Кости

Он вновь повелительно стукнул тростью о тротуар и шагнул вперёд.

– Что отличает этих людей? Азарт, амбиции и слепая, ничем не обоснованная вера в собственную удачу, вытекающая, впрочем, из тех же амбиций. Общим знаменателем всего этого является невежество. Следствием невежества – отрицание исторического знания. История их учит тому, что она ничему не учит. Одна историческая личность уже утверждала этот тезис делом. А зачем ему что-либо знать, если он считал себя фатально удачливым. Азарт – вот что движет миром сегодня! Азарт игрока, единственной мыслью которого является только успех. Утрачен даже смысл самой игры. К чёрту правила! К чёрту мастерство! Главное – успех! Даже если это плод слепой удачи.

Борке остановился, повернулся к Кордаку и опёрся на трость двумя руками.

– Так вот, я спрашиваю, граф, не оттого ли наше с вами ремесло искушения человека от года к году становится всё более прозаичным?

– Был бы человек, – ехидно усмехнулся граф Кордак. – А устроить из процедуры его искушения поэму – это наша с вами забота. Мне помнится, в конце тринадцатого века была у меня одна дама…

– Прошу тишины, граф!

Перебивая Кордака на полуслове, Борке поднял указательный палец левой руки. Острым взглядом он стал всматриваться в мутную мглу декабрьской ночи. Словно подчиняясь его воле, пурга внезапно прекратилась, и в ночном воздухе повисла тишина.

– Скажите, граф, – проговорил Борке вполголоса. – Вы видели когда-нибудь куда-то спешащего бомжа?

– Это что, логический парадокс?

– Не парадокс, граф, и даже не оптический обман зрения. Это вот тот человек.

Борке поднял трость и повернул её осиное жало в направлении тёмного угла одной из пятиэтажек.

– Я помню его, – продолжил Борке почти шёпотом. – Лет двадцать назад он катал детишек на карусели в местном парке. Потом, как водится, карусель сломалась, детишки разбежались, а карусельщик спился.

Кордак с напряжением всматривался в темноту, но разглядеть так ничего и не мог. Он уже повернулся к Борке, чтобы расспросить подробности, но в этот момент где-то впереди слева раздался приглушённый хриплый голос:

– Поспешайте, господин доцент. А то если первым появится Кирюха с дамой сердца, нам опять ничего не достанется.

Только теперь Кордак увидел метрах в двадцати перед собой выворачивающую из-за угла пару. Карусельщик был одет в традиционный для этой категории граждан вечерний костюм. Костюм состоял из засаленной телогрейки цвета хаки, чёрных с остатками синевы спортивных брюк и огромных, списанных, очевидно, за выслугой лет, валенок. На голове карусельщик имел вязаную шапочку, из-под которой выглядывал игривый седой чубчик.

Тот, которого карусельщик называл «господин доцент», имел вид чрезвычайно целеустремлённого человека, но сильно хромал. По этой причине карусельщику приходилось время от времени останавливаться и ожидать отстающую науку. Внешность доцента сильно отличалась от внешности его спутника. На нём был длинный, до самых пят, плотный брезентовый плащ, схваченный на поясе обычным ремешком от брюк столь прочно, что даже порывы декабрьского ветра разбивались в бессилии об его полы. Кроме этого, можно было заметить густую седую бороду, выглядывавшую из-под капюшона. Больше о господине доценте сказать было нечего.

– Прошу прощения, господин Борке, – любопытствовал Кордак. – Кирюха – это что, местное имя?

– Это может быть и имя, и образ жизни, – не сводя глаз с парочки, ответил Борке. – А эта борода мне кажется знакомой.

Словно сбрасывая оцепенение, Борке энергично повернулся к Кордаку.

– Вы знаете, граф, эти интеллигенты меня заинтриговали. Не желаете ли прогуляться и посмотреть, что общего может быть у современной русской интеллигенции с Кирюхой и его дамой сердца?

– Кирюха мне, признаюсь, безразличен, – с лукавым прищуром отвечал Кордак, а вот его даму сердца я бы посмотрел.

Не имея времени искать переход, карусельщик повёл доцента через проезжую часть неширокой тихой улочки по самому короткому пути. Их маршрут пролегал мимо припаркованных на обочине автомобилей через раскисший от мокрого снега газон. При этом господин доцент внимательно смотрел себе под ноги, стараясь не наступить на островки растительности. Борке и Кордак не решились следовать их маршруту буквально, а потому несколько отстали. Но настичь пару им не составляло труда. Оставленный на тротуаре грязный след вёл от клумбы во двор, огибал заброшенную детскую площадку с хоккейной коробкой, внутри которой невероятным образом затесался остов сгоревшего запорожца. Здесь парочка отразилась в боковых стёклах шикарного внедорожника, припаркованного на бывшей детской песочнице, и направилась к воротам бывшего детского садика. С недавних пор детский садик был перестроен в жилой четырёхквартирный дом, но жильцов этих квартир никто не знал, а постоянные плотные шторы на окнах не допускали внутрь ни одного чужого взгляда.

– Я догадываюсь, куда они идут, – тихо произнёс Борке.

Кордак посмотрел на него вопросительным взглядом.

– Там, в бывшем детском садике, размещается подпольное казино. Иного интересного места в столь глухом районе столь глубокой ночью представить себе трудно.

Где-то за углом высокого забора, обрамлявшего бывший детский садик, раздался негромкий, но отчётливый хлопок.

– Что это? – прислушался Борке.

Интеллигентная пара заметно занервничала, ускорила шаг до состояния бега и скрылась за углом забора.

– Шампанское, – уверенно заявил Кордак. – Полусладкое, местного разлива. Самое лучшее вино после самогона.

Глаза Кордака сузились в лукавом прищуре.

– Полагаю, господин Борке, у бродячей интеллигенции здесь что-то вроде бюджетного корпоратива.

– Посмотрим, – неопределённо ответил Борке и несколько ускорил шаг.

Когда до угла забора оставалось несколько шагов, оттуда вновь послышался уже более явственный хлопок пробки из-под шампанского и чей-то молодой голос:

– Ну-ка, мужики, налетайте! Чтобы пёрло и не обломилось!

– А бабы что же? – прозвучал с матерной хрипотцой бывший когда-то женским голос.

– Бабы в сторону, – отрезал молодой голос. – Удачу приносят только мужики.

К этому моменту Борке и Кордак уже достигли угла забора и застыли, наблюдая происходящее. Их взору предстала следующая картина. В тени большого рекламного щита, призывающего не платить лишние деньги за телефонные разговоры, суетился небольшой человеческий муравейник. В центре муравейника, высоко подняв бутылку шампанского над головой, стоял рослый молодой человек. На вид ему можно было дать около тридцати лет. Его отличали какого-то особого цвета куртка с меховой оторочкой, да, пожалуй, ещё самоуверенное выражение лица – молодого человека, ещё не битого жизнью. Во всём остальном он был настолько типичным, что складывалось ощущение, что где-то он уже встречался.

Молодого человека окружала компания из шести человек удивительно схожей внешности. Объединял их общий стиль одежды, который подчёркивал, что главное в человеке всё же душа, и одинаково несвежий запах изо рта. Один из них, судя по длинным немытым волосам, был женщиной.

– Это, вероятно, и есть дама сердца Кирюхи? – игриво поинтересовался Кордак.

Пробка из-под шампанского с шумом устремилась по баллистической траектории куда-то в сторону Южной Америки, а пена из горлышка бутылки потекла вниз. Тотчас под бутылкой возник частокол из дрожащих рук с пластиковыми стаканчиками. Ни одна капля этой пенистой субстанции не должна была упасть на землю. Бутылка широким жестом прошлась по протянутым бокалам. Звенеть хрусталём в этой ситуации было неуместным. Поэтому с наибольшей возможной скоростью стаканы были опустошены, чтобы тотчас вновь оказаться на прежнем месте. Молодой человек был щедр. Он ещё раз разлил шампанское, затем высоко поднял бутылку над головой, провозглашая тост:

– За удачу, которую ещё принесут мне ваши рожи!

– Ну вот, граф, яркий пример того, о чём мы говорили с вами полчаса назад.