Страница 4 из 4
Итак, в течение многих десятилетий одни лишь предприниматели умели классифицировать различные виды труда и находить такие, для которых детский ум и детские руки достаточно искусны и ответственны. Господам учёным такая мысль не приходила в голову: они были заняты классификацией растений, животных и самых наук.
И вот, как-то раз, во время лекции по зоологии в бостонском народном университете, у меня блеснула мысль, что, подобно тому как существуют амёбы, состоящие лишь из одной клеточки, а за ними идут всё более сложные организмы, бывают и одноклеточпые действия, простые, неделимые действия-амёбы, за которыми следуют всё более и более сложные и высокие. Я думал об этом приблизительно в течение недели, потом забыл, так как я нашёл работу и не мог уже ни посещать лекций, ни предаваться размышлениям…
И эта мимолётная мысль рабочего теперь является основной мыслью нашей новой школы.
Однажды я служил работником в саду и подружился с сынишкой своего богатого хозяина, обладателя большой фермы. Меня удивляло, что нежный барчук с радостью, втайне от родителей, помогает мне копать и полоть в саду, и даже убирать и чистить полы в комнатах. Меня удивляло, что общество простого парня, каким был я, он предпочитает обществу своего образованного учителя, а мои рассказы – гораздо более занимательным и умным книжкам; что он так неохотно вспоминал об учении, когда я его об этом спрашивал. Однажды во время урока я подкрался к балкону и не узнал своего маленького приятеля: бойкий и смышлёный в разговоре со мной, он казался теперь каким-то запуганным и притуплённым; я не мог понять произошедшей в нём перемены, но чувствовал, что в эту минуту он как-то глупее, хуже, неприятнее.
Впоследствии я видел, как дети богатых родителей убивают время бессмысленными играми и забавами, или по целым часам валяются на диване, или развлекаются от скуки, глядя в окно. Они внушали мне даже большую жалость, чем дети, работающие в мастерских и на фабриках.
Моей мечтой было попасть в школу. Как человек, не знавший школы, я питал к ней чувство какого-то суеверного благоговения: ведь она даёт возможность впоследствии, при небольшом и лёгком труде, наживать громадные состояния.
Что скрыто таинственно в этой науке, отнимающей столько лучших лет жизни? С восьми лет ребёнок начинает ходить в школу: проходят годы, он уже юноша, потом и взрослый человек, мог бы жениться и быть отцом семейства, а он всё ещё учится, и учёба поглощает всё его время, не оставляя ни минуты для чего-нибудь другого. И почему эта великая таинственная наука даёт нам пустых и поверхностных людей, которые добиваются благополучия только для себя, не заботясь о других?
Неужели так и должно быть? Если, действительно, не может быть иначе, то какая цена этому учению, дающему лишь одному человеку из тысячи сносные условия жизни; а если может быть иначе, почему об этом не подумают учёные люди школы?
Наконец, я попал в школу, получив место сторожа. Моя работа была не из тяжёлых, она начиналась лишь после трёх часов, когда у мальчиков кончались уроки. Я мог опять отдаться наблюдениям и размышлениям.
Не помню теперь, что я думал о школе тогда, и какие мысли назревали у меня с течением времени, но знаю одно: всё моё уважение к школе исчезло внезапно и безвозвратно.
«Всё, что здесь происходит – ужасная ошибка или чудовищная ложь», – думал я.
Януш Корчак в детстве, около 1888 г.
В каждом классе сорок учеников и все они учатся одному и тому же. Между тем, каждый из этих мальчуганов непременно хоть чем-нибудь отличается от других. Значит, здесь происходит то же, что и на фабриках, где за одним столом сидят сотни людей, – каждый из них думает о чём-нибудь другом, чувствует иначе и к иному стремится. Но там беспощадная, жестокая необходимость приковывает людей к одному делу. А здесь?
В классе сорок учеников и все они учатся одному и тому же. Между тем жизнь потребует от каждого из них чего-нибудь другого. Зачем, например, все они учатся немецкому языку? Ведь он понадобится лишь немногим из них, остальные его позабудут. Понадобится он им лет через десять, а учатся они теперь. Принимаясь за новое дело, я всегда быстро и обстоятельно усваивал то, что мне было нужно, но вряд ли я учился бы также охотно и быстро, если бы знал, что применить свои познания мне придётся лишь десять лет спустя.
7-я правительственная средняя школа в Варшаве, в которой учился Януш Корчак
– Для чего нужна геометрия? – спрашиваю однажды большого мальчика, лет четырнадцати.
– Почём я знаю, – пожимает он плечами.
– Зачем же ты её учишь?
– Затем, что этот противный учитель лепит двойки.
Мальчуганам доставляло особенное удовольствие, если я позволял им звонить, когда кончалась перемена. Не удивительно ли: учатся по принуждению, а звонить сами хотят.
Возможно ли, чтобы учитель и ученики были всегда одинаково расположены заниматься, чтобы он мог всегда занимательно говорить, а они могли его слушать? Ведь даже механическая работа лучше спорится, когда человек чувствует себя свежим и бодрым, тем более – работа умственная.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.