Страница 14 из 23
– Вас проводить? – уже не пытаясь замаскировать насмешку в голове спросил он Милу, которая рванула к выходу из гаража. И как бы ей ни хотелось воспользоваться его предложением, она коротко бросила: «Нет, спасибо». Понимая, что капитулирует.
– Спокойной ночи, – сказал он ей в спину, но дверь уже закрылась, и Мила не услышала его последнюю фразу.
Она наскоро разделась и, даже не умываясь, залезла под одеяло, пытаясь выбросить из головы все мысли о том, что это вообще такое было. И укрывшись с головой закрыла глаза: «Подумаю об этом завтра», – решила она.
V
Утром на Милен обрушилась вся неприглядность и смехотворность вечернего рандеву с мсье Бушеми. Она пыталась ругать себя за несдержанность, но это мало чем помогало от охватившего ее стыда. Благо, Поль счел ее замешательство переживаниями из-за их вчерашней размолвки и, уже окончательно успокоившись, старался поддержать подругу заверениями, что не злится, и даже завтраком в постель. За что Милен была ему очень благодарна, так как этот прекрасный душевный порыв давал ей время, чтобы успокоиться перед встречей с хозяином дома, которому вчера так беспардонно нагрубила. Сославшись на головную боль, она появилась за общим столом только к ужину, на котором узнала, что Жано уехал на очередную конференцию и вернется только завтра. Мила сразу почувствовала себя лучше и после ужина даже поболтала с Терезой, пока Поль ездил по каким-то делам в редакцию. Терезе не терпелось узнать все подробности их поездки, и Мила сполна потешила ее любопытство, конечно, обходя все острые моменты.
Следующий день прошел практически так же бездарно, как и предыдущий. Но это затишье давало Миле возможность окончательно прийти в себя. Что было всегда сложно после общения с матерью. Мила уже почти не нервничала перед ужином, решив для себя, что должна попросить у мсье Бушеми прощение за свою нелепую выходку. Но за ужином его не было, на вопрос Поля: «Где папа?» Тереза ответила, что он плохо себя чувствует. Милен слегка сникла, приняв эту информацию на свой счет, но отказываться от мысли извиниться не собиралась. Поэтому на следующий день с самого утра она навела справки о его местонахождении, и узнав, что Жано заболел, сделала по своему фирменному рецепту чай с медом и лимоном и направилась с небольшим подносом в его комнату.
– Можно?
Милен заглянула в приоткрытую дверь его спальни. Мистер Бушеми полусидел в подушках и читал, смешно напялив на кончик носа маленькие прямоугольные очки.
– Я болен, Тереза сказала? – неуверенно спросил он и, отложив книгу на прикроватную тумбочку, незаметно стянул с носа очки.
– Да, сказала. Я принесла вам чай с медом.
Она прошла в комнату и поставила поднос на тумбочку рядом с книгой.
– Надеюсь, я не помешала? Вы работали?
– Нет, просто пытаюсь убить скуку.
– Получается? – поинтересовалась Милен.
– Ну, худо-бедно… Если вы не торопитесь или, как Тереза, не боитесь подхватить что-нибудь смертельное, можете составить мне компанию, – предложил он.
– С удовольствием.
Милен тут же воспользовалась этой возможностью. Взявшись за спинку небольшого кресла, она придвинула его поближе к кровати больного и села.
– Что вы читали? – тут же спросила она, пытаясь побороть неловкость.
Мила вытянула шею, пыталась рассмотреть обложку книги.
– М-м-м, Бодлер, «Цветы зла».
– Читали? – поинтересовался он.
– «О, Боже! Дай мне сил глядеть без омерзенья на сердца моего и плоти наготу», – процитировала она по памяти.
– Прекрасно. Сейчас мало кто может похвастаться знанием Бодлера. Он, так же, как сердце, нынче не в моде, – улыбнулся он.
– Вечные истины всегда в моде. Просто сейчас все меньше людей хотят над ними задумываться.
– Как вы думаете, о чем он говорит? В том отрывке, что вы так блестяще процитировали.
– Думаю, речь идет о принятии себя. О том, что ни при каких обстоятельствах нельзя предавать самого себя.
Милен почувствовала неловкость за свой слишком серьезный тон. Но судя по тому, как он внимательно слушал, для него это была не просто вежливая беседа, его действительно интересовал ее ответ.
– Почему не выбор правильного пути?
– Что вы имеете ввиду под понятием правильный? Праведный? – Мила откинулась на спинку кресла, позволяя ему увлечь себя в рассуждения.
– Именно. Разве ни этого мы просим у Бога говоря: «Не введи нас во искушение»? Смиряя мысли, мы смиряем плоть. Разве не так?
Его взгляд стал напряженным, словно он силился предугадать, что она ему ответит.
«Смиряем плоть», – она задумалась.
– Я все же позволю себе не согласиться с вами, доктор. В этой строке есть фраза, если вдуматься в ее смысл, отрывок зазвучит по-другому.
Он вопросительно приподнял брови.
– «Дай мне сил». Смирение без осознания невозможно. Лишь поняв и приняв себя, можно говорить о смирении.
– А вы принимаете себя, Милен?
– Да, – секунду подумав, ответила она. – Думаю, да. Я знаю, кто я. Это не вызывает внутри меня разлад. Каждый человек уникален. У каждого из нас свои вкусы, пристрастия, свои понятия о добре и зле. Когда мы перестаем требовать от мира совершенства, начинаем прощать несовершенства себе.
Жан снисходительно улыбнулся, словно показывая, что она слишком молода, чтобы рассуждать на такие сложные темы. Он сидел в задумчивости несколько минут, в течение которых Мила разглядывала его, пытаясь понять, о чем он сейчас думает? Что так отчаянно хочет «смирить» внутри себя?
– Я хотела попросить у вас прощение за свою нелепую выходку, – начала она и, смутившись, опустила глаза, когда он посмотрел на нее. – Я не должна была…
– Вы верите в судьбу? – не дав ей договорить, спросил Жан.
– В судьбу? – переспросила Мила. – В судьбу, в смысле десницы Божьей?
– Нет. В то, что все в нашей жизни происходит не просто так. Что каждый наш поступок определяет наше будущее.
– Вы говорите о возмездии? – задумавшись, спросила Милен.
– Думаю, вы правы. Возмездие, – медленно, будто в задумчивости произнес он, слепо глядя перед собой.
А потом словно спохватился и, развернувшись, попытался взять с подноса чашку с чаем, которую ему так любезно принесла Милен.
– Я помогу.
Она привстала и взяла чашку вместе с блюдечком обеими руками.
– Вот, – улыбнулась она, передавая ему чай.
На какое-то мгновение их пальцы соприкоснулись, и Милен словно обдало кипятком, все внутри загорелось, и волнение снова заныло в груди. Она поспешно отдернула руку и опустила глаза, чтобы он не успел заметить ее смущение. Мила поглаживала мягкий шелковый подлокотник кресла, словно пытаясь лучше рассмотреть рисунок. Она чувствовала, как он пристально смотрит на нее, чуть слышно прихлебывая чай.
– Хотите, я вам кое-что покажу? – прервал он молчание, которое стало неприятно давить на барабанные перепонки.
– Коллекцию машинок? – не удержалась Милен.
– Нет, – выдохнул он с улыбкой.
– Что, сейчас?
– Конечно.
Жан и отставил чашку обратно на поднос, откинул край одеяла и, спустив ноги на пол, надел кожаные шлепки. Поверх шелковой темно-зеленой пижамы он накинул такой же темно-зеленый халат и, быстро подпоясав его, уставился на все еще сидящую своем кресле Милен. Она неуверенно поднялась.
– Вы себя как чувствуете? Может быть повременим с этим? Покажете, как только поправитесь.
На что Жан только улыбнулся:
– Не развалюсь по дороге, не волнуйтесь за меня.
– Ну, хорошо, – согласилась Милен и направилась за ним следом.
Они вышли в коридор, в котором не зависимо от времени суток был какой-то мистический полумрак, создаваемый настольными лампами с длинной стеклярусной бахромой, которая отбрасывала причудливые блики на стены, затянутые в изумрудные обои с райскими птичками. Мсье Бушеми медленно шел впереди, словно давая ей время еще раз насладиться картинами, висевшими вдоль стен.
У Жана был неплохой вкус. Погрузившись в привычный ей мир изобразительного искусства, Мила расслабилась, с интересом знатока разглядывая весьма разношерстную публику, представленную ее искушенному взору. Вся его коллекция была мастерским смешением стилей (видимо, у него неплохой агент, отметила для себя Милен). Кроме довольно большой коллекции классической школы, встречались и представители современного искусства. Их было меньше, и, по правде сказать, современное искусство было представлено проверенными временем авторами. В общем, ничего непредсказуемого, что могло бросить тень сомнения на их владельца. Что касается изобразительного искусства – мсье Бушéми был более осторожен, видимо, боялся прослыть человеком с дурным вкусом. Мила усмехнулась про себя. Этот человек не давал ей ни единого повода, чтобы вскрыть его пуленепробиваемую броню. «Кто же ты?»