Прощённые

– Постойте, – спохватился Шарлемань.– Да ведь она тот час наймёт другого архитектора! И что тогда?

Гость перегнулся через стол, и произнёс, понизив голос: – Вас, Шарлемань, только вас, de rigueur (обязательно – фр.). Другого в этом деле ей не надобно. Иль отречётся от намерения вовсе.

Он выпрямился, вновь продемонстрировав военную осанку.

– Теперь, с вашего позволения, откланяюсь.  Прошу великодушно извинить – и за вторжение, и за моё инкогнито. Надеюсь с тем на ваше здравомыслие. Прощайте.

Надворный советник Шарлемань тем вечером ко сну не торопился… Сидел вместе с ассистентом за початым графином можжевеловой, с миской моченых яблок и в изрядном смятении мыслей и чувств.

– Ох, друг Петруша, ноет мое сердце…

– Да-с, дельце это претуманное. Конечно, за психиатрию я вам всяко не скажу…

– А не похоже, ой как не похоже! – простонал Шарлемань, замотав головой.

– Но это не по нашей с вами части. А вот касательно постройки – тут я справлюсь. В Отраде строит кто-то «из маститых»? Тогда немудрено и разузнать. Но вы с утра наведайтесь в Александрию – и не без пользы, да и отвлечетесь. А я между строительным, да инженерным людом поразведаю. Вот после и решим – без нервов, да сует.

Глава 5. И не навет, да и не правда

Александрийская капелла отвлекла. Изящный «готический» храм, красующийся на открытом месте, стоял как декорация, как бутафория, или изысканный, сродни затейливой шкатулке, сувенир.

Из мастерской скульптора Демут-Малиновского уже доставили фигуры для фасадов, теперь их монтировали на гранёных столбцах… Конечно, эти статуи святых, созданные записным академистом, не походили на средневековых старцев, чьи вытянутые изваяния и выразительные лица он видел в порталах собора в Шартре. Шарлемань бывал во Франции в года пенсионерства – давно, нереально давно.

Париж, Амьен, Шартр и Руан. И он, потомок рода Шарлемань-Боде, сын руанского скульптора Жана-Батиста. И не француз уже, да не русак. Как, впрочем, все Брюлловы или семейство Бенуа и братья Жилярди… И чьи они нынче, какой стороны?

Он не заметил, сколько времени провёл на стройке: беседовал с подрядчиком и мастерами, выслушивал художников, сверялся сроками отделочных работ… По дороге домой архитектор вздремнул в экипаже, убаюканный тряской, да стуком копыт. Приехав к позднему обеду, застал в столовой проголодавшегося верного Петра. Впрочем, последний вид имел вполне весёлый.

Матильда подала куриного бульону с пирожками, что проскочили как и не было, тушёные свиные ножки с кислою капустой… И, наконец, лениво разломав картофельный пирог, порядком разморённый Шарлемань, спросил Петрушу:

– Так что о нашем деле разузнал? Поди навет? – и промокнул салфеткой лоснящиеся губы.

Петруша крякнул:

– И не навет, да и не правда. А скроено уж больно всё хитро!

Услышав это, Шарлемань мгновенно подобрался, отставил блюдо, снял салфетку с шеи, скомкал и швырнул на стол.

– Рассказывай. Без шуток. С кем виделся, с кем говорил. Выкладывай, что разузнал. А я уж, братец, буду сам судить.

Пётр отодвинул от себя тарелку и бодро начал:

– Сегодня в трактире у пана Ловчинского я видел знакомых Петра Мартемьянова.

– Какого это Мартемьянова?

– Того, что трудится в Отраде главным помощником у Доменико Жилярди.

– У Жилярди Дементия Ивановича? Так это он – «маститый архитектор»? Совсем неплохо! – Шарлемань даже прихлопнул по столу. И сразу призадумался.

– Но я слыхал, что у Дементия Ивановича слабое здоровье. Он собирался уезжать в Швейцарию…

– Всё так и есть. Как только завершит работу, тут же готовится отбыть. Теперь, по слабости здоровья, привлёк помощников – и Мартемьянова, и Осипа – двоюродного брата своего. Работу хочет завершить в ближайших сроках, под собственным надзором – единственно из уважения к заказчице, и не уедет, покамест новую Успенскую не освятят.

– И как идёт работа?

– Идёт, как следует. Подрядчик не подводит, к мастерам больших претензий нет. Строение вчерне закончено, недавно положили кровлю. Осталось штукатурка, да начинать отделывать лепниной.

– Неплохо. – Шарлемань на миг задумался и щёлкнул пальцами: – А что само строение – ротондой? Но, впрочем, ежели ротонда Жилярди…

– Известно – ротондой, а как же иначе! – Петруша кивнул головой. – Классической ротондой, какая и при батюшке её, Владимире Григорьевиче, была. Семейная ротонда-мавзолей. Однако из-за тесноты, да ветхости решили строить новую. Ну, попомпезней, попросторней, побогаче, но, в целом, прежний облик соблюли.

– Отлично! – Шарлемань совсем повеселел. – Но как же переделки, перестройки?

Пётр и на этот раз с готовностью кивнул:

– И это тоже было. – А через паузу, добавил: – Но не здесь. То есть в Отраде, но только в старом храме пресвятого Николая. Там из-за тесноты были разобраны приделы. Вот их и перестраивал наш Мартемьянов. Да по неопытности оплошал – старая кладка там мудрёная была, а камень, точно, привезли не тот.

– Да, легче новое поднять, нежели старое-то переделывать, – заметил Шарлемань.

– А то! Но дело, говорят, пошло на лад, притом отстроена и богаделенка и школа. Заказчица исправно платит. – Пётр лукаво улыбнулся.

Шарлемань чуть призадумался и щёлкнул пальцами:

– А эта странная история с графиней Анной Алексеевной?

– А вот об этом, – Пётр развел руками, – строителям неведомо.

– Да, впрочем, нам это уже неважно.

Шарлемань допил остатки чая, доел пирог и встал из-за стола.

– Итак, сегодня отдыхаем. Утром подашь мне выходной сюртук – да непременно, новый, чёрный. Вели Степану вычистить коляску, скажи – у хозяина важный визит. И отдыхать, сегодня отдыхать!

Лёг Шарлемань в тот вечер рано, дабы иметь наутро свежий вид и бодрость духа. Уснул легко, и спал довольно крепко – спокойным и вполне здоровым сном.

Глава 6. Авантюрист, однако же, горжусь

 На утро следующего дня, старательно намытая, да умащённая до блеска колясочка надворного советника мягко пружинила на смазанных рессорах, свернув с Большой Морской на Невский, в сторону Дворцовой.

Против парадного входа гостиницы «Лондон» Шарлемань велел остановить. Встречающий гостей седой швейцар в длиннополой зелёной шинели с поклоном распахнул внушительную дверь. Шарлемань, прижав к себе бювар, со снятым при входе цилиндром в руке, вошёл в просторный вестибюль.

– Госпожа Новосильцева? Екатерина Владимировна? – переспросил портье. – Так точно, пребывает у себя.

– Попрошу доложить. – Шарлемань представился и протянул визитку.

Не более пяти минут спустя, он шёл по красному ковру гостиничного коридора к апартаментам Новосильцевой.

Екатерина Владимировна ждала в гостиной, в домашнем чёрном платье кружевном чепце на серебристых волосах. После приветствия она присела на диван, указав архитектору место напротив себя.

– Не скрою – рада вашему визиту. Скажу даже больше – ждала.

Она улыбнулась тепло, с особым умиротворением.

Шарлемань слегка смешался:

– Признаюсь, опасался не застать, либо отвлечь, застав вас не одну.

– Да ведь в столице я живу уединённо. А если и выезжаю – то по делам. Но дел, сказать по правде, у меня немного. – Она, улыбаясь, пожала плечами. – Вчера наведывалась к моему издателю…

Шарлемань наклонил вопросительно голову.

– А вы не читали моих повестей? – Она рассмеялась. – И верно. Есть перья лучше, да острей.

Смущённый Шарлемань подумал, что книжных лавок не навещал уже давно. Выписывал парижские архитектурные журналы, да младший брат слал из Италии отчёты о местных веяниях и новшествах архитектурных. А так, чтобы до чтения иного… Вот ведь конфуз.

– Но, впрочем, я вам всё же подарю…

И Новосильцева, легко поднявшись, вынесла из спальни небольшую, в скромном переплёте книгу: – Здесь я писала о войне с французом. Москва, пожар – всё то, пережитое.