В чужом обличье

— Ваше высочество, — склонил голову Атринас, — я принес вам печальные вести.

— Что случилось? — спросил Корсин, лениво поворачивая голову.

— Бадрил из клана Настиш вызвал в круг виконта Жана-Огюстена из посольства Ранфии и тут же, на дуэли, на глазах у целой толпы свидетелей, отрезал ему нос.

— Ай-ай-ай! — с искренней горечью в голосе воскликнул Корсин. — Надеюсь, бедолага Огюстен выжил?

— Им уже занимается мастер Светла, — криво ухмыльнувшись, поклонился Атринас. — От Мориньи уже поступил официальный протест.

— Этого нельзя так оставлять, — твёрдо произнес Корсин. — Что о нас подумают наши добрые соседи? Я немедленно отправляюсь к отцу, а вы, друзья, дослушайте балладу.

Отец, как всегда, сидел со скучающим видом, а за его спиной стоял бесстрастный Гиозо. Посол Ранфии, наоборот, являл миру багровое лицо, размахивал руками. Рядом с ним находился Жан-Огюстен с перебинтованным лицом. Бадрил стоял чуть в сторонке, стараясь выглядеть горделиво и бесстрашно. За спиной его возвышались двое королевских гвардейцев.

— Ваше Величество, — поклонился Корсин отцу, затем повернулся к Людвеку Мориньи. — Уважаемый посол нашего доброго соседа-короля Ранфии Робера Третьего.

В поклоне Корсин как раз сравнялся ростом с низеньким и толстым Людвеком.

— Случившееся — возмутительно, более того, это оскорбление наших добрых соседей! От лица всех друзей Ранфии я приношу свои глубочайшие извинения. Уверен, ваше величество уже назначили Бадрилу Настишу более чем суровое наказание.

Отец чуть заметно покачал головой.

— Прошу передать Бадрила Настиша под мою опеку, — снова поклонился Корсин. — Я не только лично прослежу за тем, чтобы он получил причитающееся ему наказание, но и постараюсь привить ему миролюбие и раскрыть глаза на весь ужас его деяния.

Бадрил Настиш опустил взор, словно увидел что-то интересное на полу.

— Не возражаю, — бросил Гарриш Второй.

— Уверен, что вы, ваше высочество, — произнес Людвек, утирая пот со лба платком, — сумеете объяснить этому юному смутьяну, что Ранфия — друг Перпетолиса.

Жан-Огюстен скосил глаза на закрывающую пол-лица повязку, затем молча поклонился. Корсин поклонился в ответ, и на этом официальная церемония закончилась. Корсин сделал жест следовать за ним, и Бадрил поплёлся, не смея ослушаться.

— Ещё раз прошу вас не держать на Перпетолис зла за произошедший досадный инцидент, — обратился Корсин к послу, выйдя из тронного зала. — И передать его королевскому величеству, что на одного смутьяна в наших горах найдётся десяток ценителей утончённой ранфийской культуры. Надеюсь, мы с вами ещё попируем за одним столом и будем вспоминать этот день со смехом.

При этих словах принца Атринас вытащил из мешка и протянул Людвеку рог горного тура, украшенный искусной резьбой и с накладками из хризолита и горного хрусталя.

— Ох, ваше высочество, что вы, право, не стоило! — рассыпался в благодарностях Людвек, прижимая рог к груди.

Размеры его были таковы, что осуши низенький ранфиец наполненный вином рог даже один раз, его бы по меньшей мере хватил удар.

— Что вы, любезный Людвек, разве есть на свете вещь дороже дружбы? — улыбнулся Корсин. И тут же голос его построжел: — Атринас. Отведи бунтовщика в темницу. Самую тёмную и холодную. Еды не давать, чтобы она не отвлекала его от размышлений о допущенной ошибке.

Стража и верный Атринас скрутили Бадрила и потащили прочь. Корсин же отправился в свои покои, уселся, приняв скучающий вид, и жестом приказал продолжить исполнение баллады.

Требовалось подождать, а ждать он умел очень хорошо.

— Садись, — кивнул Корсин на место напротив себя.

Бадрил сел, посмотрел с вызовом, высоко вскинув подбородок.

— Ну что, подумал над своей ошибкой? — нейтральным тоном спросил Корсин, лично наливая вина в кубок.

Горячие мясные блюда парили, наполняя покои сводящими с ума ароматами. В животе Бадрила громко квакнуло, затем заурчало.

— Признай свою ошибку, извинись и сможешь поесть и выпить, — сказал Корсин.

— Нет! — с ещё большим вызовом вскинулся Бадрил. — Эти торгашеские свиньи недостойны того, чтобы жить! Из-за них мой отец вынужден был уйти в наёмники и сгинул, защищая какой-то вонючий склад с шерстью! Из-за них мои сёстры живут впроголодь! Жалею только об одном, что отрезал ему нос, а не голову! А теперь можете казнить меня, ваше высочество!

Выглядел Бадрил не лучшим образом, но тем горделивее он вскидывал голову.

Кронпринц прищёлкнул пальцами, и рядом появился Атринас.

— Казнить, значит? — словно размышляя над решением, произнёс Корсин.

Бадрил слегка побледнел, но тут же снова вскинул голову, посмотрел с вызовом.

— Наверное, ты мало размышлял и не представляешь, какую боль причинил нашим добрым соседям в целом и Жану-Огюстену в особенности. В пыточную его!

Бадрила потащили, без всякой жалости, но Настиш не стал умолять и просить. Корсин, сделав знак свите, поднялся и тоже пошёл в пыточную.

— Маркос, что ты узнал? — тихо спросил он по пути.

— Бадрил Настиш из древнего, но скатившегося в нищету после того, как они потеряли свои владения рядом с долиной Увалец, на границе с Ранфией, рода Настишей, — так же тихо ответил Маркос Растраниш. — Его сёстры действительно голодают, а все старшие родственники по мужской линии служат в наёмниках. Ну, если живы ещё. Отец погиб, а от двоих троюродных дядьёв, отправившихся на заработки в Намрию, уже полгода нет никаких вестей.

— Что ж, ясно, — Корсин благодарно кивнул. — Значит, горячий мальчишка, за которого даже мстить никто не станет…

Они вошли в пыточную.

— Вот это видел? — Атринас уже показывал Бадрилу раскаленные клещи. — Цап! И нет носа!

— Никогда я не назову ранфийцев друзьями! — вскинул голову подвешенный за руки Бадрил. — Даже без носа!

Корсин чуть покачал головой, подал знак Атринасу. Раскаленные клещи сомкнулись, только не на носу, а на левой руке, чуть выше плеча, срывая кожу, вырывая кусок плоти и тут же прижигая рану. По пыточной поплыл запах мяса, Бадрил стиснул зубы, чтобы не заорать от боли.

— Подумай, Настиш, — негромко сказал Корсин. — Признай свою ошибку, не упорствуй.

— Нет! — выкрикнул Бадрил, глядя кронпринцу прямо в глаза. — Ранфийцы — мои враги навек! Можете казнить меня, но я не отступлюсь!

Было видно, что его мутит, но Бадрил упорно держался.

— Ну что же тогда, — Корсин вздохнул, держа паузу.

Бадрил молчал, смотрел с вызовом, не собираясь умолять и не собираясь отступать.

— Освободите его, — буднично произнес Корсин. — Помойте, переоденьте в чистое. И несите в мои покои.

Бадрил оттолкнул руки, пошел сам, чуть пошатываясь, но каждый раз ещё выше вскидывая голову, явно готовясь умереть достойно.

Бадрил посмотрел недоверчиво на поднесенный ему кронпринцем кубок. Затем на лице его отразилось понимание — в вине яд! — и Корсин едва заметно улыбнулся.

Привычным уже движением закатал рукав, и свита за спиной повторила его жест. У каждого из них, чуть выше плеча, был такой же знак, как у Бадрила — шрам, рубец, оставшийся от касания раскаленных клещей, вырывающих кусок мяса.

— Ты прошел испытание кровью, страхом и смертью, — произнес Корсин, — и не отступишь, когда придет время резать ранфийцев. Теперь ты один из нас, Бадрил Настиш!

Бадрил смотрел широко раскрытыми глазами, и Корсин знал, что он видит. Знак на плече принца. Свиту его, состоящую из представителей сильнейших кланов Перпетолиса: Артанишей, Имранишей, Гварришей, Растранишей, Парришей и прочих. И неважно, что это были пятые, седьмые сыновья, которым не светило наследства. Главное, что им нечего было терять.

— За Бадрила Настиша! — провозгласил Корсин, отбирая у того кубок и осушая одним махом.

— За Бадрила Настиша! — провозгласила свита, вскидывая свои кубки.