Не навреди

На обратном пути зашёл за братьями в детский сад, а потом отвёл к бабуле Хэм, с которой те договорились печь пироги. Даже хорошо. В доме будет тихо и можно спокойно обсудить с мамой его «проблему».

– Мамочка, я вернулся, – крикнул он, едва переступив порог.

Рене стояла полубоком. На столе бумажный пакет с продуктами, яркая сумочка. Когда Спайк вошёл, она резко отбросила волосы за спину и выкрикнула:

– Катись ты знаешь куда?! Грэг, мне плевать, что с тобой, и как ты себя чувствуешь, моего сына не получишь! Если появишься на пороге моего дома, горько пожалеешь!

Спайк замер, вглядываясь в лицо мамы. Грэг ей угрожает? Блин, сколько проблем, и всё из-за него. А сейчас станет на одну больше…

– О, ты заделался знатоком законов, – рассмеялась в трубку Рене. – Повторяю: приблизишься к Спайку, все твои враги покажутся котятами в сравнении со мной!

Спайк подошёл ближе и взял маму за руку. Не зная, чем помочь, и чувствуя себя ужасно слабым и виноватым во всех несчастьях. Рене вздрогнула и машинально улыбнулась ему, а потом сказала в трубку:

– Всё, ты мне надоел. Больше не звони, – и швырнула телефон на стол. – Спаюша, всё хорошо? Голодный?

– Мам, что он от тебя хотел? Угрожал, да?

– Не бери в голову. Ты забрал документы? Хорошо. Гад выходит весной, но тебя здесь не будет. Он до тебя не доберётся.

– А он не разозлится? – Спайк опустил голову. – Ну, хочет увидеться, подумаешь, ничего же страшного. Не в первый раз.

– Нет, Спайк. Когда он хочет увидеться, то втягивает тебя в неприятности, – мама пыталась говорить спокойно. – Ему в тюрьме совсем башку отбили. Тебе нельзя с ним видеться. Если будет доставать или ещё что – сразу скажи мне.

– Да, конечно, – он выдохнул, набираясь смелости для разговора. Время явно неподходящее, но если не решится сейчас, то вообще не решится. – Мам… ты прости, но… у меня проблема. – Спайк сглотнул воздух. – Серьёзная. Тебе лучше присесть.

– Что не так? Что-то не то с документами? Или этот… – Рене покосилась на телефон. – Клянусь Силами, если он не успокоится, в тюрьму сяду я.

– Нет, это связано со мной. То, что я натворил в… каком-то смысле, – он крепче сжал тёплую ладонь мамы. – Помнишь, ты очень переживала, чтоб я не был как Грэг? Но… возможно, меня тоже посадят в тюрьму. Или что-то сделают, но я не знаю – больно ли это.

– Спайк, что случилось? – мама нахмурилась сильнее, заглядывая ему в глаза.

– Я… ты главное… Даже не знаю, как вышло, – забормотал он. До одури боялся произнести. Наверное, лучше признаться в убийстве, чем в этом. – В общем, я… – удар сердца. – Маг. Истинный. – Спайк поднял глаза, боясь увидеть разочарование или даже отвращение.

– Что? Но…

Она молчала почти минуту. Спайк видел пробегающие эмоции: страх, растерянность, непонимание, радость, снова страх. В конце концов, Рене потёрла подбородок:

– Знаешь… надо спросить бабулю. Кажется, она рассказывала про то, что кто-то из дальних родственников такое умел. Сила же передаётся по наследству, так может… – мама нахмурилась и снова посмотрела на Спайка. – Малыш, давно ты узнал? Испугался, да? Оленёночек, мой, – она крепко его обняла и у Спайка будто валун сердца свалился. Мама на его стороне, не отказывается от сына-мутанта.

– Очень, – честно признался он и уткнулся ей в плечо. – Я не хотел. В один момент всё раз и стало чёрно-белым, а люди наоборот – цветными. Я будто всё тело насквозь вижу. Рон говорит, что таких, как я в тюрьму сажают или запечатывают. А началось, ну где-то полгода назад. Я думал, пройдёт. Не хотел тебя беспокоить.

– Спаюша, – она вздохнула и погладила его по волосам. – Нужно было сказать. Это же очень серьёзно. Ты мог пораниться или навредить кому-нибудь, сам того не желая. Я… пока не знаю, что тебе сказать, но давай обсудим это за ужином, хорошо?

– Знаю, – Спайк вздохнул. – И Рон так говорил. Сегодня мне пришлось им показать. Дизи змея укусила. Ядозуб, – он сделал паузу, в который раз отгоняя страшную мысль, что его лучшая подруга могла умереть. – Честное слово, я очень осторожно. Раньше на себе тренировался. Шишки залечивал, синяки, даже парочку ожогов.

– Спайк! – Рене сверкнула глазами. – Дай слово, что не будешь делать ничего такого, пока тебе всё не объяснят! И… никому из соседей не говори. Знаешь же, как быстро слухи пойдут. А если Грэг узнает, точно покоя не даст.

– Я не скажу, прости, – снова извинился он. – Мам, я и не собирался, но разве я мог дать Дизи… Что теперь делать?

– Мы что-нибудь придумаем, – решительно кивнула Рене. – Не беспокойся. Кто бы что ни сказал, помни – я твоя мама, и всегда на твоей стороне. Вся наша семья тоже.

– Ты – супер, – Спайк обнял её крепко-крепко. На душе стало гораздо легче. И нахлынула нежность. – Я тебя так люблю. Спасибо за то, что терпишь.

– Глупости. А теперь марш переодеваться и хватай овощечистку, поможешь с ужином.

Спайк посмеялся и, ещё раз обняв маму, рванул в комнату. На душе было тепло-тепло. Он так боялся её реакции… Теперь не понимал, с чего придумал такую глупость.

Войдя в комнату, кинул сумку с документами на кровать. Застёжка не выдержала и все листочки, разложенные по файлам, рассыпались. Спайк с неожиданной для себя аккуратностью взялся их собирать.

Грант значит?

Нужно сделать всё, чтобы не упустить этот шанс и помочь своей семье. Как там Дизи говорила? Легко не будет, но потом любое желание исполнится? Не совсем в таком контексте, но всё же… Эта возможность и правда даст всё, о чём можно мечтать. Нельзя её упускать.

Глава 3 – Поступил не туда?

Пейзаж за окном становился всё унылее. На юге лето держалось до середины осени, а в окрестностях Чаортана деревья уже нарядились в золотисто-алый, некоторые осыпались. Рельсы свернули вправо, и поезд сбавил скорость, позволяя полюбоваться мегаполисом. Друзья и знакомые наперебой твердили, как ему повезло увидеть такой большой город. Спайк смотрел на лес бетонных столбов и не проникся восхищением. У самого высокого здания в Стэйринге четыре этажа, а здесь – не сосчитать. Небоскрёбы выше облаков. Не успел уехать, а уже безумно скучает по дому.

Поезд влетел в туннель, потом на эстакаду над серыми и унылыми промышленными сооружениями, свернул к улице и ещё долго скользил меж зданий из стекла и бетона. Спайк видел большие города в фильмах, новостях, но в голове те воспринимались как красивая картинка, а не что-то реальное. Жуть. Здесь даже дышалось иначе. Нервы вибрировали, уши заложило. Наверно это от волнения. Не хватало только в обморок грохнуться. Спайк сделал глоток воды из бутылки, надеясь успокоиться. Достал телефон, в робкой надежде на сообщение в духе: «Спайк, мы пошутили, купи билет обратно и возвращайся», но ничего нового не пришло. многочисленные пожелания приятного пути он отметил прочитанными не открывая. Некоторое время делал дыхательные упражнения. Так увлёкся, что не почувствовал, когда поезд остановился.

Вокзал Спайк не запомнил. Все мысли были заполнены попытками сохранить свою жизнь в бесконечном людском потоке. Казалось, если весь Стэйринг соберётся в одном месте, и то народу будет меньше. Вывалился на площадь. Здесь поспокойнее, можно не идти как краб. Получилось даже осмотреться.

В центре возвышался памятник крылатому мужику на коне. Спайк не очень дружил с историей, поэтому не знал, кто это. Перед монументом толпились приезжие, по очереди ловили такой ракурс, чтобы из спины стоящего в кадре человека распахивались огромные серые крылья. Что ж. Каким-то невероятным образом он должен найти в этом каменном лесу башню со светящейся звездой.

Спайк пересёк площадь и парк, в котором немного успокоился, но стоило выйти к дороге, как захотелось с неподобающим для парня визгом убежать обратно, в спасительную тень деревьев.

Здания были огромными. Нет, не так. Они ОГРОМЕННЫЕ! Силы, издалека не так страшно! Спайк задрал голову. Сколько здесь этажей? Миллион? Стёкла с экранами, по которым крутили рекламу, такую яркую, что в глазах рябило. Спайк нервно сглотнул и огляделся. Прежде чем подойти к небоскрёбу, придётся пересечь дорогу. В Стэйринге просто – посмотри налево, направо, если никого – иди. У них на весь город всего пять светофоров, а здесь… Поток машин плотный и всё двигались так быстро, что Спайк невольно жмурился. Казалось, что вот-вот врежутся и будет как в фильмах: взрывы, огонь, плачущая девочка, потерявшая маму.