Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 16

В очередной раз приложившись к фляге, путник не ощутил во рту живительной влаги. Он поднял ее повыше над головой, пытаясь заглянуть в темное чрево бурдюка и вытрясти из него еще хоть немного воды. Но напрасно. Лишь одинокая капля сползла с замусоленного горлышка, сорвалась вниз и угодила в широко открытый… глаз изможденного жарой мужика.

– Все! Это была последняя капля, – взорвался вдруг путник, – последняя капля моего терпения! Мы мотаемся по этой проклятой стране уже почти полгода. Я устал! Я устал от жары, от голода, от этой бесконечной дорожной тряски, устал сутками пялиться в лошадиные задницы и нюхать конский навоз. Когда все это закончится? Почему мы должны мотаться из конца в конец по всей Эссентеррии? Почему мы просто не можем поехать домой? У меня вместо мягкого места уже одна огромная мозоль, а вместо головы – вареная тыква…

– Вот и прикрой свою тыкву, пока семечки из нее не посыпались! – грубо оборвал его стенания спутник. Он тоже был одет в простую крестьянскую одежду и внешне мало чем отличался от товарища. Разве что глазами, в которых ощущалась скрытая сила и властность. Второй путник лежал на охапке сена и был скрыт от возницы несколькими сложенными между ними мешками.

– Но я правда устал!

– Устал со мной ездить, поедешь на рудники…

– Киркой махать. Я знаю, Вы уже говорили. Но иногда уже кажется, что лучше на рудники, чем вот так… Ну честно, сил уже нет никаких.

– Потерпи, Дэн, – примирительно сказал старший, – немного осталось. Вон уже замок Дорнела показался. Заедем, и сразу домой.

– Правда? Нет, правда? Вы не шутите? Но-о-о, старая, пошла, пошла! Давай, калека, шевели копытами!

– Эй, потише, угробишь скотину!

– Да плевать, лишь бы уж быстрее домой. Но-о-о, паршивая, шевелись!

Когда телега остановилась у огромных кованых ворот замка, старая кляча едва держалась на дрожащих подгибающихся ногах. С боков ее хлопьями свисала белая пена, пенные пузыри, подкрашенные кровью, вылетали из ее полуоткрытой пасти вместе с тяжелым грудным хрипом. Ошалелые глаза лошади блуждали из стороны в сторону и никак не могли остановиться, будто для них все еще продолжалась эта безумная скачка.

Привратник не спеша вывалился из своей будки и заковылял к воротам. Одного взгляда ему было достаточно, чтобы оценить нарушившую его покой публику.

– А ну, чего встали? Давай, проваливай! Мы по пятницам не подаем! – прикрикнул он на путников и для острастки взялся за ремешок висящего на спине ружья.

– Так сегодня и не пятница вовсе, – задорно ответил возница.

– А не по пятницам тем более! Кому говорю, отъезжай от ворот! Нечего вам тут ловить.

Старший из путников тяжело вздохнул, спрыгнул с телеги и направился к воротам. Возница же, вместо того чтобы поспешно тронуться дальше, бросил вожжи, уселся поудобнее, оскалил рот в белоснежной тридцатизубой улыбке (два ему вышиб хозяин, уже и не упомнишь за что) и с видом пришедшего на театральное представление зрителя стал наблюдать за происходящим. Он наперед знал, что сейчас произойдет. Он наблюдал эту картину уже много раз, у каждого из замков, куда им довелось заезжать. Но каждый раз это доставляло ему истинное удовольствие.

Обычно их всегда принимали за жалких нищих бродяг, ободранцев, колесящих по стране в поисках пропитания или захудалой работенки за миску похлебки и кусок черствого хлеба. Таких в последнее время становилось в стране все больше и больше. Привратники попрошаек не жаловали. Они и сами отличались от таких лишь тем, что были одеты в униформу и имели свою гарантированную ежедневную порцию баланды. Привратники, что постарше, видели в более молодых попрошайках конкурентов и потенциальную угрозу своему благополучному существованию и нещадно гнали их с глаз долой.

Дэн был еще довольно молод, и потому хорошего приема ему ожидать не приходилось. Привратники гнали его прочь и осыпали изощренными ругательствами. Но тут в дело вступал его спутник. Он с важным видом подходил к закрытым воротам, пальчиком подзывал к себе хранителя замков и засовов и шептал ему несколько волшебных слов. После чего служитель с недоверчивым видом удалялся, а через некоторое время подобострастно лебезя и непрестанно извиняясь, услужливо распахивал ворота перед оборванцами.

В этот раз сценарий не был нарушен. Несколько волшебных слов, и через пару минут ворота своими распахнутыми настежь створками гостеприимно приглашали путников проследовать внутрь, чем те и не преминули воспользоваться.

Телега вкатилась на аллею, ведущую к замку. Но лошадь вдруг остановилась, передние колени ее подкосились, всей тяжестью она рухнула на них, затем завалилась на бок, утягивая за собой телегу, издала протяжный хрип и издохла.

– Пятая уже, – констатировал возница и поспешил вслед за своим хозяином по направлению к замку, оставив растерянного привратника самостоятельно разбираться с конской тушей и заваленной на бок телегой.





На широкой лестнице их уже ожидал сам Лорд Дорнел. Завидев путников, он широко улыбнулся, распростер руки, будто силился объять сразу всю Вселенную, и засеменил вниз по ступенькам навстречу гостям.

– Боже мой! Натан, это вы! Какая приятная неожиданность! Подумать только, сам Натан Ширл в моем скромном жилище!

Натан и Райз обнялись. Дэн улыбался – такое он тоже видел в каждом из замков, которые им пришлось посетить.

– Простите, Натан, но вы дурно пахнете! – поморщился, не переставая при этом широко улыбаться, Лорд Дорнел.

– О, это замечательно! – засмеялся в ответ Ширл. – Тем полнее мой образ. Представьте, каково мне было первую неделю, пока не выветрился весь мой парфюм. Хорош же я был в эдаком виде и с ароматом Муре Девьенжа а'ля Гротье. Теперь все выглядит намного гармоничней, теперь у меня и вид, и запах а’ля натюрель, запах полей, лесов, пота и лошадиного помета.

– Но к чему весь этот маскарад, и почему такая скрытность? Признаюсь, я ужасно заинтригован.

– О, всему свое время, Райз. Пригласишь старого друга в дом?

– Конечно, конечно, – засуетился Лорд Дорнел, – мое скромное жилище в полном вашем распоряжении, чувствуйте себя как дома!

– Спасибо, Райз. Распорядись, пожалуйста, чтобы позаботились о Дэне. Ему надо поесть, помыться и передохнуть с дороги. И да, там у нас лошадь издохла. Подыщешь нам лошаденку поплоше? Такую, чтоб выглядела не очень, но до Ширвудстоуна довезла.

– Не извольте беспокоиться, Лорд Ширл, все устрою в самом лучшем виде. Но пойдемте уже внутрь, я весь сгораю от любопытства.

И Лорд Дорнел увлек гостя в приятную сумрачную прохладу замка.

Через четверть часа Дэн уже вовсю уминал на кухне вареную телятину с хрустящей свежеиспеченной лепешкой и запивал все это великолепным вином из большого глиняного кувшина.

– Ради такого вина стоило перенести столько мучений и исколесить всю страну, – причмокивая и закрывая глаза от удовольствия констатировал Дэн.

– Ради такого вина стоило глотать пыль Эссентеррийских дорог, – в то же самое время с таким же блаженным выражением лица промолвил Ширл. Только сидел он не на деревянной лавке в кухне, а в удобном мягком кресле в гостиной Лорда Дорнела, и вино его не плескалось в грубой глиняной кружке, а искрилось рубиновым светом в изящном бокале на длинной тонкой ножке.

– Не преувеличивайте, Натан, – ответил польщенный хозяин.

– Нисколько не преувеличиваю, – возразил Ширл, – у Вас лучшее в мире вино.

– А я не про вино. Оно у меня действительно лучшее. Я про пыль Эссентеррийских дорог. Здесь явное преувеличение. Нет, пыли, конечно, полно. Но, где вы видели в Эссентеррии дороги? Их тут нет, и никогда не было. Не принимает их, видимо, наша матушка-земля. Отторгает, похоже.

Оба засмеялись. Но смех был недолгим. Райз Дорнел о чем-то задумался и помрачнел.

– Да и с вином, судя по всему, скоро тоже будет, как с дорогами. Вы же слышали, Натан, о моем горе? Конечно же, слышали. Как они могли со мною так поступить? Ведь это же… это же… Через несколько лет они убьют мои виноградники. Подумать только, столько веков мои предки возделывали их, и тут на тебе – монополия. Да что я вам рассказываю! Вы ведь и сами натерпелись! Скажи мне об этом всего несколько лет назад, ведь не поверил бы. Ведь мы же с вами, Натан, не абы кто! Мы – Лорды Эссентеррии, носители великих фамилий! А они с нами вот так! И ведь обидно, обидно до слез за свое бессилие.