Взлет разрешаю!

Как-то похоронить надо, на карте отметку сделать. Чтобы не был без вести пропавшим, а геройски погибший в бою. А документы в штаб полка сдать. Усмехнулся. Мыслит так, как будто уже в расположение полка вернулся. До него еще добраться надо, что в условиях войны непросто. Он в лесу, свое местоположение знает приблизительно, где враги, а где свои войска, тоже достоверно неизвестно. Кроме того, не далее как вчера контрразведчик, который по штату в каждом полку есть, предупреждал об активизации националистического подполья, о заброске диверсионных групп в наши тылы. То есть передвигаться с оглядкой надо, осторожно.

Послышался невнятный разговор. Сначала Павел хотел крикнуть, позвать на помощь. Потом решил повременить. Отбежал в сторону, залег за куст бузины в высокой траве. К дереву и парашюту на нем вышли несколько красноармейцев. Павел решил – поисковая группа, выслана на помощь пилоту. Уже начал подниматься, как замер. Потому что услышал разговор на немецком.

Один боец говорил другому, показывая на тело пилота. Неужели диверсанты? «Красноармеец» обыскал карман летчика, потом достал из кобуры пилота пистолет. Видимо, находка личного оружия их удовлетворила. По советским законам раненый боец или командир, либо погибший, должен быть доставлен с оружием. Вот и надрывалась на поле боя санитарка, вытаскивая на себе бойца, да еще его винтовку. Утрата оружия была воинским преступлением, за этим следовал трибунал и суровое наказание.

Коли у погибшего пилота пистолет в кобуре, стало быть, никто к нему не успел подойти. А что документов нет, так наверняка в штабе остались.

«Красноармейцы» срезали ножом часть строп, стащили с дерева парашют, бросили его.

Сбитых наших летчиков или своих немцы искали по парашютам, хорошо видимым с воздуха. Район приземления давали летчики авиаразведки. Поэтому наши летчики, приземлившись, старались парашют снять с дерева, либо собрать и спрятать, если приземлялись в поле или на луг. Еще лучше, если сели на оккупированной территории, уложить в парашют камни и притопить в ручье или болоте. Болот, рек и ручьев в лесистой Белоруссии было с избытком. Для немцев, имеющих насыщенную техникой армию – плохо. Танкам, тягачам, автомашинам нужны дороги, да просто поля для движения. Приходилось передвигаться по немногочисленным шоссе, что сдерживало темпы.

«Красноармейцы», оживленно переговариваясь, ушли. Павел перевел дух. Без малого не влип. С виду – обычные воины. Форма, трехлинейки, внешне не отличить. А поторопился бы выйти, либо убитый лежал, либо шагал со связанными руками в плен. По понятиям кадрового военного, плен – самое позорное явление. Подумав о нем, Павел вытащил из кобуры револьвер, осмотрел.

Какие-то полки личным оружием имели пистолеты «ТТ», другие – револьверы Нагана. А танкисты имели только револьверы. Было у начальства танковых войск обязательное требование – экипаж должен отстреливаться из личного оружия через специальные отверстия в броне башен. В бою они закрыты броневыми пробками. В эти отверстия ствол револьвера входил, а пистолета – нет. И почему-то никто из начальства не думал, что пока танкист в танке, револьвер или пистолет ему не нужен. У танка есть и пушка, и как минимум два пулемета – курсовой и спаренный с пушкой в башне.

Появлением странных «красноармейцев» Павел был озадачен, удивлен, даже испуган. И испуг этот не боязнью умереть вызван, а обманом. Форма на них наша, советская. Поверишь глазам и обманешься.

Судя по карте, на которую периодически смотрел на привалах, южнее его маршрута должно идти шоссе Брест – Минск. Но кто на шоссе сейчас? Наши или немцы?

Хотелось есть, да нечего было. В одном из ручьев напился, чтобы обмануть желудок. Ближе к вечеру услышал впереди шум моторов. Спешить не стал, перебежал от дерева к дереву, укрываясь. Впереди открытое пространство. Встал за крайним деревом. Артиллеристы развертывают позиции. Ползают тягачи с пушками на прицепе, бойцы роют окопы и капониры. Издали не видно, какого цвета форма – зеленая, как в Красной армии, или серая, как у вермахта.

Начал присматриваться к тягачам. Похожи на «Комсомолец». Были такие артиллерийские тягачи, видел их несколько раз мельком. Пушки с трехсот метров все похожи. Один из тягачей направился в сторону леса, в кузове несколько солдат. Павел приготовил револьвер. Если немцы, даст бой. Тягач при приближении в самом деле оказался советским, как и бойцы. Пилами и топорами они начали валить деревья, очищать от веток. На оборудование позиций бревна нужны. Тут Павел вышел из-за дерева, подошел. Старший в группе посмотрел подозрительно.

– Ваши документы?

Павел предъявил.

– Летчик я, мой самолет сбили, выбираюсь к своим.

– Считай повезло, выбрался.

– А где я?

Павел достал планшет с картой. Старшина ткнул пальцем. Получалось, Павел находился между Ивацевичами и Слонимом. И до Минска, по ориентировочным прикидкам, полторы сотни километров. Если пешком, то пять-шесть дней пути. Павел приуныл. За это время многое может измениться. У немцев техника и продвигаются они быстро, запросто могут обогнать.

Направление удара 3-й танковой группы вермахта было на Слуцк, южнее Минска. Уже на третий день войны немцы вышли к реке Шара, создав угрозу окружения для наших 3-й и 10-й армий. В этот же день состоялась первая массированная бомбардировка Минска.

Бойцы зацепили тросами бревна, поволокли их к позициям. В тягаче с ними и Павел доехал. После проверки документов командир батареи предложил:

– У меня грузовик за боеприпасами в Столбцы. Может подбросить.

– Буду благодарен.

На дорогах полно машин, повозок. Народ массово эвакуировался. К сожалению, смогли не все. Да и как селянину бросить дом, хозяйство? Свиней и кур гнать невозможно, бросить жалко.

Повезло, в Столбцах, на полевом складе, нашлась машина, идущая мимо аэродрома. Добрался и удивился. Охраны нет, как и людей, техники для обслуживания самолетов. Автостартеры, топливозаправщики, передвижные компрессорные станции, мастерские – где они? В сердце закрался холодок. Наверняка полк вывели для пополнения, он отстал. По военному времени – как дезертир. Ситуацию спас комиссар, приехавший в опустевший штаб на полуторке за оставшимся имуществом – пишущей машинкой, бумагами.

– О! Игнатов! А мы в дивизию сообщение о вас отправили – не вернулись с боевого вылета.

– Вот он я! Жив и здоров, готов к вылетам. Кстати, забрал я документы сбитого летчика с ТБ-7. Жаль, похоронить не успел.

Павел отдал полковому комиссару документы.

– Как прибудем на место, покажешь на карте место приземления.

– Есть!

– А сейчас помогай!

Втроем – водитель, Павел и комиссар, быстро загрузили машину и покинули аэродром. Павел даже не успел спросить – куда передислоцируются? Да все равно, он теперь не один.

Машина приехала на какую-то железнодорожную станцию. На запасных путях стоял эшелон, куда уже погрузились технари. Из пилотов – один Павел. Как оказалось – полк получил приказ убыть на переформирование и получение новой техники в Казань, где работал авиазавод № 22. С конца 1940 года на нем выпускали фронтовые бомбардировщики ПЕ-2 взамен снятых с производства устаревших СБ. ПЕ-2 был одним из самых тиражируемых бомбардировщиков, всего их было выпущено 11 247 штук всех модификаций. На двух моторах М-105, фактически лицензионной копии французского двигателя «Испано-Сюиза 12», развивал 452 км/час. При экипаже в три человека имел дальность полета 1200 км, мог брать от 600 до 1000 кг бомб, имел протектированные сырой резиной бензобаки, оснащен радиостанцией.

Можно сказать, Павлу повезло. Глубокой ночью к составу подошел паровоз и эшелон поехал. Ночь – лучшее прикрытие от атак вражеских бомбардировщиков. До рассвета эшелон успел покинуть Белоруссию.

Постановлением СНК принято постановление о создании Совинформбюро. И на одной из долгих остановок бойцы уже слушали на перроне сообщение, что Финляндия объявила войну СССР. Бойцы возмущались, негодовали. Почти все страны по западной границе СССР от севера – Финляндии и до юга – Болгарии, вступили в войну в союзе с Гитлером. И, судя по началу, война будет тяжелой, кровопролитной.