Я темная колдунья, Тано. Не боишься?
Он рассмеялся, сгреб ее в охапку, но Шу вырвалась, оттолкнула его.
— Себастьяно!
— Моя госпожа Лисичка.
От воспоминания о хризантеме и плетке обдало жарким азартом: подергать стихию за усы, а потом поймать руками разъяренную молнию и целовать, пока она не станет нежной и покорной…
— А ты знаешь, что когда сердишься, похожа на грозу и смерч? Самая красивая на свете гроза. Моя. И не вздумай извиняться. — Он поймал её руку, потерся о ладонь щекой и подмигнул. — Мне почти стыдно, что я тебя дразнил.
Она вырвала руки и отскочила.
— Ты смеешься надо мной!
Стриж потянулся, перекатился на спину, закинув руки за голову, и огладил ее с ног до головы взглядом — тонкая, гибкая, упрямая, брызгается искрами, чудо как хороша! Как такую не дразнить?
— Ну, смеюсь. Ты так прелестно злишься.
— Прелестно?! Ненормальный.
— Сама такая.
Он поймал губами ее смех: хватит разговоров, еще немножко тишины и покоя, прошу тебя, Светлая! Не думать, не возвращаться из грезы. Пожалуйста!
Светлая не услышала. Через несколько мгновений Лея снова вырвалась и попросила:
— Себастьяно… Тано… останься со мной.
Такое сладкое слово — останься. Два дня назад он бы отдал за него все. Пока было, что отдавать.
Насмешливо дохнула льдом Бездна: ты был готов умереть, но готов ли жить?
Стриж не хотел отвечать на этот вопрос. Остаться, зная, что в любой миг Хисс может потребовать ее душу, а гильдия — ее смерти? Или отказаться от мечты, когда она уже в руках, податливая и до головокружения прекрасная? Будь проклято все! Что стоило Герашану свернуть ему шею там, в таверне!
Стриж заставил себя успокоиться и начать думать здраво. О том, как теперь выбираться. Шис. Сказать — не люблю? Не поверит. Сказать правду? Толку от той правды. Придется снова сбежать. Будь проклят этот выбор!
— Если ваше высочество предлагает мне должность домашнего тигренка… — беззаботно начал он.
— Ты… не хочешь?
— Хочу, — он посерьезнел, — я люблю тебя.
— В самом деле хочешь? — Она заглянула ему в глаза.
Проклятье. Не верит. Ну же, играй лучше, шисов дысс, перед тобой маг разума, а не деревенская дурочка.
— Да, — он отвечал чистую правду, искренне и убежденно. — Больше всего на свете, Лея, я хочу остаться с тобой. Тигренком, горничной, все равно кем, лишь бы с тобой.