Мертвый

Потом время словно понеслось вскачь: снова КПЗ, где он теперь уже в отдельной камере. Потом этап в «столыпинском» вагоне до Ленинграда – тоже в отдельном купе, воронок до «Крестов», камера-одиночка в специальном крыле тюрьмы. Лишь в нескольких тюрьмах СССР приводили смертный приговор в исполнение. Одна из них – ленинградские «Кресты».

Несколько камер в самом конце коридора были отделены специальной решеткой – камеры смертников. Сама «хата», как здесь говорят, крохотная, две шконки одна над другой, но Артем в ней один, верхняя пока свободна. У двери унитаз как в общественном туалете – железный, вделанный в цемент пола, рядом – раковина. Под окном крохотный железный столик, опять же, вцементированный в пол. Окно, с несколькими рядами решеток разного размера и видом на соседнюю сплошную стену. Последнее его пристанище не земле. Но Артем был готов сидеть здесь всю жизнь, поскольку очень хорошо понимал, что выход из этой камеры означает для него только одно – смерть.

Нет, не буквально, конечно. Поскольку каждую ночь его выводили на прогулку. Смертников почему-то выводят на прогулку только по ночам, когда остальные зэки спят. Наручники надевают в камере, ведут длинными коридорами, всегда одним и тем же маршрутом – в прогулочный дворик, расположенный где-то на крыше здания тюрьмы. Это точно такая же камера с цементной «шубой» на стенах, только вместо потолка – решетка, за которой – небо. В этой камере тебя запирают, и «гуляй». А в небе звезды, и на них можно смотреть, если нет облаков. Можно дышать свежим воздухом, можно подтягиваться на решетке, подпрыгнув, если охранник, ходящий сверху, не начнет ругаться. Большинству из них все равно, если нет начальства. Можно просто ходить, слушая звуки большого города, приглушенные, но не исчезнувшие в ночи. Никогда раньше не думал он о том, какое это счастье! Права, права пословица – все познается в сравнении. Разве мог он представить раньше, что пределом его дневных мечтаний будет ночная прогулка в цементном дворике с решеткой вместо крыши и длиною в час? Опять же, если охране не надоест раньше.

Летели дни, потом месяцы. Расстрел – это большая бюрократия, дело совсем не быстрое и есть еще много места для надежды на изменение приговора. Сначала можно написать кассационную жалобу на приговор районного суда в областной суд. Что он и сделал. Там ее рассматривали два месяца и решили, что приговор вынесен правильно. Но и это еще не все. Следующая инстанция – республиканский суд. Там с жалобой возились целых пять месяцев, тоже оставив приговор без изменения. Видно, дядя убитого Артемом амбала изо всех сил жал на все «педали», а областной партийный начальник – это очень большая шишка. Если у тебя, конечно, нет, знакомых повыше. У Артема не было. Поэтому он просто ждал и надеялся на чудо. Но чуда не случилось. Дальше – жалоба в Верховный суд СССР. Эти управились на удивление быстро, хотя была надежда, что они затянут дольше всех. Но уже через месяц пришел отказ в пересмотре дела.

И вот открывается дверь камеры и к Артему заходит начальник тюрьмы в сопровождении двух здоровенных пупкарей6. Первый раз Артем увидел самого хозяина, как его здесь называли. Тот зачитал решение Верховного суда СССР и спросил, будет ли осужденный Дмитриев писать прошение о помиловании. Артем, конечно, согласился, ведь это последняя отсрочка, последняя возможность. Ему дали бумагу, шариковую ручку, продиктовали текст и ушли. И вновь потянулись дни.

Иногда, всегда после двенадцати ночи, Артем слышал шаги множества сапог в их отсеке и его сердце замирало. Он говорил себе: нет, это не за мной, не может быть! Но каждый за дверями этих камер надеялся на то же самое. Шаги замирали у какой-то одной двери. Слава Богу, опять не у него! Дверь открывалась, слышались неразборчивые голоса. Потом множество сапог опять проходили, иногда было слышно, как кого-то, кто не хотел идти, волокли по полу. Иногда раздавался крик: «Люди, прощайте, убивают!» или еще что-то подобное.

В такие моменты Артем замирал и сидел тихо-тихо, как мышь, обливаясь холодным потом. После отказа Верховного суда он перестал спать по ночам, потому что каждая ночь могла стать последней. Вместе с отказом о помиловании обычно приходил и палач. Он уже понял это по звукам в ночи и каким-то внутренним, даже – утробным пониманием. Успокаивался он лишь перед рассветом, зная, что утром и днем уже не придут. Иногда он даже хотел, чтобы все быстрее закончилось, настолько изматывающим было само ожидание.

***

Наконец, почти через четыре месяца, в одну из таких ночей множество сапог остановилось у двери его камеры. Загремел замок, Артем вскочил и словно окаменел. Открылась дверь и в тамбур, вдающийся в камеру и сделанный из решеток вошли несколько человек. Одним из них был хозяин, другой в белом халате поверх формы – врач и еще три пупкаря.

Не открывая вторую, решетчатую дверь в камеру, стоя в тамбуре, начальник зачитал отказ в помиловании и объявил, что приговор будет приведен в исполнение. Он не сказал, когда, но Артем уже знал – сейчас. И от этого знания перехватило горло так, что он не мог вымолвить ни слова, настолько ему стало страшно. Он никогда не думал, что может быть так страшно.

– Смотри, и этот поседел, – тихо сказал хозяин тюрьмы, обращаясь к доктору в белом халате.

Тот глянул на голову Артема и только кивнул, словно видел такое уже не впервые. Артем машинально повернулся к крохотному зеркальцу, вделанному в стену над умывальником, и увидел, что все его волосы в один миг стали седыми. Он отвернулся, зафиксировав этот факт, но не придав ему никакого значения. Да и действительно, имеет ли значение цвет волос трупа?

– Прошу вас, доктор, – опять произнес хозяин.

Один из пупкарей открыл вторую дверь и все вошли в камеру к Артему. Доктор подошел к нему почти вплотную и Артем вздрогнул. А пупкари в это время окружили его со всех сторон.

– Есть жалобы на здоровье? – спросил вдруг врач.

«Наверное, не расстреляют сегодня, – облегченно подумал Артем, – зачем бы про здоровье тогда спрашивать?»

Он хотел сказать, что жалоб нет, но лишь что-то промычал пересохшими губами. Однако врач его понял, кивнул и что-то записал у себя в журнале. Он посмотрел на хозяина и вновь кивнул. Тот кивнул ему в ответ и сразу скомандовал пупкарям:

– Выводите.

Артем стоял не шевелясь, все уже поняв, но одновременно ничего не понимая. Ведь, не могли же его сейчас убить, правда? Он же живой и даже вполне здоровый, вот и врач подтвердил! Нельзя же вот так просто его убить, это же навсегда? Он, кажется, хотел что-то спросить, что-то возразить, но губы вновь не послушались и Артем почувствовал, как его руки завернули на спину, как наручники защелкнулись на запястьях, как его взяли под руки с двух сторон и куда-то повели. Он все еще хотел что-то сказать, спросить о чем-то очень и очень важном, что-то объяснить, но словно ссохшийся язык лишь чуть шевелился в пересохшем рту, не издавая ни звука. Один раз у него подогнулись колени, но крепкие руки удержали его и поволокли дальше. Он висел на этих сильных руках, еле переставляя ослабевшие в коленях ноги. Лестница, коридор, еще лестница, вверх, потом все время вниз. Наконец, подвели к двери одной из камер в самом конце длинного коридора и уткнули головой в стену. Двое пупкарей так и продолжали держать его за руки – очень крепко, и Артем подумал, что на предплечьях останутся синяки.

Наконец, третий пупкарь открыл дверь и сказал:

– Давай, заходи в камеру!

– Я? – почему-то очень удивился Артем.

– Заводите его, – поморщился третий.

Когда Артем ступил на порог хаты, он сразу все понял. Стоило лишь одним взглядом разом окинуть помещение. Это просто не могло быть ничем другим: абсолютно пустая камера с цементным полом, маленьким окошечком под самым потолком и обитыми резиной стенами.

Он застыл на пороге, не в силах сделать следующий шаг, противясь ему всем существом, но сильный толчок в спину заставил его буквально влететь в камеру. Тут же за ним следом ворвались пупкари и один из них быстро ткнул его чем-то железным в висок. Раздался очень громкий и очень хлесткий выстрел, ударивший по барабанным перепонкам. Потом Артем услышал как за спиной что-то упало, но боли не ощутил. Он ждал ее, а она все не приходила. Потом услышал еще три выстрела. А потом…

6

Пупкарь (дубак, пупок) – (феня) – надзиратель, надсмотрщик.