Страница 12 из 23
Она поспешно убрала пистолет на место, словно вместе с ним пыталась спрятать и воспоминания, что он пробудил.
Знакомый голос прервал душный плен ее воспоминаний:
– Ты все никак не успокоишься?
Милен подняла глаза на вошедшую мать. Та медленно прошла в кабинет разглядывая его, будто была здесь впервые. На ее лице было выражение какой-то странной отстраненности. Тревогу в душе Милен стремительно сменило негодование. Ее оскорбляли ложь и лицемерие матери. Этот прием в честь человека, которого она никогда по-настоящему не любила, и сейчас она пришла в его кабинет только за тем, чтобы снова обвинить Милен в вероломстве.
– Если бы ты не упрямилась, мне не пришлось бы рыться в его бумагах, как воришке. Каждый раз такое ощущение, что я его предаю, – Милен старалась говорить спокойно, но бешено бьющееся сердце заставляло ее голос дрожать и сбиваться.
– Я же тебе сразу сказала, всеми бумагами занимался отец. Я была не в курсе. Да и зачем это мне? – совершенно бесстрастно ответила мать, даже не взглянув на дочь.
– Ну, да… Ну, да… – с притворным пониманием ответила Мила и с силой захлопнула ящик стола.
– Пойдем к гостям, здесь ничего нет, – холодно сказала Зои и направилась к выходу. В дверях она обернулась, дожидаясь, когда за ней последует Милен.
Мила усмехнулась, понимая, что мать не оставит ее в покое и, медленно поднявшись с кресла, направилась следом.
Когда, преодолев полутемный коридор, они оказались в хорошо освещенном холле, Зои тут же куда-то испарилась, оставив Милен в одиночестве кипеть от раздражения. Она быстро пошла в сторону гостиной и, отыскав среди гостей Поля, бесцеремонно прервала его беседу и, взяв за руку, потащила его к выходу.
– Что стряслось? – в недоумении спросил Поль, когда они покинули наполненную людьми гостиную, направляясь к высоким парадным дверям, в которые несколько часов назад вошли. – Ты хочешь уехать?
– Да, – огрызнулась Милен, даже не поворачиваясь.
– Что, даже не попрощаемся с твоей мамой?
– Я уже это сделала от нас обоих, – с раздражением ответила Мила.
Она старалась не смотреть на Поля, так как понимала, что не права. И для него это знакомство с ее матерью, и он хочет произвести хорошее впечатление, но она была уже сыта визитом домой. Она чувствовала, как раздражение начинает настойчиво пульсировать в висках, пытаясь перерасти, как обычно, в головную боль. Это была наивысшая точка кипения, и после этой фазы они с матерью обычно начинали орать друг на друга. Ну, как орать? Орала только Милен, Зои, как обычно, была сама невозмутимость, и скоро Мила начинала чувствовать вину, считать эту ссору очередной своей ошибкой. В общем, она старалась не доводить до крайностей. А Поль? Поль скоро привыкнет.
* * *
Весь обратный путь Милен пребывала в состоянии какой-то зудящей нервозности: она то рылась в бардачке, выискивая жвачку, не найдя ее, принялась искать конфеты, которые постоянно валялись в подстаканниках, но как назло не сегодня; затем она полезла на заднее сиденье, чтобы достать из сумки воду. Осушив бутылку, она принялась переключать радиостанции и в конечном счете, ругаясь себе под нос, совсем выключила музыку и, откинувшись на сиденье, зло уставилась в окно. За окном мелькали все те же аккуратные деревеньки, которые они проезжали днем, но сейчас, в опускающихся сумерках, без всех этих буйных красок дня, выглядели, как оборванные грязные попрошайки, стоящие вдоль дороги, глядя на нее с укоризной глазницами темных окон. В образовавшейся тишине, которую разбавлял только шум двигателя, рычащего на пределе возможностей, Милен начала успокаиваться. Она повернулась к Полю, который за все время пути даже не пытался заговорить с ней:
– Прости, – сказала она коротко.
Поль на мгновение взглянул на нее и снова уставился на дорогу.
– Я знаю, не самое удачное знакомство с родителями, – виновато улыбнулась она. Но Поль снова проигнорировал ее.
– Поверь мне, даже если бы мы приехали специально для этого, все закончилось бы точно так же.
– Да, брось, – прервал он раздраженно, – ты все это мне говоришь? Пару месяцев назад отцу подарили новенький Астон Мартин. Ты знаешь, как я мечтал об этой машине. И вот я подошел к нему с просьбой дать ее мне хотя бы на время. Он все равно не водит машину, ну что ему стоило. Знаешь, что он мне ответил? – Поль на секунду замолчал. Мила внимательно смотрела на него.
– Он сказал мне, чтобы я заработал на нее, а не клянчил. Мне словно пощечину дали. И так во всем. Так что не нужно разыгрывать мелодрам.
Поль снова уставился на дорогу.
Эту нелепую размолвку прервал телефонный звонок. Поль взял трубку и несколько секунд смотрел на светящийся экран.
– Ну, конечно, – буркнул он и с силой нажал «ответить».
– Привет, – произнес он сдержанно. Его брови поползли вверх. – Почти приехали. Что-то случилось?
– Ты есть хочешь? – спросил он Милу, на что она отрицательно покачала головой.
– Нет, – бросил он в трубку. – Минут двадцать.
Он отключил мобильник и бросил его в подстаканник.
– Прямо вечер сюрпризов, – не отрываясь от дороги, раздраженно пробурчал он.
Мила несколько минут молчала, ожидая, что он сам расскажет, в чем дело, и, не дождавшись, спросила:
– Кто звонил?
– Отец, – после небольшой паузы ответил Поль.
– Что-то случилось? – не унималась Милен, услышав, о ком идет речь.
– Спросил, когда вернемся.
Мила внимательно смотрела на него, и Поль продолжил после не большой паузы:
– Просто он никогда не звонит сам, всегда только через мать. А тут такая забота. С чего бы это?
– Может волнуется? Уже совсем темно.
Поль с сарказмом посмотрел на Милу и снова отвернулся.
Больше они не разговаривали, а через полчаса уже въезжали в высокие кованные ворота.
Поль помог Миле выйти из машины. Дом с пугающей отчетливостью смотрел на нее глазницами черных окон. Они поднялись по ступеням, и через несколько минут она уже была в своей комнате. Поль машинально чмокнул ее в щеку и устало побрел дальше по коридору в свою комнату.
Мила чувствовала себя вымотанной. Она злилась: на мать, на Поля, даже на Жано, но больше всего на себя. Это было ее обычное состояние после возвращения из родительского дома, но сегодня было особенно мерзко. Она обидела Поля. Просто так, ни за что.
Она сняла платье и бросила его на спинку высокого кресла у окна, а сама направилась в душ. Больше всего хотелось сейчас смыть с себя воспоминание о сегодняшнем дне и поскорее заснуть.
* * *
Как Милен ни старалась, но уснуть у нее не получилось. Мысли в голове роились, как пчелы: она снова вспомнила слова Диди о приятеле ее матери. Олсоне, кажется. И что ее может связывать с таким типом? Ведь, по словам Диди, он был настоящим отморозком. К тому же, она снова ни на шаг не продвинулась в своем расследовании. Они повздорили с Полем, и Милен не покидало отвратительное чувство вины.
Всю свою жизнь Милен словно писала черновик – ей казалось, что времени еще полно, еще чуть-чуть, и она начнет переписывать набело. А совсем недавно поняла, что переписывать нечего. Единственный человек, которого она по-настоящему любила, уже умер, а все остальное – лишь пыль. Поэтому с такой маниакальной упертостью она искала свою родную мать – уж она-то должна ее любить. Она словно пыталась найти какую-то опору, чтобы зацепиться за нее в этом мире пластиковых чувств. Раньше она думала, что такой опорой для нее был Поль, пока она не встретила Жано, с которым ощущала какое-то странное родство. Может быть это – одиночество, что иногда проскальзывало в глубине его холодных глаз?
Ей вдруг безумно захотелось почувствовать его близость, жар его тела. Снедаемая этим внутренним зудом, она выскользнула в полутемный коридор.
В кухне был привычный полумрак, Жан стоял к ней вполоборота и смотрел в окно. Сейчас, когда он был так близко, Мила уже не могла бороться с желанием дотронуться до него. Ее демон толкал ее на необдуманные поступки не раз, но сейчас это граничило с безумием. Она словно под гипнозом тихо подошла сзади и положила руки ему на плечи. Он вздрогнул. Спина его мгновенно окаменела под ее ладонями. Он не шевелился. Лишь его тяжёлое дыхание, да бьющееся колокольным набатом сердце Милен наполняли тишину кухни. С трудом прервав это наваждение, она отпрянула, пытаясь спастись бегством, но он не позволил ей. Резко развернувшись, он схватил ее за запястье и притянул к себе. Его глаза блестели в полутьме, а на лице была гримаса бешенства. Она попробовала вырвать руку, но он не дал.