Тёмное время

– Вам-то что? Какая разница с кем я приехала и к кому.

– А такая, что здесь всё на виду. Приехала – дак назовись. Расскажи о себе.

– Хорошо у вас, – попыталась перевести разговор Анна. – Я так давно мечтала приехать в деревню.

– Смотри, как бы боком не вышла тебе поездочка. Тёмное время людей не щадит… – Буркнула бабка и вдруг застыла, замерла вперив взгляд в одну точку.

– Эй. – Позвала Анна. – С вами всё в порядке?

Бабка не отвечала.

Озадаченная таким поведением, Анна чуть отступила. В поисках помощи, невольно взглянула по сторонам. А когда повернулась обратно – не увидела бабки. Лишь раскинулась по забору старая замызганная фуфайка. Да дырявый серый платок свисал краем до земли.

Она что, разделась прямо на улице и потом вошла в дом? – Изумилась Анна. – Когда только успела? Странная какая-то, хорошо, что не моя хозяйка.

Домишко во дворе был под стать бабке – кособокий и обшарпанный, с давно немытыми подслеповатыми окнами.

Что-то неправильное было в нём, какое-то не такое.

Анна всё думала об этом, пыталась сообразить – что? И только вернувшись к бабе Оне, поняла, что так её удивило – из трубы дома не шёл дым!

Разве возможно подобное морозной зимой?

Анна хотела рассказать про странную бабку своей хозяйке, да не сложилось. Баба Оня позвала к столу.

На круглом блюде горкой высились румяные пирожки. В расписных деревянных плошках предлагались сметана да сливки. В стеклянных вазочках помещалось варенье. Были на столе и баранки, и сухое печеньице, и круглые жёлтенькие конфеты – лимончики.

После сытного угощения Анну разморило – не хотела же, а переела хрустких жареных пирожков. Бабка всё подкладывала да просила:

– Съешь ещё немножечко, уж така ты худа, деточка, така худа! Поживёшь у меня – отъешься, выправишься.

– Вы так быстро их нажарили! Я совсем немножко прогулялась, думала ещё тесто не подошло, – удивлялась Анна.

Бабка щурилась улыбчиво и частые морщинки лучиками расходились от глаз.

– Я слово особое знаю, вот и быстро. Да и помогают мне, не без этого. Бери ещё, Аннушка. Ешь, пока не остыли.

Анна рада была бы оказаться, да не хватало сил – слишком вкусные были бабкины пирожки. И чай та заварила отменный – душистый, крепкий. Такой, как она любила.

Бабка подливала чай, говорила что-то, а Анна уже засыпала.

Комната медленно плыла перед глазами. Вместе с ней плыла и незнакомая крошечная старушонка – кругленькая, юркая. Пёстрая одежонка мелькала то там, то здесь. Она ловко собирала посуду, сновала между столом и раковиной. Перебирала что-то на лавке… И как-то так получалось, что Анна не могла её рассмотреть как следует, не получалось сфокусировать на ней взгляд.

– Здравствуйте… – Только и поприветствовала её сонно.

Старушонка смолчала, даже не взглянула в сторону Анны.

– Это она по первости дичится. Привыкнет к тебе, оттает, – откуда-то сбоку подошла баба Оня. – Я гляжу, ты совсем приснула, Аннушка. Пойдём. Я тебе в комнате постелила. Отдохнёшь с дороги.

Часть 2

Спала Анна беспокойно. Слышался ей настойчивый голос:

– Найди бутылку, найди бутылку! Спустись к реке, утопи её!

Анна пыталась отгородиться от него, вертелась на кровати, накрывалась с головой, зарывалась в мягкие подушки. Но голос не отставал, напротив, звучал ещё требовательнее…

– Аннушка! Далеко ли собралась на ночь глядя? – Позвала откуда-то баба Оня.

И Анна очнулась – огляделась удивлённо, съёжилась от холода на стылых деревянных ступенях. Потёрла лицо, не сразу сообразив, что случилось.

– Кажется… Меня попросили помочь… – Запинаясь, пробормотала она. – Какая-то женщина… Что-то про бутылку говорила – надо забрать, в реке утопить… Или мне всё приснилось?!.

– Даже если приснилось, разве ж можно вот так… В лёгонькой ночнушке куда-то наладиться! И слушать никого через сон нельзя! Да и вообще… Пойдём-ка, я тебе под подушку веточку рябинки положу – она сон остережёт, никого к тебе не подпустит.

– Баба Оня, я не смогу спать! Я понять хочу, что это было.

Вздыхая, бабка повела Анну в кухоньку, усадила возле стола, накинула на плечи плед. После в ладоши хлопнула, попросила:

– Завари нам чайка, кикуша.

Всё та же пёстренькая старушонка колобком выкатилась из угла. Замельтешила по комнате, загремела дверцами буфета. Плеснула в чайник воды, поставила на плиту. После открыла жестяную коробочку, принялась над ней нашёптывать что-то.

– Ты расскажи толком, Аннушка, что случилось? – Попросила баба Оня.

Анна задумалась, вспоминая. Липкое сонное оцепенение рассеялось, она уже полностью пришла в себя.

– Сначала я услышала голос. Потом увидела женщину. Она стояла возле кровати и смотрела на меня. И требовала, чтобы я нашла какую-то бутылку. Сказала, что та на чердаке спрятана, за старым сундуком. И что нужно ту бутылку взять и утопить в речке.

– Черноволосая такая? С длинной косой? – Нахмурилась баба Оня.

–Да. Почти по пояс коса, толстая…

– Вовремя я тебя перестряла. Это Светка тебе явилась, за заплутью посылала.

Она, дурища, в заплуть кровью своей капнула. Для надёжности. Вот и напартачила. Кавалеру своему дорожку к дому перекрыла, это да. Но и себя к той бутылке привязала накрепко! Теперь из дому ни ногой! Не пускает её бутылка, держит.

Уже пару недель мается. Дураков-то нет помогать. Вот она и исхитряется. Пытается через сон обвести, заставить свою просьбу выполнить… Ишь, к речке посылала. Речка теперь стала, лёд там. Опасно к ней ходить. Тёмное время пришло.

– Баб Онь, что-то я совсем запуталась. Какая заплуть? Что это?

– Заплуть – вроде ведьминой бутылки, от дома отворот. Сбивает с дороги, не даёт дойти до места. От ненужных людей делается. Или от нелюдей. Всё одно никого не пускает.

– От нелюдей… – Вздрогнула Анна, взглянула на бабку испуганно.

Та кивнула, подтверждая:

– От них. Тёмное время теперь настало – зима. Открылись лазейки для всяких-разных, не к ночи помянутых. Теперь до самого Крещения беречься следует. Так и норовят они пролезть да набезобразничать, заморочить-завертеть, вмешаться в людские дела.

При этих словах пёстренькая старушонка внезапно крутанулась вкруг себя да грянула с размаху об пол пустую тарелку. Зазвенели, разлетелись осколки. А старушонка исчезла, закатилась в тёмный угол.

– Видала? – Вздохнула баба Оня. – Нравная. Осерчала на меня, что родню её помянула неласково. Да ведь так и есть. Не все из них к человеку расположены, лишь малая часть.

– Родню? – Переспросила растерянно Анна.

Баба Оня рассмеялась тихонечко.

– Родню, Аннушка. Это ж кика – домашний дух. Помощница моя. Хорошая и добрая, – повысила голос бабка, – только уж обидчивая не в меру… Да, да, Аннушка. Не смотри так, поверь. У нас в Ермолаево почитай в каждом доме проживают соседи особые. Тихие они, спокойные. Не проказят. В ладу с хозяевами существуют. Я же тебе про иных толкую – тех, что в эту пору на землю пробираются, зло с собой несут.

Анна слушала бабу Оню, а глаза предательски закрывались. Не собиралась ведь спать, а всё ж дремала. Постепенно сквозь бабкин мерный голосок стал прорываться другой – резкий, грубоватый.

– Найди бутылку! – Пока ещё слабо, но решительно донеслось до Анны, зачастило всё громче, – Найди! Найди! Найди!

Вскинулась Анна, схватила бабку за руку.

– Она опять пришла. Ваша Светка. Я что, теперь вообще спать не смогу?

– Не отстаёт настырница? Придётся тебе, Аннушка свою бутылочку собрать обережную – чтобы не прилипал никто, не тревожил зря. Луна сейчас зрелая, самое время.

– Луна?

– Да. Для начала бутылку нужно будет три ночи под луной оставлять – чтобы лунным светом омылась, в себя его силу впитала. Утром пробкой закрывать и в тёмном месте прятать до следующей ночи. Три раза подряд так делать. После уже наполнять содержимым.

– Вы не шутите сейчас?

– Как можно, деточка. Такими вещами грех шутить! Завтра подберём тебе подходящую бутылочку и начнёшь готовить наполнение. Я подскажу и научу. А сейчас пойдём-ка, я тебя уложу и защиту поставлю. Поспишь спокойно.