Мертвый

– А если расстреляют? – почти простонал он, после близости воспринимая ее чуть ли не как единственного родного человека здесь.

– Это вряд ли, ты ранее не судим, характеристики нормальные будут, зачем тебя стрелять? Ты же не маньяк, не шпион и не валютчик. Пьяная драка, где ты один против пяти. Может быть, даже натянут тебе превышение необходимой самообороны. Но даже если нет, то получишь лет десять, попомни меня. А тридцать лет – это еще очень далеко не старость, поверь. Выйдешь и успеешь еще долго пожить всласть, все у тебя будет. Я цыганка, жизнь вижу, верь мне.

И дверь за Златой захлопнулась. Артем умом понимал, что она его успокаивала, но верить хотелось очень. И он подумал, что, действительно, может, не так все плохо будет? В тюрьме тоже люди сидят, самые обычные, не инопланетяне.

Он лег на живот, уткнулся носом в свернутую футболку, вновь и вновь прокручивая в голове кадры только что здесь произошедшего. Разве мог он когда-нибудь представить себе, что его первой женщиной будет цыганка, пожалевшая его и упросившая дежурного по КПЗ, а сама эта близость его первая случится в камере предварительного заключения? Нет, в пору полового созревания, его, конечно, часто посещали самые удивительные фантазии, но даже тогда он до такого додуматься не смог.

Да и вообще, совсем не так он представлял себе свою будущую жизнь. Были планы поступить в Политех, на инженера-механика. Там, говорят, парней всегда берут с удовольствием. Он как раз хотел со следующей недели начать подготовку к вступительным экзаменам. Не то чтобы он мечтал о такой профессии, но понимал, что высшее образование в жизни всегда пригодится. Даже если работать не по специальности.

А дальше всё должно было быть как положено – семья, дети, дача, машина. В общем, полный набор для советского счастья. Да, пожалуй, не только советского, а вообще – просто человеческого. Артем не мечтал стать ни летчиком, ни космонавтом, не мечтал покорять высоты разума – все это было не его. Он хотел простую нормальную, тихую семейную жизнь. И вот, пожалуйста, домечтался. Недаром его бабушка любила повторять присказку: хочешь насмешить Бога, расскажи Ему о своих планах.

Уж чего-чего, а тихой семейной жизни ему теперь, даже если лоб зеленкой не намажут (выражение понравилось, звучит не так страшно, как «расстрел»), ему точно не видать очень много лет. У него теперь будут совсем другие заботы и проблемы – проблемы выживания во враждебной среде. А в том, что тюремная среда враждебна для любого нормального человека, он нисколько не сомневался. Пусть даже там и такие же люди сидят.

Хотя, о чем это он? Какие – такие же? Такие же, каким стал он сейчас – люди с искалеченной психикой: убийцы, воры, грабители, насильники. Нормальными людьми такое сообщество не назовешь. Потому что нормальными они были лишь до того момента, как совершили свое первое преступление.

Ладно, пусть там не такие же люди, как на воле, но зато такие же, как он сам. Такие же преступники – никто его не обвинит, никто пальцем не ткнет как в отщепенца. А это значит – будем привыкать. Человек ко всему привыкает, это Артем еще в армии понял, где ему первые месяцы было очень тяжело. И, судя по сегодняшнему вечеру, не всегда даже здесь живут совсем уж плохо. Артем опять вспомнил Злату и вернулся мыслями к их недавней близости. Он понюхал свои ладони, от них еще пахло ее телом и тем резким и терпким, что было там, в той темноте.

Он перевернулся на спину и в полутьме тусклой лампочки за решеткой над дверью прочитал на потолке: «СЛОН – смерть легавым от ножа». Вновь заныло под сердцем. Те, кто погиб от его ножа, даже легавыми не были, на службе не состояли, деньги за опасную работу не получали. Просто обычные ребята, которых он убил, в общем-то, из-за ерунды.

Артем представил, как рыдают сейчас их матери. Сегодня третий день, наверное, были похороны. Эти ребята могли жить еще очень долго и только он виноват в том, что сегодня их бездыханные тела закопали в землю. От этой мысли дрожь пробежала по телу: он – убийца и это клеймо на всю оставшуюся жизнь. Даже если отсидит и выйдет, не то, что учиться, на нормальную работу никто не возьмет.

Глава 3

На следующий день его вызвали к следователю, где дали переодеться в принесенную родителями одежду. Артем старался не думать о том, что те чувствуют сейчас, и без того тошно.

Следователь оказался совсем не злым мужчиной средних лет, вполне себе даже доброжелательным. Он спокойно и очень подробно расспросил Артема о том, как все случилось, записал в протокол допроса, сказал, что инкриминирует ему 104-ю статью, и дал Артему прочитать написанное. Артем прочитал, не слишком вникая в текст – вроде, все правильно и написал внизу под диктовку следака: «С моих слов записано верно, мною прочитано. Дмитриев А. И». Дата. Подпись.

Потом его отвели назад, в камеру, где уже находились трое парней, прибывших этапом из СИЗО на следствие, и один – на суд. В камере вдруг стало очень тесно, лежать всем вместе можно было только на боку, а переворачиваться на другой бок исключительно одновременно. Табачный дым стоял плотной стеной – все, кроме Артема, курили. То и дело кто-нибудь открывал крышку молочного бидона и справлял нужду. Запах в камере стоял соответствующий. Бидон выливали и ополаскивали раз в сутки – утром. При виде всего этого тоска острой иглой кольнула в сердце Артема, но куда теперь денешься?

Наслушавшийся разных ужасов о тюрьме и зеках, он ожидал какой-то «прописки» или еще чего подобного. Но, к его удивлению, мужики оказались вполне нормальные и приняли его спокойно и дружелюбно. Это только потом он узнал, что «мужики» – это не половой признак, а тюремная «масть». Но к нему никто не придирался, спросили, за что попался, не за вскрытие ли «мохнатых сейфов4», случайно? Насильников, видимо, не очень любили. Когда он сказал, что за убийство, то все только уважительно покачали головами. А в основном вопросы были о том, как там сейчас на воле. В общем, приняли его нормально, чему он был очень рад. Ибо страх перед встречей с настоящими зеками у него был, что уж тут скрывать. Когда он сказал, что следак шьет 104-ю, то все стали его поздравлять, мол, счастливчик, легко отделался, статья-то до пяти лет лишения свободы максимум! Артем не считал, что пять лет в тюрьме – это мало, но, с другой стороны, если вспомнить, что он натворил…

На следующий день его дернули еще раз, отвезли на следственный эксперимент, где он попытался показать, что и как было из того, что самому запомнилось. Комната с темными засохшими пятнами на полу и обведенными мелом силуэтами тех, кого он убил, вновь ввергла его в черную меланхолию. Но, что странно, пока ехали назад и он глядел в окно на свободную жизнь, все прошло. Вообще, как оказалось, он довольно быстро привык к своему новому статусу и хоть жалел убитых им парней, но как-то все более и более отстраненно, гораздо больше переживая уже за собственную судьбу. Это оказалось для Артема неожиданным открытием, раньше он был о самом себе лучшего мнения. Но на самом деле, как выяснилось, чувство вины слишком быстро отошло на задний план, и он впервые подумал о том, что они сами виноваты: нечего было пьяного еще человека спросонья ногами избивать! И, кто его знает, разве не могло быть такого, что не убей он их первым, они запинали бы его ногами до смерти? Такой исход, по меньшей мере, никак нельзя исключить. Тем более, как сказал ему следователь, экспертиза показала, что они все тоже были выпившие. А по пьяни грань можно переступить так быстро и легко, что и сам не заметишь. Ему ли не знать! Так что, можно считать, если бы не его штык-нож и умение с ним управляться, то это не их, а его самого закопали бы в землю. И не их, а его жрали бы сейчас могильные черви.

Такой перемене во взглядах Артема, без всякого сомнения, сильно способствовали рассуждения сокамерников, объяснивших ему, что, на самом деле, он молоток и сделал все правильно. За что ему от братвы полный почет и уважуха. Еще бы, ведь он один с пятерыми разобрался, завалив четверых и порезав пятого! Это тебе, как выразился один из сидельцев, не мелочь по карманам тырить, тут нужно особую дерзость иметь. А дерзких в тюрьме уважают и побаиваются. Кто знает, что у них на уме – ты пошутил, а он заточку вытащил, и воткнул тебе в брюхо. Типа, шутка твоя ему не понравилась и он таким образом свое отношение к ней выказал.

4

Изнасилование.