Страница 17 из 19
20 апреля 1923 года, обескураженные молчанием Москвы, они подготовили еще одно письмо. Полпред СССР в Германии, переправляя его в ЦК, просил не задерживать с ответом: студенты тревожились, что без поддержки «большинство наших организаций не проявляют признаков жизни».[123]
За исключением чехословацкой. В апреле Быстролетов зазвал в Прагу Юревича, и тот согласился создать филиал просоветского союза в Брно. Вместе они развили такую деятельность, что забеспокоились не только белоэмигранты, но и полпредство СССР. За последнее время, говорилось в дипломатической ноте от 5 августа 1923 года, преследования студентов, заявивших о лояльности к Советской России, «приняли особо широкие размеры, доходящие до избиений… Главным местом этих преследований является гор. Брно». Полпред попросил чехословацкий МИД «принять меры к прекращению этих недопустимых явлений».[124]
Возвращенцы убедили Москву в том, что им можно доверять. Для руководящей работы в Праге нашлась идеальная кандидатура, свой человек во всех смыслах – Давид Штерн, эмигрант из Бессарабии, студент Политехникума, член Чехословацкой компартии с 1922 года, тогда же получивший советское гражданство. Умница, полиглот и прирожденный организатор. Весной 1923 года его включили в правление Союза студентов-граждан РСФСР. Организация обзавелась помещением для собраний. Устав союза предусматривал ежегодные перевыборы руководства, и в ноябре председателем избрали Штерна, его заместителем – Константина Важенина из Политеха (бывшего офицера-артиллериста Сибирской армии), казначеем – Николая Колпикова, учившегося в Институте сельскохозяйственной кооперации (в Донской армии и у Врангеля в Крыму служил летчиком-наблюдателем). Секретарем оставили Дмитрия Быстролетова.[125]
К лету 1924 года в союзе состояли 45 действительных членов и еще 22 студента считались соревнователями и кандидатами. Шесть человек смогли уехать в СССР. Правление союза организовало политшколу, где еженедельно читались лекции по основам марксистской философии, политэкономии, истории социалистических учений и профсоюзному движению. Быстолетов, в частности, выступал с докладами «Принципы конституции СССР» и «Исторический материализм». По темам выступлений устраивались прения, а по завершении программы – политпроверка.[126]
Пражская полиция взяла новый студенческий союз на заметку, но его деятельности не мешала. В собраниях и изучении марксистской литературы не было ничего противозаконного: представители социал-демократических партий занимали почти половину мест в первом парламенте Чехословакии, и даже компартия с ее революционными идеями существовала легально, хотя и под жестким контролем.
«Тринадцать закопченных труб и тяжелые клубы дыма, медленно ползущие по низкому небу, – вот всё, что видел я каждое утро из окна своей комнатки под крышей большого и холодного дома. Это была рабочая окраина Праги. Год двадцать третий…».
Так начинается повесть Быстролетова «Путешествие на край ночи». Образ впечатляющий, но не более чем художественный. Известно, что в конце 1923 года Дмитрий проживал на улице Добровского, 22. Это Винограды – пражский центр. Наверное, он снимал самую простую комнату. Вполне вероятно, что подрабатывал частными уроками и рытьем могил на кладбище. Но всё же не бедствовал, считая каждую монетку. По возвращении в Прагу он начал получать пособие от Комитета по обеспечению образования русских студентов – пусть так называемое частичное (не более 475 крон в месяц), но все-таки достаточное для скромной жизни. И если, став агентом советской разведки, Быстролетов быстро перестал стесняться дорогих костюмов и ресторанов, объясняя себе эти траты необходимостью изучить нравы и быт противника, то о пособии желал забыть, как о позорном клейме. В «Путешествии на край ночи» он утверждал, что из принципа отказался от стипендии. На самом деле Дмитрия Быстролетова лишили пособия в июле 1925 года по причине неуспеваемости.[127] Впрочем, в то время ему было совсем не до учебы.
«Воля России» не преувеличивала: Союз студентов-граждан РСФСР окружили стеной строжайшего бойкота. Только люди малодушные и подлые могут поддерживать эту «контору», заявляли в Союзе русских студентов. Крепкие и стойкие, и все, в ком не заглохла подлинная любовь к страдающей родине, обязаны быть настороже и бороться против врагов России. В сентябре 1923 года лидеры СРС постановили: те, кто не желает проводить бойкот, должны покинуть его ряды. На словах осуждая насилие, они сложили с себя ответственность за эксцессы в отношении сменовеховцев, ссылаясь на настроения в студенческой среде и отсутствие возможности их сдерживать.
«Продавшихся коммунистам» при любом случае оскорбляли на улицах, в общежитиях и учебных заведениях. Однажды ночью Штерна подкараулили на мосту и попытались сбросили в реку, он еле спасся от нападавших. На Русском юридическом факультете староста Ядринцев, в прошлом штабс-капитан – военный летчик, настаивал на бойкоте. Приват-доцент Шахматов, преподававший историю русского права (в штабе Деникина он служил подпоручиком), на семинаре отказался общаться с членом союза советских студентов, обозвав его большевистским прихвостнем.
Демократическое крыло ОРЭСО, сформировавшее после съезда Объединение русских демократических студенческих организаций с центром в Праге, зазывало к себе «лиц различных политических оттенков, разделяющих национально-демократическую платформу» – за исключением, опять же, сменовеховцев. Однако вместо сплочения случился раскол. В январе 1924 года из Русского студенческого союза «вследствие различия взглядов по некоторым вопросам идеологии и тактики» отделилась группа, создавшая Русский демократический студенческий союз (одним из его основателей был Сергей Эфрон). Обозначив свое непримиримое отношение как к большевистскому режиму, так и к реакционным эмигрантским мечтаниям, она заверила, что новая Россия станет страной демократии:
«Вера в светлое будущее России неразрывно связана с убеждением, что пережитая ей революция есть не губящая катастрофа, а возрождающая».
Революция была следствием накопившихся ошибок прошлого, но теперь есть надежда на преобразующие творческие силы народа.
Лидеры правого крыла продолжали настаивать, что революция была губительным, бессмысленным бунтом, которому нет никакого оправдания. Однако и по этой, казалось бы, прочной стороне эмигрантского сообщества пошли трещины. Зимой 1924 года в Союзе русских студентов образовалась Национально-прогрессивная группа. Российское государство, разъясняли ее учредители, должно быть единым, построенным на началах здорового демократизма и гражданской справедливости, уважении к культурно-национальным запросам народов, его составляющих, и признании свободы личности. Конкретную же форму государственного устройства выберет сам народ. Объединение демократических студенческих организаций, со своей стороны, провозглашало своей целью возрождение России на основах народовластия, законности, социальной справедливости, признания ценности человеческой личности и уважения к национальной культуре и историческому прошлому русского народа. Как говорится, найдите десять отличий…
Меж тем в Праге появился еще и Союз труда. Пока одни студенты-эмигранты спорили об основах и формах возрождения родины, другие думали о приземленном будущем, которое стремительно становилось настоящим. «Русские студенты, заканчивающие свое образование в Чехословакии, должны будут не сегодня-завтра покинуть стены “альма матэр”, чтобы стать на путь самостоятельного существования, – писала пражская газета «Огни». – Путь, который лежит перед ними, полон неизвестности». Союз труда вознамерился помогать выпускникам искать работу по специальности. Никакой политики, кроме одного пункта – невозможность возвращения в Россию, пока там существует советская власть. Когда и как она сменится или переродится – этот вопрос был оставлен за скобками.[128]
123
РГАСПИ. Ф. 17, оп. 60, д. 211, л. 35–40, 67–69.
124
Документы и материалы по истории советско-чехословацких отношений. Т.2. М., 1977. С. 58.
125
«Документы и материалы по истории советско-чехословацких отношений». Т. 2. С. 76. Основной источник биографических сведений об офицерах-эмигрантах – база данных «Участники Белого движения в России», составленная историком С.В.Волковым.
126
ГА РФ. Ф. Р5574, оп. 1, д. 27, л. 4, 5, 34, 36.
127
ГА РФ. Ф. Р5765, оп. 2, д. 92, л. 3, 36.
128
«Информационный бюллетень ОРЭСО». 1923. № 3; «Студенческие годы», 1923. № 5; 1924. № 1, 2; «Огни». 1924. 28 янв.; ГА РФ. Ф. Р-5574, оп. 1, д. 27, л. 33–34.