Страница 6 из 8
Прожив на Кавказе 15 лет, Шан-Гирей хорошо узнал быт горцев, их культуру, обряды, песни, обычаи. Приехав в Тарханы и не имея до покупки усадьбы определенных занятий, он рассказывал обо всем этом Мише, своему шестилетнему сыну Акиму и другим мальчикам, жившим в доме Арсеньевой.
Еще одним замечательным лицом в Тарханах был Жан Капэ – гувернер и учитель французского языка. Он являл собой живой обломок величайших исторических событий, потрясавших Европу в течение двух десятилетий. Участник похода в Россию, сержант наполеоновской гвардии, высокий, худощавый, он попал в плен и остался в России навсегда. Но в сердце наполеоновского ветерана не могла умереть память о «герое дивном», и Капэ нашел в Мише Лермонтове благодарного слушателя своих нескончаемых рассказов о Бонапарте. Рассказывал Капэ и о французской революции, о казни Людовика XVI.
Капэ имел странность: ел жаркое из молодых галчат, стараясь приучить к этому лакомству своих воспитанников. Несмотря на уверения, что галчата вещь превкусная, Лермонтов назвал этот новый род дичи падалью. Никакие силы не могли изменить его убеждения.
С учителями Мише везло. Подвел только учитель греческого языка, бежавший из Турции грек. Он бросил педагогику и занялся скорняжным промыслом тут же, в Тарханах. Научил мужиков выделывать шкуры, и это стало для них на многие годы очень доходным промыслом. «Он, бедный, давно уже умер, но промышленность, созданная им, развилась и принесла плоды великолепные: много тарханцев от нее разбогатело, и поныне чуть ли не половина села продолжает скорняжничать» (Аким Шан-Гирей).
Арсеньева вместе с Мишей поехала в Москву заложить в опекунский совет 190 мужских душ. Оформив заклад, получила 38 тысяч рублей и, вернувшись в Тарханы, ссудила все деньги Марии Акимовне на покупку имения. Деньги нашла бы и без заклада, но не хотела показывать, что богата. Имение было куплено. Елизавета Алексеевна помогала его обустроить: отправляла в Апалиху лес, кирпич и своих мастеров. Но заклад тяжким бременем лег на тарханских крестьян, ибо Арсеньевой приходилось выплачивать в опекунский совет не только полученную сумму, но и проценты.
Из московской поездки она привезла несколько книг. Все, что касалось учебы внука, было для нее свято; и без того серьезная домашняя библиотека постоянно пополнялась новинками: Руссо, Шиллер, «Ручная математическая энциклопедия», «Описание военных действий Александра Великого, царя Македонского», «Плутарховы жизнеописания знаменитых мужей» и пр.
Миша уже совсем позабыл о болезнях. Крепкий и сильный, был командиром войска, составленного из дворовых ребят и мальчиков родственников, которых он называл двоюродными братьями. В действительности двоюродным братом был только Миша Пожогин-Отрашкевич.
На выдумки Миша был неистощим. Порой в доме устраивались танцы, приглашались девочки и мальчики соседних помещиков. Давались спектакли – Миша в спектаклях играл с удовольствием. Бабушка находила в нем сходство со своим мужем: «Нрав его и свойства совершенно Михайла Васильевича, дай Боже, чтобы добродетель и ум его был». Похоже, что этим признанием бабушка все сказала о внуке: ленился учиться латыни и греческому, был непоседа в занятиях музыкой, но отдавался со страстью всему, что его занимало, – натура всех творческих личностей. В одном лишь она была неправа: сердце ее внука было очень добрым. Он с замираньем смотрел, как мужики сходились на кулачки, и однажды расплакался, увидев, как сильно побили садовника.
Зимой мальчишки катались на горке, кидались снежками, Великим постом из талого снега Миша лепил человеческие фигуры огромных размеров, а летом играли в садах и бегали в рощу.
Юрий Петрович по-прежнему навещал сына. Миша делился с отцом впечатлениями о Кавказе, показывал свои рисунки и восковые картины, демонстрировал способности в гимнастике и верховой езде на невысокой лошади с настоящим чеченским седлом. Юрий Петрович гордился им, верил, что Мишу ждет блестящее будущее.
V
Лето 1827 года Миша провел у отца в Кропотове. Уже не было в живых бабушки Анны Васильевны, а дедушка Петр Юрьевич умер давно. Господский дом с мезонином и балконом находился на берегу речки Любашевки и состоял из двенадцати комнат. Перед домом – широкий двор, окруженный хозяйственными постройками, за домом спускался к речке огромный фруктовый сад, разделенный надвое аллеей серебристых тополей. Мишу и его бабушку приняли, конечно же, ласково, отвели им лучшие комнаты и угощали изо всех сил. Но Миша не был капризен в еде: доктор в Тарханах пичкал мальчишек весной черным хлебом и кресс-салатом. А бабушка не изменяла своим привычкам.
Тарханы она оставила на приказчика Соколова, подаренного ей отцом в тот год, когда Машенька влюбилась в Юрия Петровича. Родитель хотел облегчить Лизе управление имением – Абрам Соколов был рассудительным, грамотным человеком, Столыпин ценил его. Ценила и Елизавета Алексеевна, разрешая внуку крестить его детей.
Но Миша был невысокого мнения о Соколове. В юношеских поэмах Лермонтова Соколов – неприятная личность: «У нее управитель, вишь, в милости. Он и творит, что ему любо. Не сними-ко перед ним шапки, так и ни весь что сделает. За версту увидишь, так тотчас шапку долой, да так и работай на жару, в полдень, пока не прикажет надеть, а коли сердит или позабудет, так иногда целый день промает».
Миша уже взрослыми глазами смотрел на портреты деда и прадеда, висевшие в кабинете отца: оба в парадных кафтанах и буклях, у прадеда нагрудный знак депутата Комиссии по составлению нового уложения, созданного Екатериной II. (Среди депутатов Комиссии было четверо братьев Орловых, Григорий Потемкин и знаменитые историки.) Но также знал Миша, что род Лермонтовых давно захудал, дед и отец не смогли ничего поправить, и потому сестры отца не замужем: нет соответственного приданого. Тетки старались умалчивать о своем положении бесприданниц, говорили о том, что желают уйти в монастырь. Позже одна из них действительно стала монахиней.
Среди вещей Марии Михайловны, которые Юрий Петрович свято хранил, Миша заметил альбом – на русском и французском языках, в него Мария Михайловна вписывала стихи, – и был акварельный рисунок: два дерева, разделенные ручьем. На рисунке рукой Марии Михайловны надпись по-французски: «Склонности объединяют нас, судьба разъединяет». Следом написано другой рукой:
На одной из страниц запись оставила Елена Лермонтова. Значит, дружили, любили друг друга. Но почему же так вышло, что сын не с отцом?
В середине лета в имение приехали добрые знакомые Юрия Петровича, и с ними дочь одиннадцати лет. Миша в нее влюбился. «Я во второй раз полюбил 12-ти лет…» Девочка была красивая, а Миша не велик ростом, не строен, с круглыми мальчишескими щеками, и только глаза хороши: черные, умные, с такими же черными умными ресницами. Девочке нравились его ухаживания, нравилось играть во взрослых, но скоро ей это наскучило. В огорчении Миша шел в старый сад, где можно укрыться, и мечтал, что когда-нибудь красавица будет жалеть о своей «неверности». Здесь, в Кропотове, он вероятно и начал писать стихи – еще слабые и неровные, и, конечно же, о любви.