Страница 48 из 49
И разница между человеком внутри померия и вне его заключалась в том, что, возвращаясь из похода, он должен был каждый раз как бы снова войти в оболочку нормального мирного гражданина, а для этого нужно было очиститься от бешеного неистовства, владевшего им на войне. Возвращаясь из похода, воины проходили под Sororium Tigillum – поддержанной двумя опорами балкой, возле которой находился алтарь Януса, бога превращения и перехода (он был «отцом» бога Термина, бога рубежей), и под которой некогда должен был пройти последний из Горациев, дабы очиститься после убийства сестры.
И Публий, глядя на выжидающую проявление его решимости ритуальную арку, чувствуя в себе некоторую неуверенность, дрожь в ногах и сердце внутри его груди так бешено заколотилось, что он перестал себя слышать, вновь глубоко вздохнул и пока его новое наполнение вдавило собой то, что в нём успело переработаться за время нахождения в нём, он, зажмурив глаза, делает шаг в сторону арки. До которой он с одного шага само собой не доходит, но отсутствие каких-либо ощущаемых препятствий воодушевляет его, и он уже более уверенно вступает дальше и дальше. Пока таким, в полу потёмках способом, он не преодолевает эту границу между двумя мирами. Где там, за этой аркой, находится совсем другой мир, в отличие оттого, который здесь находится. Там он чужой и агрессивный, живущий по законам сильного, а здесь тебя охраняют твои гражданские права и законы права.
А вот что касается самого себя, что осталось в Публии от себя прежнего, то с этим делом не стоит спешить и ему надо как следует на себя посмотреть со стороны и осмотреться. Что надо понимать, крайне сложно сделать в одиночку, да и к тому же не такая уж плохая идея, заручиться в этом новом для себя мире проводником, кто провёл бы Публия по самым знаковым местам Города, и познакомил с тем, что здесь случилось такого изменчивого со времён его первого знакомства с Городом. А это значит, что куда в первую очередь должен обратить свой взгляд Публий, то это на человека этого времени, кто и сам по себе вызывает крайнее любопытство у Публия.
«Человек будущего, какой он интересно?». – Задался вопросом Публий, углубившись в своё созерцание окружающего мира.
Глава 2
Человек будущего.
Законный мир будущего и его логическое представление на основе предпосылок мышления и разума.
Публий Разумий, гражданин нового мира и проводник в него.
Человек многовременного последия, имея за своими плечами столь огромное наследие, опыт и мудрость своих предшественников, не в пример им, своим предшественникам, разумен, рассудителен и умудрён. И его настоящее, где ему теперь не нужно тратить все свои силы для выживания и укрепления своего места под солнцем, и опасаться своего современника, кто столь же мудр, как и он, теперь открыт для всех со всех сторон. И эта открытость современника, касается прежде всего его самого. И теперь он, во времена всеобщей открытости, где ни у кого нет тайн ни перед кем, не побоится и не испугается окинуть себя критическим взглядом и, приняв себя таким как есть, выставит перед всеми напоказ всё это, что есть он.
И его бодипозитив, вот та реальность, к которой должен (такой нарратив подчинения ещё ходит в употреблении из-за того, что не все люди выказывают большую сознательность в деле выражения своих свобод, и держат при себе скрытые мысли) теперь стремиться каждый свободномыслящий и свободовыражающий человек, неограниченный внутренними запретами закрепощённых своим рабским сознанием людей.
Вот, наверное, почему, ежедневные новости пестрят заголовками о выставленном напоказ чьём-то грязном белье и жизни в этих лохмотьях наиболее видных и всегда на слуху сограждан.
– Один из самых богатейших людей империи, держатель ключей казначейства, фециал Фабий Максим, не чурается выказать напоказ свою близость к плебсу, надевая на ноги драные носки. И всё это он демонстрирует не из-за какой-то своей мозговой вычурности, а лишь по причине своей большой бережливости. – Выдают вслух новую сенсационную новость глашатаи нового времени – ведомости общественной жизни народа империи, вышедшие в печать газет. – «Мы хотим видеть Фабия Максима в понтификах и на следующий пятилетний срок!», выдвигает свои требования торговая артель, видя такой бережный подход одного из самых сановитых граждан империи к их делу жизни, торговле. – Уже вдогонку первому заголовку несутся другие заголовки газет.
– «Я, Вириат Гальба, ткач, двумя руками поддерживаю Фабия Максима, кто проявил такое уважение к делам рук моих», – и уже ни у кого не вызывает сомнение, когда на глаза попадается ещё один вот такой заголовок, что Фабий Максим первый претендент на должность понтифика.
А всё это показывает не только всю открытость наследников нашего настоящего, а человек стал настолько открытым для своего соотечественника и уж затем современника, что ему нисколько не претит интересоваться всеми этими подробностями чужой личной жизни. Где она шаг за шагом движется в сторону публичности.
И оттого, наверное, те общественные лица и деятели, о ком чаще всех упоминается в этих общественных рупорах, газетах, и чьё бельё и жизнь в нём показывается наиболее грязней, – Луций Корнелий Сулла Социопат вновь поверг всех в шок, выйдя в народ вне себя привычного, – в основном и выбираются народом на все значимые государственные должности. Хотя имеет немалое значение, и сама подача материала, указывающего на те знаковые доблести и запоминающиеся присутствия в выставленном напоказ обсуждения народа гражданине, в особой запоминающейся для плебса тональности и выговоре.
Как, к примеру, в последнем озвученном случае, где граждане с избирательным правом голоса, сразу задержали своё внимание на прозвучавшем неизвестном им до этого времени когномене всем известного Суллы под другим, счастливым прозвищем. Что тут же вызвало среди граждан различного рода толки, дискуссии и даже зубодробительные следствия несходства мнений в результате прений во время дискуссии, а точнее дискурса в сторону собственного понимания ума-разума своего бесспорно мало разумного оппонента. Где одна часть людей отстаивала вот такую точку зрения – а чего от него другого можно было ожидать, да и следуя логике, то человек вышедший из себя, также буквально может выйти за пределы привычного своего именования и теперь зваться как-то иначе.
А вот другая часть народа подвергала сомнению уже саму личность Суллы. – Что-то здесь явно не так, – с выражениями лиц, настаивающими на имеющей место конспирологической версии объяснения всего этого факта, туманно говорили эти люди, – здесь явно имело место опечатка чьей-то мысли, а может и самого редактора. – А вот такие итоговые их мысли, в которых прослеживается вполне себе разумное объяснение всего того, что всех тут смутило, как-то никак не согласуется со всем ими ранее отстаиваемым.
Но всё это неважно, когда имя Суллы у всех на слуху, чего и добивались те, кто эти новости печатал, и он опять полномочный диктатор.
И только собрался Публий оценочно взглянуть на принесшую вот такую интересную новость газету, донесённую до него и его ума хлёстким ветром, испытывающим какое-то странное удовлетворение от цепляние собой Публия посредством бросаемых в него всяких отрывков и мелочей быта граждан, за ненадобностью побросавших их на землю, как он вдруг сталкивается с той самой неприятностью для себя, которая его чуть ли не преследует – толчком в плечо. Чего не скажет о том человеке, кто стоял за этим наступившим для него событием (он вполне мог испытывать от этого удовольствие), которое и в прежнем времени его не раз сопровождало и встречало, когда он немного отвлечётся от внешнего мира, уйдя в себя. И как сейчас им выясняется, то в этом плане мир нисколько не изменился и придерживается постоянства. И если тебя в прежнее время толкали, пытаясь таким образом тебя склонить к некой производной от этого толчка мысли, то и сейчас методы по твоему потрясению и приведению в раздражённое сознание, где такое к тебе отношение так же тебя склоняет оскорбиться, ничуть не изменились.