Взлет разрешаю!

Через три дня вечером командир сам к нему подошел.

– Спать не ложитесь, вас заберут.

Кто заберет, куда? Расспрашивать бесполезно, не ответит. Около полуночи затарахтел мотор. Ей-богу, учебный У-2! Откуда ему тут взяться? Но ошибки быть не должно, уж очень звук характерный! Павлу вернули пистолет, вывели из леса на опушку. Недалеко стоял У-2, позже переименованный в ПО-2, по имени конструктора Поликарпова. Летающая парта для нескольких поколений летчиков. Самолет простой, выносливый, не строгий в управлении, прощающий новичкам ошибки в пилотировании.

– Вас ждут, прощайте! – сказал командир и пожал руку.

Это здорово! Видимо, у группы есть радиостанция. Связались с командованием, решили вывезти. Опытных пилотов мало, каждый на счету! Павел побежал к самолету, взобрался во вторую кабину, пристегнул ремни, крикнул пилоту:

– Готов!

Взревел мотор, самолет начал разбег, подпрыгивая на неровностях поля. Сто метров и У-2 в воздухе. Ночью ориентиров на земле не видно. И оборудования для ночных полетов на У-2 нет.

Павел знал, что наибольшие потери в боевой авиации несут штурмовики, в среднем летчик на Ил-2 жил 8–9 вылетов, а летчики бомбардировочной авиации до тридцати. Начал мысленно считать, получалось – не дотянул. Так он еще жив и полетает. Интересно, как долго живут на фронте тихоходные, без брони и вооружения, пилоты У-2? Летать ночью в сложных условиях не все способны. Подавляющее большинство летчиков, как советских, так и немецких, по ночам не летали. И причин несколько – нет оборудования на самолетах, даже элементарного – подсветки приборов. Не проходили должного обучения.

Павел увидел внизу вспышки выстрелов, услышал звуки разрывов снарядов. На «пешке» этих звуков не слышно, линию фронта проходят на больших высотах, как правило – четырех тысячах метров. А У-2 ниже, метров восемьсот. Мысли сразу переключились на другое. Как там штурман? Добрался ли до своих или попал в плен? Мельком подумал о полковом контрразведчике. Наверняка будет допрашивать. Но у Павла алиби, сразу после приземления на парашюте был задержан и содержался в разведывательной группе, откуда был вывезен на самолете. Ошибался Павел. Летчики, сбитые немцами над оккупированной территорией, после проверки военной контрразведкой продолжали воевать, таких было много. Но сразу после войны были демобилизованы. Хотя воевали честно, одерживали победы, доросли до высоких чинов и имели множество боевых наград.

Самолет сделал разворот, обороты мотора упали. Вспыхнули аэронавигационные огни. Тут же внизу вспыхнул прожектор, осветив взлетно-посадочную полосу. Самолетик приземлился, и прожектор сразу погас. Ловко! Такой аэродром трудно засечь. Самолет пробежал немного и остановился, двигатель смолк. Павел выбрался из кабины. Из передней вылез пилот. Невысокого роста, худенький. Павел хлопнул его по плечу.

– Молодец, парень!

– Я не парень, а девушка, – скривился от увесистого удара по плечу пилот.

– Прости! Я твой должник!

К самолету подъехал грузовичок-полуторка. И пилот, и Павел забрались в кузов, и вскоре машина остановилась.

– Штаб дивизии, – пояснила девушка.

Павел доложил дежурному о возвращении.

– Хорошо, утром вас отправят в полк, – пообещал дежурный.

Переночевал он на нарах в землянке техников. У них ночью самая работа. Утром на том же У-2 его перевезли в полк. В штабе уже были в курсе, что Павла вывезли.

– Рад, Игнатов, твоему возвращению, – сказал командир полка. – А что с другими членами экипажа?

– Самолет наш зенитки подбили. Поврежден был сильно, горел. Тянул, сколько мог, потом приказал покинуть машину. Бортстрелок не отозвалась и самолет не покинула. А штурман Яковлев прыгал первым, и я наблюдал приземление. Дальнейшая его судьба мне неизвестна. Я же после приземления сразу был задержан и содержался в нашей разведгруппе. Они по рации вызвали на себя У-2.

– Повезло. А сейчас ступай к контрразведчику. Правила такие, не ты первый, не ты последний.

Командир пожал плечами. Разведчики всех уровней – полковые, дивизионные, армейские – за линию фронта ходили часто. Разведку вели, брали «языков». Еще и пилоты сбитых самолетов оказывались на оккупированной территории, но чаще не в составе экипажа, а поодиночке. Потому контрразведчик проявлял к возвратившимся недоверие. Допросы, отстранения от полетов. Можно подумать, пилоты по своей воле оказались за линией фронта. И таких «сбитых» были десятки тысяч. Кто-то попал в плен, были те, кто пускал себе пулю в лоб, особенно в начале войны. Но большинство или переходили линию фронта и возвращались в строй, или находили партизанские отряды и сражались в их рядах. Но полной веры им уже не было. Не продвигали по службе, не допускали к секретным или совсекретным документам, старались в ближайшее окружение информатора внедрить.

Когда Павел постучал в дверь комнаты, которую занимал капитан из военной контрразведки, тот как раз изучал личное дело Игнатова. Двадцать шесть боевых вылетов, уже второй раз сбит, ни в чем порочащем не замечен, воюет храбро, имеет награду.

– Садись, младший лейтенант, закуривай.

– Спасибо, не курю.

– Похвально. Вот тебе листки бумаги и ручка. Подробно, с указанием дат, времени, координат, опиши, что произошло.

Павел писал медленно, долго, припоминая все подробности. Даты четко помнил, время приблизительно. Кто в бою постоянно на часы смотрит? Капитан прочел.

– Значит, по-твоему, бортстрелок погибла?

– Конечно, она же не покинула самолет. А он при падении взорвался, уцелеть невозможно.

Были еще вопросы по Яковлеву. Далеко ли от Павла приземлился, не был ли ранен?

– А кто командир разведгруппы?

– Не могу знать, он не представлялся. Думаю – по его рации, по позывным узнать можно.

– Учить хочешь?

– Никак нет!

– Ладно, пока свободен!

– Есть, – вскочил Павел.

Несколько дней чувствовал себя не в своей тарелке. Идет боевая работа, взлетают и садятся бомбардировщики. И ему хочется летать, а не на чем. Даже техник, механики, закрепленные за его «пешкой», нашли себе работу, перебирали агрегаты, требующие ремонта. Из двух-трех собирали один. И таких, как Павел, в полку собрался десяток, «безлошадных» летчиков. По приказу командования через неделю все «безлошадные» были откомандированы «дугласом» под Астрахань, в запасной авиаполк. Полк тыловой, потому питание по тыловым меркам, скудноватое. Что Павла напрягало, так чувство второсортности. Пилоты, прилетевшие с ним на «дугласе», уже все убыли в боевые части. Из прибывших тем самолетом он остался один. Понял, конечно, откуда ветер дует, сделал контрразведчик в личном деле отметку о пребывании на оккупированной территории. «Покупатели» из авиаполков, как называли представителей авиачастей, предварительно просматривали личные дела. Кому охота брать летчика с пятном? Не мог знать Павел, что уже после войны появятся анкеты, где отдельным пунктом будет – «Находился ли на оккупированной противником территории?». Под противником понимались все воевавшие против СССР страны – Финляндия, Германия, Венгрия, Румыния, Болгария, Италия, Япония.

Месяц, почти до середины декабря Павел провел в запасном полку. Все же нашелся «покупатель», которому были нужны опытные боевые летчики. Павел был рад покинуть запасной авиаполк. В другое время, не имея отметки в личном деле, был бы рад отдыху. За пять месяцев боев, постоянно подвергаясь смертельной опасности, теряя соратников, физически и морально устал.

В полку никого знакомых, да еще попал в разведывательное звено. Самолет знакомый, ПЕ-2, но в варианте разведчика. В бомболюке установлен фотоаппарат, довольно большой, широкопленочный, с солидным объективом. После разговора со штурманом из экипажа Павел понял, что попал как «кур в ощип». В полетах много особенностей. При дневной фотосъемке самолет надо вести, точно выдерживая курс, даже если по тебе стреляют зенитки или истребители. Но хуже ночная съемка. Нужно сбросить фотобомбу, которая срабатывает в воздухе, давая яркий свет в течение нескольких секунд. И надо точно в это время сделать серию снимков, когда местность внизу ярко освещена, как при вспышке молнии.