Хуадад-Сьюрэс

– Ты младшего-то полубога зазря не поминай. А здесь мы, потому что ты вынудил нас срезать по Змеиной, – начал седеющий мужчина. – Ты всю дорогу вдоль Центрального скулил, что, возвращаясь запланированным путем ради пары деревень у самого леса, которые мы должны были посетить, мы застрянем непонятно где на День Лета. Ты клялся всеми Богами, что возьмешь ответственность перед капитаном на себя. И после моего отказа у тебя случилась страшная желудочная хворь, ты выл, что нуждаешься в помощи, которую тебе смогут оказать только в Хуадад-Сьюрэс и уж никак не в Веге. Но, к счастью, Великие смилостивились, и ты чудесным образом излечился, как только мы оказались довольно глубоко в лесу.

Старший стражник обернулся на Питио дабы убедиться, что тот пошел красными пятнами стыда. Но его двадцатилетний лопоухий спутник только гримасничал:

– Я, между прочим, мог умереть. Так что есть, за что благодарить Богов, – сказал он. И, помолчав, добавил уже тише: – Да и ты, скажем прямо, не долго ломался-то.

Это было правдой. Несмотря на то, что Дэнлир не имел ничего против отмечания Дня Лета в деревенской обстановке, такой простой и милой сердцу, Лапочка подобного ему бы не простила. Будь это Праздник Осени, Зимы или Весны, точно так же стоящий в середине своего сезона – она бы не серчала. Но жена Дэнлира родилась летом и ждала подарков и особых знаков внимания за то, что стала на год старше. Поэтому он сделал вид, что поверил очевидному притворству, дабы успеть домой к торжеству.

– Но я же не мог допустить, чтобы младший брат моего капитана просто взял и умер в патруле, – ответил он, не скрывая улыбки.

– Вот! Патруль. Об этом я и говорил, спрашивая, что мы здесь делаем, – Питио указал пальцем на дырявое полотно из листьев, закрывающее голубое небо, а его спутник отвернулся, услышав уже ставший привычным ноющий тон. – Я служу в гарнизоне Хуадад-Сьюрэс. Рискую своей жизнью, – звук кулака, стучащего по мундиру. – А как что случится? Ведь даже воришка, просто срезавший сумку и убегающий от рассерженных горожан, с удовольствием пырнет стражника, преградившего ему путь. А этому, между прочим, только руку терять! Или пару пальцев. И ведь должен, сука, понимать, что из-за нападения на представителя закона, он уже не сможет отделаться конечностями. Там уже, между прочим, петлей будет попахивать. Но ведь все равно нож под ребра всадит и не задумается! А на какие зверства по отношению к солдатам пойдут те, кому и так в случае поимки суждено расстаться с жизнью? Представить страшно! Со всех сторон выходит, что в работенке приятного мало, но нет! Они, – судя по паузе, указательный палец молодого человека вновь пытался пронзить небосвод, – решают, что этого недостаточно. Давайте отправим его Акхар знает куда, – Питио в запале и не подумал прервать речи, поэтому предложение напарника вымыть ему рот с мылом просто потонуло в продолжающихся причитаниях. – Дадим ему лошадь, которую этот самый Акхар словно под хвост ужалил. И пусть отбивает себе все внутренности в седле, пока ищет людей по приметам «две руки, две ноги и голова тоже есть»! А те, кто описан довольно подробно, между прочим, не выглядят гражданами, которые согласятся просто так надеть кандалы.

– О, а ты двуличен, любезный Питио Жан, – протянул Дэнлир, не оборачиваясь. И тут же продолжил, пока юноша не втянул воздух для пространного и полного жалоб на судьбу ответа. – Не ты ли так радовался новому Верховному судье, который «наконец-то что-то делает с этими в край обнаглевшими уродами»?

– Нет. Миссия благая, разумеется. Но какого Акхара мы должны этим заниматься? Почему не следователи, которые, между прочим, находятся под началом судьи? И разве у дэминов нет специальных патрульных? Разве землеправитель в таких ситуациях не создает специальные отряды из более подходящих людей?

Старший стражник закатил глаза:

– Мы и есть такой отряд, Питио. Поздравляю. Это входит в твои обязанности, служащий гарнизона Хуадад-Сьюрэс. И мы не покидали провинцию, если ты не заметил. И уже с тобой об этом говорили. И не один раз. И да помогут тебе Старшие Боги, если ты еще раз при мне назовешь по имени младшего сына Брутана.

Какое-то время из-за спины доносилось только недовольное сопение.

– Но почему я? – спросили сзади, плаксиво.

– А куда еще девать молодежь, как не на утомительную и, скорее всего, бесполезную работу?

Повисло молчание.

– А почему ты? – неуверенно спросил Питио.

«Потому что я не умею отказывать хорошим людям, а твой брат очень нуждался в человеке, который не прибьет тебя во время столь долгой совместной поездки».

– Ну кому-то же надо учить эту молодежь.

– И все равно это не справедливо! – вновь начал было скулить молодой стражник, но старший товарищ прервал его, подняв руку. Он услышал тяжелую дробь галопа.

– Надо освободить путь, – сказал Дэнлир, сводя лошадь в растительность.

– Но почему мы должны…

– Живо!

Берийские верховые были некрупными лошадьми. За их ноги стоило волноваться, глядя на пересекающие тропинку толстые корни. Хозяин элегантной и легкой вавстравийской скаковой никогда не полез бы в эти дебри. Выходило, что галопировать по такой местности могли лишь риссирийские тараны. А для верховой езды их использовали люди, которым не следовало перекрывать дорогу.

Взмыленный вороной жеребец, выпрыгнул из зарослей как порождение ночного кошмара и, не достав до замешкавшегося Питио двух локтей, встал на дыбы. Бойкая дернулась и отскочила, врезавшись ногой своего всадника в дерево, затем начала пятиться. Молодой стражник, шипя от боли, натянул поводья, с трудом заставив животное остановиться. Черная бестия грузно опустилась на землю и принялась яростно рыть копытом и грызть удила. От исходящего от нее жара, казалось, можно было свариться заживо. Удивительно, что оседлавший ее человек, был так расслаблен. Риссирийский таран остановился, проехав Пыльную, и был повернут к ней крупом, из-за чего старший стражник видел только затылок всадника – бритый, с гребнем коротко-стриженных волос. Дэнлир не сомневался, что на лице того в глазах цвета мочи плещется недоброе веселье.

Жеребец медленно зашагал вперед. Из его пасти капала пена. Он вжал кобылу Питио в плотный ряд стволов. Бойкая была на добрых две ладони ниже акхаровской бестии, а сам Питио едва бы доставал темечком маланийцу до подбородка. Наемник, а кто же еще, нагнулся к своей испуганной жертве.

– Мирта рэго, бэрэйнэр, – прорычал он.

Дэнлир кое-как разворачивал Пыльную, которая, хоть и отличалась покладистостью, но не испытывала желания приближаться к черному гиганту.

– Эй! Заблудился? – спросил он, справившись с лошадью. Выпучивший глаза Питио был белее снега и, похоже, был готов разрыдаться.

Наемник медленно повернул голову на голос Дэнлира. Стражник не умел «читать» маланийцев, предполагал лишь, что черные вытатуированные губы, встречающиеся всегда, – знак после обряда инициации.

– Мы тут в патруле. Если нужна помощь, скажи, – продолжил он со всем спокойствием, на которое был способен рядом с дикарем под четыре локтя.

Неожиданно Питио всхлипнул. Среди пения птиц раздался его быстрый, но запинающийся шепот: «О, Куперус, Первый Великий, Родитель Божеств, Создатель Круга Мироздания, людей и сущего всего, Золотой Медведь, защитивший Плато от гнева Черного Волка, не дай горю страшному стать на моей судьбе, не дай пути моему прерваться, молю.

О, Гадэния, Покровительница ночи, Жемчужная Змея, закручивающая пути и дороги, Хозяйка знания, открывающего ту сторону, где…»

Маланиец заржал, запрокинув голову. Дневной свет, пробивающийся сквозь листву, показал Дэнлиру неприятно бугрящуюся кожу наемника на подбородке и шее. Резко развернув своего жеребца и толкнув при этом обеих кобыл стражников, наемник послал коня в галоп, продолжая смеяться. Он быстро скрылся из виду.

Дэнлир был в два раза старше Питио и, соответственно, застал юношей войну. Вот, где он навсегда научился понимать, когда маланиец работает, а когда – развлекается. Ничто не веселило варваров больше, чем пугать мужчин других народностей.