Страница 10 из 16
– Через полчаса будет готова!
– Чтоб через пятнадцать минут стояла, иначе пойдешь у меня на рудники киркой махать! Все понятно?
– Да куда уж понятней! Уже бегу.
Натан наспех перекусил куском холодного мяса, запил его кувшином красного сухого вина, и через час, когда на Ширвудстоун опустилась густая, как кисель, и черная, как уголь, безлунная ночь, от особняка Ширлов отъехала карета, через несколько мгновений растворившаяся в кромешной темноте.
Глава 33. Кофе с коньяком.
Блойд шагал по тюремному коридору, закинув цепь за спину. За долгие дни, проведенные в крепости, он практически сросся с ней, привык к ней так, словно она стала неотъемлемой частью его собственного тела. Он перестал ощущать ее тяжесть. Запястья, первое время кровоточившие и воспалявшиеся от постоянного трения грубого металла, уже не причиняли былых страданий. Кожа покрылась грубой нечувствительной коркой, напоминавшей своей рубцеватостью и немного бурым оттенком чешуйчатую шкуру дракона. Блойд научился обращаться с цепями так, что они практически не причиняли ему неудобств. По крайней мере те, что на руках. Короткие ножные оковы все же мешали делать обычные полноразмерные шаги, превращая его походку в старческое шарканье. В тесной камере он этого как-то даже не замечал. Здесь же, в длинном коридоре, Блойд снова сполна ощутил этот недостаток, и это раздражало.
Другое дело длинные и тяжелые цепи на руках. Их тяжесть, поначалу причинявшая массу неудобств, со временем даже пошла на пользу. Блойд разработал целый комплекс упражнений, превращающий немалый вес цепи в дополнительную нагрузку для тренировки мышц.
Однажды, взглянув на себя со стороны, Блойд не без разочарования увидел исхудавшего и ослабшего из-за крайней ограниченности движений узника. Его заточенное в тесный каменный мешок тело бездействовало. В прошлом остались длительные пешие переходы, изнурительные многочасовые поездки верхом, требующая нечеловеческого напряжения каждой жилки борьба с морской стихией во время жестоких бурь и штормов. Все это ушло. Теперь его телу не нужно было столько сил и энергии, чтобы сидеть-лежать-стоять в маленькой камере. Более того, избыток сил и энергии ему только вредил, делал пребывание в темнице еще более невыносимым. Если чего-то много, оно должно как-то проявляться, реализовываться, изливаться вовне. В условиях заточения излишку физических сил не во что было изливаться, и это усугубляло душевные страдания.
Это как с детьми. Есть дети от природы активные и живые. В них словно бьет неиссякаемый фонтан энергии. Они всенепременно должны носиться, сломя голову, по всей округе, залезть на каждое дерево, изучить каждую крышу, каждый потайной уголок в окрестности, они находятся везде и всюду, сразу и одновременно. Они должны все знать, во всем участвовать, со всеми передраться, с каждым затем помириться и снова поссориться, чтобы потом опять подружиться для новой совместной авантюры. Нет для родителей таких детей большего испытания, чем ненастные дни, когда их чадо вынуждено весь день провести в домашнем заточении. Такой мальчишка весь изведется, не зная, куда себя деть. Он будет ныть и стенать, будет цепляться ко всем и к каждому, он обязательно что-нибудь разобьет, сломает или подожжет. Никогда заранее не знаешь, что придумает этот отпрыск, чтобы выплеснуть всю энергию, которую обычно поглощает улица. Но можно быть абсолютно уверенным, пока эта энергия не выплеснется, чадо не уснет. Если же случается так, что «домашний арест» затягивается на несколько дней, такой ребенок просто заболевает.
А есть совсем другие дети, для которых нет большей радости, чем тихое уединение за каким-то нехитрым занятием. Им не нужны ни улица, ни шумная ватага друзей. Их не манят приключения и опасности. Им чужды ветер странствий и пыль неизведанных дорог. Проливной ливень за окном для них не наказание, а прекрасная возможность посидеть дома. Но такие дети обычно более хилые, вялые и болезненные. Им не нужно столько энергии, и их тело приспосабливается к их вялому темпераменту и само становится таким же вялым и аморфным.
Так и Блойд. В Крепость он попал таким, как первый ребенок – деятельным, активным и подвижным. Но чтобы не сойти с ума, ему нужно было стать вторым – апатичным, вялым и безразличным. И организм потихоньку стал приспосабливаться к тем условиям, в которых он оказался. Ненужные ему органы начали незаметно отмирать, мышцы стали слабеть и дряхлеть, энергия иссякать.
Увидев себя таким, Блойд ужаснулся. Он понял, что сам понемногу убивает себя, лишая шансов на спасение. Если даже предположить, что все стоящие у него на пути препятствия исчезнут, если вдруг все удастся, грош всему этому цена, если он просто не сможет преодолеть вплавь расстояние, отделяющее его от спасительного корабля. А он не сможет. Для этого нужны сила и выносливость, которых в его ослабевших членах почти не осталось.
И Блойд заставил себя трудиться над своим телом. Каждый день он изнурял его упражнениями. И тяжесть оков послужила ему во благо. Он тренировал свои руки и плечи, всеми возможными способами поднимая и опуская цепи – то к груди, то к подбородку, то над головой, то одной рукой, то сразу двумя, то спереди, то сзади, за спиной. Он приседал и отжимался, закинув цепи на плечи, качал пресс, держа свои железяки за головой. И это начало приносить плоды. Тело его вновь обретало былую силу и пружинистость, мышцы крепли и становились упругими.
Да, Блойд научился жить со своими цепями, научился обращать их к своей пользе, научился не замечать их, когда это было необходимо. Он научился делать с ними все. Только одной вещи ему никогда с ними не научиться – плавать. А это значит, что от оков надо было избавиться. Избавиться любой ценой, во что бы то ни стало.
Снова и снова прокручивая в голове возможные варианты, Блойд неизменно мыслями возвращался к одному единственному человеку, способному освободить его от осточертевшего металла. Этим человеком был Бен Торн – комендант Крепости. Только его воля могла что-то изменить. Только он мог выдать Блойду билет на свободу. Он же мог и навсегда лишить его этого шанса.
Что может заставить Торна дать спасительный для Гута приказ снять с заключенного цепи? Блойд раз за разом задавал себе этот вопрос и раз за разом не находил достойных аргументов. «Это бесполезно, – в конце концов решил для себя Блойд, – я могу годами сидеть и выдумывать причины, которые заставят Торна снять с меня эти железяки, но так ничего и не придумать. А вдруг и выдумывать ничего не надо? Кто знает, может, он просто в тот раз был не в настроении или просто проверял меня, а теперь пойдет навстречу без всяких причин и условий? А может, он сам в этот раз озвучит условия? Вдруг алчность возьмет-таки верх? Или сострадание? Ведь, не исключено же такое? А может, в ходе разговора появится что-то такое, за что можно зацепиться? Да мало ли что может быть! Или вообще все это зря, и он попросту не захочет меня видеть? Все мои умозаключения тогда вообще яйца выеденного не стоят. Все! Хватит! Хватит терзаться и мучиться! Пора действовать!».
И вот он уже шел по коридору на встречу с комендантом. Великий и ужасный Бен Торн на удивление быстро и легко согласился принять заключенного номер восемьсот двадцать четыре. Стоило Гуту сказать выдававшему еду охраннику: «Мне надо видеть коменданта», – как на следующий же день за ним пришли.
Скорее всего, насчет восемьсот двадцать четвертого у охраны изначально были особые распоряжения, и обо всем происходящем незамедлительно доносилось Торну.
В столь быстром отклике на свою просьбу Блойд снова уловил благосклонную улыбку Фортуны, уже одарившей его встречей с Адальгардом, свиданием с Луи и радостной вестью о близости корабля с верным Морти на борту. Блойд искренне верил, что схватил удачу за хвост и теперь уже не выпустит, покуда не выберется из этой опостылевшей ему тюрьмы. Нет, даже позже – пока не вышибет Деспола Спотлера с императорского трона. Он не выпустит ее ни минутой ранее. А в том, что эта минута непременно настанет, Гут теперь не сомневался.