Страница 2 из 26
Бах! Бах!! Бах!!!
– Тревога, товарищи! – дохнул серый сумрак. – Подъем! Подъем!..
И только тогда он проснулся. День и парк исчезли, сумрак остался, только не серый – темный и густой, хоть ножом режь. Но тут же прямо перед глазами вспыхнул желтый огонь зажигалки.
– Па-а-адъем! – уже в полный голос, мощным басом. – Время пошло, скорее, скорее!..
Бах! Бах!..
Уже совсем близко, полог палатки дрогнул, звякнули кружки на тумбочке у входа. На миг стало не по себе, но он вовремя вспомнил, что тревога учебная. Это было последним, о чем ему сообщили перед отбоем. Голосистый сосед и шепнул, мол, сам имей в виду и товарищей предупреди. Он бы и не прочь, только некого, на деревянных, наскоро сбитых нарах, он – крайний.
Учебную тревогу наверняка выдумал штабной майор, вместе с которым он и прибыл вчера на аэродром. «Майор Грищенко Анатолий Николаевич» – подсказала память. А голосистый сосед – здешний старшина, четыре треугольника в петлицах, как и у него самого. Только кант не черный – синий.
– Главное – сапоги, товарищ замполитрука. Разберетесь или подсветить?
Это уже ему, новичку. Заботливый старшина попался.
– Спасибо, уже разобрался.
Собственный голос внезапно успокоил. Сапоги – это только новичку трудно. А его гоняли целых четыре месяца, было время научиться нехитрой науке. Портянку – поверх, а дальше нога сама разберется. Потом найдется минута, чтобы перемотать правильно. Теперь шинель… Ремень…
Бах! Бах!.. Тох! Тох-тох! Тох!..
– Чего-то сильно шумят, – бросил кто-то из глубины. – Боевыми, между прочим.
Тох! Тох!
Кажется, приезжий майор взялся за дело всерьез. В штабе подобное именовали «ужесточенной бдительностью». Об этом его тоже предупредили. Граница рядом, вероятный противник то и дело совершает провокации, значит, следует быть готовым к любой неожиданности. Последнее слово начальство интонировало с особым тщанием.
– Все помнят, куда по тревоге бежать? – надавил голосом сосед-старшина. – Товарищ замполитрука…
– В штабную палатку, – вздохнул он. – Помню…
Фуражка… Поправить… Ребро ладони от носа до козырька… Порядок!
Полог палатки уже откинут. Сумрак поредел, став серым, точно таким, как во сне. Странно, что он так и не смог разглядеть лицо той девушки…
Пошел!
Ночь пахла порохом, и ему сразу же вспомнился полигон, где довелось отстреливать офицерское упражнение «номер три». Их, будущих политработников, стрелять учили вприглядку, и чуть ли не половина курса опозорилась, послав все три пули «в молоко». Он поразил первую мишень, ростовую, самую легкую, и втайне этим гордился.
Порох… Значит, действительно стреляют, причем от души. Внезапно где-то совсем рядом заорали, отчаянно, изо всех сил.
– Тох-тох! Тох! Ба-бах!..
Он успел повернуться, и взрывная волна ударила прямо в лицо. Рыжее пламя, черная ночь.
«Не учебная», понял он, когда холодная земля ударила в затылок.
В Минске, в штабе округа, считай, повезло. Полковой комиссар (три «шпалы», черный кант), бегло проглядев его бумаги, первым делом поинтересовался гражданской специальностью. Узнав оную, поморщился, словно лимона вкусив, и без особой надежды поинтересовался на предмет навыков иных, более полезных в данный непростой момент. Знание немецкого комиссара почему-то не заинтересовало, как и невеликий, но все же имеющийся лекторский опыт. Тогда он вспомнил интернат и машины, которые довелось ремонтировать под чутким руководством дяди Николая. Комиссар кивнул, вполне удовлетворенный, и, бегло проглядев какой-то список, сообщил, что имеется вакантная должность в одном из БАО. С тем и отправил с глаз долой прямиком в «кадры».
Что такое БАО, он узнал, только получив на руки предписание. Равно как и то, что довелось попасть в авиацию, пусть и не в ту, что летает. Последнее слегка огорчило, только что купленные в минском военторге общевойсковые петлицы (две на гимнастерку, две на шинель) оказались не нужны.
Новые петлицы, синие с черным комиссарским кантом, он успел получить все у того же соседа-старшины. И даже пришить успел. Треугольников столько же – по четыре на петлицу, но старшина в роте, считай, первый после командира, а кем предстоит быть ему, замполитрука (поди выговори!), спросить не у кого. Комроты направил к комиссару, а того, как на грех, не оказалось на месте. В нетях, как выразились бы предки. Батальонный «молчи-молчи», молодой и очень серьезный паренек, предположил со знанием дела, что в роту новоприбывшего направлять не будут, а назначат сразу заместителем комиссара. Работы много, половина состава из только что набранных по линии БУС[4], поэтому настроение у людей разное. Заодно посоветовал спрятать личные документы в батальонный сейф, потому как жить придется в палатке, где тумбочка одна на отделение и та самодельная, сбитая из досок.
Комсомольский билет исчез за стальной дверцей как раз перед ужином. Личное время ушло на перешивание петлиц, а перед отбоем всезнающий сосед предупредил об учебной тревоге. Обо всем прочем предстояло узнать назавтра.
Завтра наступило слишком рано.
Голова болела, в ушах стоял звон, но веки он сумел разлепить. И даже привстал, опираясь на локти. Взглянул, глазам не поверив. Локоть скользнул по земле.
…Горели самолеты, легкие одномоторные Р-Z[5], горел деревянный штабной домик, и земля горела – слева, где еще недавно стояли бензовозы. Ночь отступила, желтое пламя отогнало тьму, обострив контуры и сгустив цвет. Лежащие на земле люди казались черными, их было много, очень много. И такими же черными были фигуры тех, что неторопливо шли по взлетному полю от самолета к самолету, превращая боевые машины в пылающие темным огнем костры. В этих фигурах имелось что-то заведомо неправильное, чему здесь, в расположении 5-го легкобомбардировочного полка, к которому причислен его БАО, не место. Он всмотрелся и понял. Силуэты! Шинели и короткие карабины еще можно спутать, но на головах у поджигателей фуражки – польские, их, кажется, называют конфедератками…
Поляки?!
Двое в фуражках, что были поближе, переглянулись и неторопливо двинулись в его сторону.
Он понял, что ждать больше нечего, и встал, безоружный, в расстегнутой шинели. Ремень где-то потерялся, фуражка сползла на левое ухо. Тот, что шел первым, задержался возле одного из тел, вскинул карабин…
Т-тох!
Тело дернулось… Застыло.
Он оглянулся. Сзади, где палатки, было заметно темнее, а дальше, у близкой лесной опушки, ночь стояла тяжелой стеной.
Надо бежать. И он побежал.
– Товарищ старшина! Сюда! Сюда!..
До опушки не добрался, раньше перехватили, шагов за двадцать. В желто-сером сумраке он сумел разглядеть форму и облегченно выдохнул. Свои! Взгляд зацепился за петлицы – общевойсковые, как и его прежние, но это не удивило. 5-й ЛБАП только начал осваивать новый аэродром на северной окраине Логойска, рядом стоят строители и еще кто-то…
– У вас есть оружие, товарищ?
Спрашивал лейтенант, суровый, подтянутый, в застегнутой на все крючки шинели. Рядом с ним двое, такие же аккуратные, хоть сразу на плакат. Эти с карабинами, но в него не целятся, при ноге держат.
– Н-нет, – проговорил он, устыдившись собственного вида. Не герой-комиссар, бойцам пример, а воплощенная паника. Поэтому поспешил добавить:
– Мне не выдали. Я… Я только сегодня прибыл. То есть вчера.
– Представьтесь, старшина. И доложите обстановку!
Он сглотнул. Армия как она есть. Доложите обстановку! Неужели и так не понятно? Впрочем, если эти, аккуратные, из соседней части, все вполне логично.
– Замполитрука Александр Белов! 124 БАО при Минской авиабазе. Направлен в 5-й легкобомбардировочный полк. Ночью ждали учебную тревогу, а вместо этого…
4
БУС – большие учебные сборы.
5
Все упоминаемые в тексте автомобили, мотоциклы, самолеты, бытовые приборы и образцы оружия не более чем авторский вымысел.