Кости

– Ну, я типа экономист. А сейчас – риелтор.

– Типа экономист-риелтор. Звучит внушительно. А какова ваша любимая игра? – продолжил Борке.

– Покер, – гордо ответил Синицкий.

– В карты?

– Я предпочитаю на костях.

– На костях, – с уважением протянул Борке. – Игра стальных нервов, без блефа и реверансов. Понимаю. А эти господа, которых вы поили шампанским?

– Они приносят мне удачу, – по-прежнему с вызовом отвечал Синицкий.

– Все? – почему-то спросил Борке.

Вопрос несколько сбил с толку Синицкого. Он удивлённо повернул голову к Борке.

– Ну я не знаю…

Он что-то ещё хотел сказать, но Борке его оборвал:

– Оставим их. Обычные бродяги. А этого, в плаще, вы давно знаете?

Растерянность Синицкого увеличилась.

– Да я его вовсе не знаю.

– Но посещает он вас регулярно?

– Ну да… регулярно. Да он мне перстень продал, старинный, – оживился он. – Сказал, что приносит счастье.

– Позволите взглянуть?

Синицкий суетливым движением хотел снять перстень с окоченевшей руки, но Борке его остановил.

– Не беспокойтесь. Я отсюда вижу. Действительно старая вещь. Думаю, сегодняшнего вашего выигрыша не хватило бы и на половину его стоимости. Что же он так продешевил?

– А я знаю? – совсем растерялся Синицкий. – Он продал, я купил. Какую цену назвал, такую я и заплатил…

– Ну да, это его дела, – согласился Борке. – Но я вижу там арабскую вязь. Граф, вы у нас знаток языков. Не прочтёте ли?

– С удовольствием. Так, э-э…

Неведомо откуда в руках Кордака возникла большая лупа. Он крепко ухватил Синицкого за палец и повернул его к свету так, что хрустнули суставы. Синицкий вздрогнул, но оцепенение, которое сковало его, возможно впервые в жизни, заставило сидеть смирно.

– Здесь набор слов, – заключил граф. – Так, здесь написано… Ага! «Спасенье разум абсурд смерть». Я думаю, это нужно трактовать так: «Спасенье – разум. Абсурд – смерть».

– Нет, граф, позвольте мне и на этот раз с вами не согласиться. Разум никогда не был спасеньем, а абсурд – смертью. Думаю, знаки препинания следует расставить иначе: «Спасенье от разума – смерть от абсурда».

– Неважно, что там написано, – неожиданно вмешался хозяин перстня. – Главное, что он удачу приносит.

– Разумеется, – поспешил согласиться Борке. – Скажите, Владимир Игоревич, а что же вы, человек, несомненно, удачливый, не желаете сыграть по-крупному? В конце концов, уровень игрока определяет размер ставки.

– Не, в рулетку я не играю, – поспешил махнуть рукой Синицкий.

– Я разве назвал рулетку? – удивлённо поднял брови Борке. – И потом, ну какой там выигрыш?

Синицкий подавленно молчал, явно не представляя себе игру более престижную и более дорогую, чем рулетка. Пауза затянулась.

– Хорошо, – смягчился Борке. – Я вам расскажу одну историю. Знавал я некогда товарища Полудохина Матвея Игнатьевича. Занимал он одну из комнат в квартире, принадлежавшей до двадцать третьего года врачу-гинекологу Беркашову. Проживал он там без малого сорок лет, до шестьдесят четвёртого, на скромную зарплату сначала счетовода, потом младшего бухгалтера. Больших денег не накопил, но всю жизнь играл. Играл с государством в азартные игры. Покупал все виды лотерей, облигации трёхпроцентного займа, ну и тому подобное.

– И кто кого обыграл? – вмешался в разговор ехидный голос Кордака.

– Победила дружба. Полудохин так ничего и не выиграл, но и государство на Полудохине сильно не разбогатело. Скончался Полудохин тихо, держа в руке очередной лотерейный билет, а в мыслях – очередную надежду на выигрыш.

– Ну и к чему это? – недоверчиво спросил Синицкий.

– А к тому, что после его смерти в комнату въехали новые жильцы. Затеяли ремонт, сломали полы и обнаружили полторы сотни золотых десяток, оставленных ещё Беркашовым.

– Обидно, – подытожил Кордак, сверкая лукавым взглядом. – Ведь если Полудохин употребил бы свободную наличность на ремонт квартиры, то умер бы в гораздо более комфортных условиях.

– Вы что, предлагаете мне квартиру ремонтировать?

В голосе Синицкого читалось недоумение.

– Хм-м, – разделил его недоумение Борке, – ну, если только кто-то там заранее оставил клад.

– Не, там клада нет, – уверенно заявил Синицкий.

– Тогда, может быть, поискать его в другом месте? – поинтересовался у Синицкого Кордак.

– А где?

– Вот это вопрос не мальчика, но зрелого игрока, – заключил Борке.

– Это что, нырянием заниматься? На дно морское? Это ж сколько мороки!

– Куда нырянием? Зачем нырянием? Я про ныряние ничего не говорил, – усмехнулся Борке. – В России со времён монголо-татар спрятано столько золота, что померкнут все сокровища морского дна.

– Чё, правда? – искренне поинтересовался Синицкий.

– Отвечаем! – откликнулся за двоих Кордак.

– Например, слышали ли вы о таком городке с названием Черталяки? – спросил Борке.

– Не, – честно признался Синицкий.

– Вот видите, граф! То, зачем Шлиман ездил в Грецию, здесь лежит под ногами. Но что обиднее всего, это золото никому не нужно.

– Да-а, – протянул граф, – если бы Шлиман знал о Черталяках, в Грецию он бы не ездил.

– Ну, в те годы он ещё мог этого не знать. А впрочем… впрочем, мы, кажется, уже приехали. Мы, пожалуй, высадим вас здесь. Здесь вам будет удобно?

Машина остановилась. Щёлкнул замок двери, но Синицкий выходить не торопился. Он сидел, сосредоточенно вглядываясь в глубину толстого стекла.

– Я чё-то не понял, – пробормотал он. – Шлиман, Черталяки – это что, всё правда? Это на самом деле было?

– Если захотите продолжить тему, – Борке полез во внутренний карман пиджака и вытащил тиснённую золотом визитку, – позвоните по этому телефону. Мне передадут. Успехов вам, Владимир Игоревич.

Разговор был закончен. За спиной у Синицкого негромко хлопнула дверца, и автомобиль скрылся в декабрьской метели.

Глава 2. Золотой комиссар

Спал Синицкий плохо. Ему снился чёрный «Майбах», повешенный немецкий генерал, неизвестный золотоискатель Шлиман, почему-то с пейсами и в пенсне. Синицкий гонялся за Шлиманом по какому-то пустырю, постоянно спотыкаясь о выступающие из-под земли чёрные глыбы. Но лишь попав в развороченную ремонтом квартиру Полудохина, он понял, что чёрные глыбы – это почерневшее от времени золото. Там, в квартире, не имевшей ни входа, ни выхода, золота тоже не было. Однако был бродячий доцент в плаще и низко надвинутом капюшоне. Доцент сидел в центре комнаты на табурете, играл на гармошке и орал песню: «Не ходил бы ты, Ванёк, во солдаты». Проснулся Синицкий раньше обычного, ещё до полудня.

Проснувшись, он ещё минут десять сидел на кровати и тупо смотрел в угол. Синицкий думал. И чем больше он думал, тем больше ему казалось, что сон этот – вовсе не сон. Сон – это реальное продолжение его вчерашнего ночного приключения. Самым странным казалось то, что во сне он видел всех, кроме тех двух господ, которые вчера подвезли его до центра.

Синицкий с трудом оторвал глаза от плинтуса в углу комнаты. На стеклянной поверхности журнального столика его взгляд отметил пять игральных костей и рядом с ними странный предмет выпуклой формы. Синицкий встал и только теперь понял, что это визитка Борке. Визитка имела удивительный чёрно-бордовый цвет, который при взгляде со стороны создавал ощущение выпуклой формы. Содержание её было предельно лаконичным. Кроме короткого имени «Борке», она имела в углу только обычный сотовый номер. Однако имя было написано столь необычно, что долгое время приковывало к себе его взор. Буквы, изображённые рубленым шрифтом, расплывались по сторонам необычайным узором, постепенно сливаясь с фоном. Создавалось впечатление, что узор разбегается волнами от центра к краям, а золото букв стекает вниз и растворяется в чёрно-бордовом фоне. Невольным движением Синицкий перевернул её. На обратной стороне было то же самое, только надпись была сделана готическим шрифтом.